Как живется вам без СССР? - Лариса Бабиенко 31 стр.


Галя отставила в сторону чашку с чаем, произнесла спокойно:

- Когда немцы уходили из Киева, они предоставили моему дедушке вагон, вот и удалось вывезти картины и книги. Хотите посмотреть библиотеку?

И в подвале музей! В три стены на полках - редчайшие издания, которым позавидовала бы любая библиотека.

- Забирайте. Дедушки, мамы и папы уже нет, а мне это не нужно.

Легко сказать, забирайте… На один авиационный билет. Была бы советская власть в нашей стране, я тут же нырнула бы в посольство, с восторгом рассказала бы о своей находке, а там под все эти книги дали бы бесплатный пароход. Сейчас же в консульстве Оттавы, куда пришлось прибежать по поводу потери паспорта, сидит дипломатическое быдло, которое при виде газеты "За СССР" с названием передовицы "За нашу Родину огонь, огонь!" издевательски процедило сквозь зубы:

- СССР… - что это такое?

- Ну, не Буркина же Фасо…

Как же обращаться с просьбами к тем, кто захотел, чтобы в нашей стране все было для меня чужим и по-жлобски платным?

- Дедушка что-нибудь в жизни писал? Заметки, письма…

- Вон в том закутке, - кивнула Галя. - Там все найдете…

И действительно, нашла! Весь послевоенный архив… власовцев. Их переписку, брошюры, посвященные прошедшим съездам, наброски каких-то статей.

- Вы же знаете, что советская власть не любила интеллигентов.

- Да нет… - возражаю я хозяйке. - В стране не жаловали лишь тех, кто шел против советского государства.

- Пожалуй, вы правы, - призналась Галя. - Дедушка терпеть не мог советскую власть.

- Кем он был в Советском Союзе до войны?

- Рентгенологом и шахматистом. Хорошо знал Алехина.

Хозяйка дома протянула мне книгу.

- Вот вам подарок… Это дедушка издал в конце жизни.

Так попала мне в руки книга Федора Парфеньевича Богатырчука "Мой жизненный путь к Власову и Пражскому манифесту", изданная в Сан-Франциско в 1978 году. А через несколько лет в Интернете в повести "Дитя смерти" Александра Клейна, родившегося в Киеве в 1921 году, я прочитала, что Федор Парфеньевич был при фашистах… бургомистром города Киева.

"Живы ли мои родные? Мои друзья? Валя?.. - сокрушается в своей книге Александр Клейн: - А в Харькове бургомистром был доктор Добровольский, один из тех, кто травил ученых в тридцать седьмом году. По-моему, это был гадкий человек. В Киеве бургомистром Федор Парфеньевич Богатырчук, лучший рентгенолог Украины, бывший чемпион СССР по шахматам, интеллигентный и очень мягкий и тактичный человек. Его назначили немцы в сорок втором году. Я занимался у него в шахматной школе при Академии наук Украины и не могу представить его в роли стандартного пособника оккупантов. А Добровольского могу".

Канадские воинские подразделения, как известно, вместе с американцами участвовали в борьбе против фашизма.

Полный дивизион Канадских Вооруженных Сил переправили в Великобританию, а подготовка пилотов осуществлялась в Канаде, которая и без того предоставила своих 72 800 пилотов, навигаторов и инженеров. Королевские Канадские военные суда занимались уничтожением подводных фашистских лодок и сопровождением войск в северной части Атлантического океана, в Средиземном море и Тихом океане.

Войска под командованием генерала А. Макнотона охраняли Британские острова от угрозы нападения немцев. Два канадских батальона, посланных в Гонконг в 1941 г., были захвачены японцами в этом же году в плен. Летом 1943 г. канадские войска вместе с британцами воевали в Сицилии, успешно ее захватили и наступали на материковую Италию.

Скромный герой войны из индейского племени могавков, как писала газета "The Canadian Press", Майкл Делисл был среди тех, кто первым вошел в концентрационный лагерь Дахау.

