В эти же дни отличился и молодой полковник Муаммар Каддафи. Узнав, что в самолете над Ливией в районе Бенгази летят из Лондона лидеры Суданского восстания Бабикер Ан-Нур и член совета майор Хамадалла, он распорядился посадить самолет. Ливийский диспетчер передал на борт, что если лайнер не совершит посадку, то будет сбит. Самолет имел возможность за пять минут исчезнуть из пространства Ливии, но пилот почему-то совершил посадку.
Пленники понимали, что прекращение полета стоит им жизни, но, как сообщили газеты, не могли удержаться от шутки, мол, хорошо бы выпить до посадки еще одну порцию виски - ведь в Ливии сухой закон.
После посадки лайнера руководителей восстания Ан-Нур и Хамадаллу арестовали. Лидер Ливийской революции Муаммар Каддафи, молодой бравый офицер, козырнув в приветствии Западу, преподнес беглецам свою чашу с цикутой: депортировал их в Судан в наручниках.
Казнили Махджуба, секретаря Суданской компартии, несмотря на обращение Брежнева, на рассвете во дворе тюрьмы, на глазах всех заключенных, которые в эту минуту клокотали яростью, рвали решетки на окнах, кричали от возмущения, пели Интернационал.
Казнили Махджуба в тот день, когда его младшему сыну исполнился год. Президент Нимейри нарочно выбрал этот день, чтоб навсегда отравить жизнь семье покойного, чтоб сын никогда не мог отметить свой день рождения.
Суданских левых, которых сдал Нимейри ретивый Каддафи, повесили в этот же день.
Многих коммунистов в Судане в 1971 году даже не бросали в тюрьмы. Их убивали в квартирах, на улицах, во дворах, на глазах родственников и детей. Жены погибших с детьми на руках убегали в деревни, в джунгли, в пустыню. Их находили и в песках, где до смерти забивали и беременных.
И тогда оставшееся в подполье руководство партии бросило клич: - Не прятаться! Всем выходить на широкие улицы. Страшно? Да!.. Но под ярким солнцем на глазах сотен людей убивать будут меньше. Надо заставить Нимейри бросать коммунистов в тюрьмы. Пусть с вас берут подписки, что вы больше не будете заниматься политикой. Подписывайтесь. Мы уйдем в подполье. Партия должна перехитрить врага.
Компартия действительно перехитрила врага и этой уловкой