Делисл принял участие в высадке американских войск в Нормандии, получил "Бронзовую звезду" от правительства США, в Канаде спустя много лет - орден Почетного легиона. Но и эти отличия не помогли ему потом добиться признания в собственной стране. После демобилизации индеец с трудом устроился рабочим-металлистом, чтобы содержать троих своих детей.

Могавки - племя североамериканских индейцев, "народ кремня", самый многочисленный народ Лиги Ирокезов, живет в канадских провинциях Онтарио и Квебек, а также в американском штате Нью-Йорк.

Но вот война кончилась, и оказалось, что пороки и предрассудки, которые процветали в буржуазном обществе в мирное время, вновь вылезли, как язвы из гнилого организма. И если тут никогда не признавали за людей коренных жителей Канады - индейцев, даже тех, с кем воевали бок о бок на полях сражений, то как относиться к тем, кто во время войны был еще на стороне фашистов, а после нее вдруг - твой сосед по дому или улице?

- Отец и мать после того, как бежали из Германии, заключили брак в 1945 году в магистрате Франции. Их расписывали под портретом Сталина, так был велик авторитет Советской Армии, - рассказывает Елена, вспоминая, что до 8 лет она росла в абсолютно русской среде, рядом лишь папа, мама, их друзья, а когда пришло время идти в колледж, тут и начались проблемы.

- Родившись в Канаде, я почти не знала английского, а когда узнала его в колледже, так лучше бы никогда и не знать… Мир оказался иным: нас, русских детей, все время дразнили "красными" и "коммуняками".

Участки для строительства новых домов канадским ветеранам, бывшим власовцам и даже перебравшимся в Канаду фашистам дали в одном районе, значит, на улице русским детям не давали прохода, били, и защипывали.

- Но ведь ваши родители не были коммунистами…

- Как ребятишкам объяснишь? Они повторяли то, что слышали дома.

Елена опустила голову.

- Да, мой отец… Такой для меня в детстве хороший, честный… Как же я плакала, когда узнала правду!

А правда была суровой. Когда Хрущев разрешил через Красный Крест искать по всему миру пропавших родственников во время войны, из далекого Брянска вдруг пришло письмо: "вернись, я все прощу". У папы на родине остались жена и двое детей.

Как он ушел из Советского Союза?

- А что? - объяснял мне Андрей Петрович, - главным в то время было - сохранить любыми путями жизнь. Я и от партизан прятался (они из леса, я - в лес), и от немцев, а тем более - от Красной армии. Она наступала, а я отступал. И не стыжусь этого. Когда понял, что Брянск будет взят советскими, пошел с беременной женой на рынок, купил корову (во время войны деньги-то откуда?), дал ей в руки веревку, а сам - за угол. И целых 20 лет не знал, кто у меня дома родился…

Так что на территории Германии Андрей Петрович, когда его земляки в армии один за другим погибали на полях сражений за Родину, оказался сознательно. Как трус. Фактически как предатель.

- Тут немцы меня и мобилизовали… во Власовскую армию, но вначале направили в школу фельдшеров.

Курсы закончились одновременно с войной. Воевать как будто не успел.

- Огляделся, встретил у немецкого бауэра Татьяну, и мы вместе с нею ушли во Францию. Потом уж перебрались в Канаду. Для меня главным в ту войну - жизнь свою сохранить и ни в кого не стрелять.

Но не таким уж пацифистом был Андрей Петрович, как это ему хотелось бы нынче выглядеть. Леон чуть позже рассказывал, что во власовской армии друг его в Праге и стрелял, и сам прятался от пуль.

В Канаде же, когда опять предстояло выжить любыми путями, на рытье канав он долго не задержался. Жизнь с социального нуля показалась невыносимой, потому, не колеблясь, пошел преподавать русский язык в школу канадских разведчиков, которые потом на Аляске подслушивали переговоры советских военных на Камчатке. Оттого пенсию (опять же на предательстве Родины) заработал большую, но, к чести его, всегда помогал своим внукам, живущим в Брянске. Брошенным в войну на произвол судьбы жене и детям помочь не пришлось. Жизни их в восстанавливаемой от разрухи стране были короткими. Жену и дочь онкология скосила, сына - туберкулез. Но Андрей Петрович не себя винит за то, что не был рядом с ними в трудные годы, обихаживая лишь собственную шкуру, а советскую власть, вот, мол, негодяйка, не позаботилась об оставленных им родственниках…

Спустя много лет так сложилось, что внучка Федора Парфеньевича Богатырчука Галя и Елена, дочь Андрея Петровича, подружились, оттого Елена почти все знает о жизни своей подруги.

- В колледже после многочисленных дразнилок у Гали и случился первый психологический срыв. Она лежала в больнице, потом ее перевели в частный колледж, вроде училась неплохо, но впоследствии работать с людьми не смогла. Никогда. Даже общается трудно. Живет на ренту, которая осталась от семьи.

- Других внуков у Богатырчука не было?

- Были. Два внука и еще одна внучка.

И у каждого из них тоже была большая трагедия… Парни выросли, закончили университет в Оттаве, юридический факультет. Ни деда, ни родителей, которые оплачивали учебу, на выпускной вечер почему-то не пригласили, а когда вернулись домой с дипломами в руках, сели за один стол с родителями и сказали:

- Бабушка и дедушка, папа и мама, выслушайте нас и поймите. Нам стыдно за то, что мы русские, мы никакого отношения к России иметь не желаем. Мы - англосаксы. Мы - британцы. Прощайте. Нас не ищите.

После этого Федор Парфеньевич Богатырчук, известный шахматист своего времени, потом главный врач фашистского госпиталя в Киеве, глава Украинского Красного Креста, видно, у фашистов была напряженка с кадрами, коль многое воплощалось в одном лице, внуков не видел. Парни исчезли, будто и не было их в семье. Осели они в разных городах Канады, изменили фамилию, один так и не женился, второй женился поздно, сказывают, растет пятилетняя девочка, которая и не знает, что у нее русские корни.

- А еще одна внучка?

Беды одна за другой в Канаде буквально ходили за Богатырчуками. Образованная интересная девушка любила с отцом ездить в геологические экспедиции на север, многие геологические коллекции университета в Оттаве были собраны их руками, влюбилась в женатого человека, который обещал жениться, но потом сказал иное:

- Жена ждет второго ребенка. Извини, мы должны расстаться.

Девушка молчком рассталась. Не только с несостоявшимся женихом, но и с… жизнью.

Итого в доме из всех внуков осталась одна Галя. Дед, который служил немцам, прожил 92 года, а вот добрейшая миловидная женщина, волею судьбы родившаяся в доме Федора Парфеньевича, продержалась на этом свете в два раза меньше. В тот момент, когда я получила от нее в подарок книгу, Галя уже была обречена. Онкология змеюшным клубком свернулась в ее изысканной фигурке, и через несколько лет после моего отъезда этой славянки, будто цветок, не привившейся на канадской земле, не стало.

Что случилось с книгами? Не знаю. Во всяком случае, приживалки, удравшие в чужую страну уже из демократической, по рецептам их мечты, России, все время вились вокруг благополучной Гали, и хочется надеяться, что они хоть что-то да перевезли в Россию. В ином случае - книги ушли на помойку. Неужели только для этой свалки около дома в крошечном переулке Оттавы их много лет назад и вывезли воровски из библиотек Киева?

Странно все сложилось и у Андрея Петровича. Канадская ветвь его - внуков почему-то не дала, а вот в России, в нищем Брянске, на далекой и когда-то преданной им Родине, молодая поросль пошла двойнями. И дни свои Андрей Петрович в Оттаве кончил тем, что часами разглядывал кадры самопального видео с сидящими на горшках веселыми замурзанными ребятишками и… плакал. Он тоже по-своему был обречен: никогда их не увидеть, не погладить детей по головкам, не шепнуть им ласковых слов. Да и какие слова сказал бы правнукам этот человек? Прививал бы и своим потомкам психологию предательства?..

- Вам надо уважать наши идеалы, - предупредил меня Андрей Петрович, но моих идеалов уважать не собирался, потому как-то с удовольствием ляпнул:

- Ну, что, е… твои коммунисты?!.

Что ответить, коль и впрямь больше нет в России советской власти? Пришлось напомнить, выиграла ли из-за этого российская родня Андрея Петровича?

Деньги, которые приходили в Брянск из-за границы, потомкам его почему-то не особо помогали. Заводы, на которых парни прежде получали за честный труд честную зарплату, были закрыты, а ларек, который они открыли по продаже мыла и стиральных порошков (при помощи дедушкиных долларов), вскоре был обворован. Круг замкнулся.

- Да, - притворно согласилась я с провокационным вопросом Андрея Петровича и, зная о тяжелом материальном положении его брянской родни, добавила в спор немного объективности: - Однако… вместе с вашими правнуками.

Хозяин дома побагровел, приподнялся… Даже за палку схватился.

На кухню выскочила Елена и закричала:

- Ну, папа, ну, Лариса, перестаньте…

Мы, как нашкодившие школяры, примолкли, а после ее ухода…

- Знаете, почему? - спросила я. - Бизнес у нас, впрочем, как и во всем мире, разрешенный, то есть политический. Чем больше связей в политике, тем крупнее бизнес. А ваши ребята недостаточно образованны, чтобы занять высокое место среди элиты. Да еще и честные, наверно.

Старик недовольно засопел, но ничего в ответ не возразил.

Так о чем же сообщал Федор Парфеньевич Богатырчук в своих мемуарах, которые он начал писать спустя тридцать лет после окончания войны?

"Отец мой, сын священника, - вспоминает он, - обладал приятным голосом, играл на скрипке и был дирижером церковного хора во Флоровском женском монастыре в Киеве. Он был домовладельцем и имел кое-какие средства, так что мы жили безбедно. Будучи лет сорока, он не устоял перед чарами одной из своих певчих, восемнадцатилетней златокудрой красавицы, женился на ней, и первым плодом их любви был автор настоящей книги, родившийся в 1892-м году. Отец умер, когда мне не было пяти лет, и через два года мать вышла замуж за чиновника одного из правительственных учреждений. Отчим придерживался весьма либеральных взглядов, пел и играл на пианино и, по-видимому, был очень интересным человеком, ибо в нашем доме постоянно толклись представители разнообразного богемствующего люда, которых отчим угощал приятными разговорами, а мать вкусными яствами. Вскоре, однако, капитал отца был прожит, отчим скрылся с горизонта, оставив на попечении матери трех детей. Нелегко ей, бедной, пришлось выводить нас в люди. Мне как старшему довелось немало потрудиться, чтобы и ей помочь, и самому закончить университет.

На такой либерально-богемистой основе возникло мое мировоззрение, в котором безграничная любовь к свободе и отрицательное отношение ко всякой несправедливости были смешаны с легким скептицизмом по отношению к так называемому общественному мнению. С такими взглядами я начал свою жизнь и стал в общих чертах верен им на протяжении всей своей жизни" (с. 2).

Итак, образцом для подражания стало кредо своеволия, если выразиться в шутку, бесстойловое содержание в восприятии жизни, игривый цинизм, умение в любой момент свернуть в кусты. Отчим, альфонс, который ограбил женщину и лишил каких-либо основ жизни троих детей, двое из которых были его собственными, не вызвал даже у зрелого Федора Парфеньевича в мемуарах ни одного слова порицания. Он прошел мимо подонка, не отомстив ему за мать хотя бы на страницах воспоминаний.

Окончив гимназию, юноша поступил на медицинский факультет Киевского университета, участвовал во Всероссийских шахматных турнирах, после которых империя послала его на международный турнир в Мангейм. В это время Германия предъявила ультиматум России по поводу объявленной в ней мобилизации, и почти все русские шахматисты, свидетели националистического угара среди местного населения, из-за интриги проводника вагона оказались в немецкой тюрьме.

Когда их освободили, то заставили пройти военную комиссию на предмет годности к военной службе в… Германии, но якобы какой-то военный доктор пожалел их…

"Я глазам своим не мог поверить, когда увидел заключение комиссии, по которому я направлялся "для лечения" в Швейцарию. Кроме меня отпущены были еще двое: Алехин и Сабуров. Должен указать, что среди невыпущенных были Боголюбов и Селезнев, оба освобожденные от воинской повинности в России" (с. 16).

И уже через 15 страниц Федор Парфеньевич бесцеремонно и едко замечает, что Ленин приехал в Россию в запломбированном вагоне. А сам Богатырчук (жаль, что не удалось задать этот вопрос лично ему) в каком вагоне возвращался в Россию, коль во время войны неожиданно получил от немецкого лекаря на территории Германии "аусвайс" для лечения в… Швейцарии?

Политика - область грязных инсинуаций, в ней легко пустить по миру любую подлость, какая в свое время было пущена против Ленина. И ныне можно было бы пустить по поводу Федора Парфеньевича такую же дезу… Но я этого делать не буду. Документов о вербовке Богатырчука я не видела. Но поразила меня другая мысль: и Богатырчук, и знаменитый шахматист Алехин, из тех, кто был в начале Первой мировой арестован в Германии и отпущен, во время Второй мировой спокойно жили в Германии. Алехин даже вступил в нацистскую партию, как нынче оправдывают его некоторые историки, якобы для того, чтобы иметь возможность участвовать в шахматных турнирах. Хотя… с его великим шахматным талантом Алехин мог бы участвовать во всех турнирах мира в любой стране, если бы покинул Германию. Но что-то его держало. Не документ ли о вербовке? Если бы была возможность залезть с головой в архивы фашисткой Германии…

Известный телеобозреватель Алексей Пушков говорил в своей передаче "Посткриптум" о том, что Ленин получил от немцев на революцию миллион марок. Документов об этом никто не видел и не мог видеть, их просто в природе нет. Даже копий никто показать не может. А сколько миллионов марок, франков, долларов, фунтов стерлингов получили от Антанты белогвардейские генералы, чтобы Советское государство сгинуло с лица земли, Пушков забывает об этом факте сообщить, хотя документы на многочисленные подачки во многих архивах мира лежат, и многие авторы их цитируют.

Каким же было отношение Богатырчука к своей Родине царских времен?

А таким же небрежным:

"Подобно большинству других студентов, я считал тогдашнее правительство сугубо реакционным и ратовал за его обновление, - вспоминает Богатырчук. - О том, что получится, впоследствии никто из нас, включая и старшее поколение, не думал. Основным лозунгом была необходимость поломать старое, идиллическое же, новое как-то само собой образуется. Политические демократии Англии, Франции и США были теми образцами, к которым мы все стремились… Тогда все либералы "жаждали крови опостылевшего старого", которая пролилась на их же голову".

Недавно выступал на радиостанции "Свобода" бывший мэр Москвы Гавриил Харитонович Попов и, спустя почти 100 лет, повторил то же самое, мол, "для нас главным было свалить коммунизм, а что будет дальше, мы совершенно не думали…".

Ну, ладно, Федор Парфеньевич был молод, он попал вот в такой поток общественной мысли того времени, чего не скажешь о демократе Попове, которому к 1991 году было под сорок, Гавриил Харитонович был деканом экономического факультета МГУ, известным экономистом. Почему знаменитый экономист не мог предвидеть будущего катастрофического обнищания народа? Значит, грош цена ему как специалисту.

Почему коммунист Кравчук, политик с огромным опытом, не мог предвидеть взрыва национализма в регионах после распада СССР? Неужели он не изучал эпоху распада царской России и нигде не читал о том, что происходило в те годы хотя бы в Киеве?

Назад Дальше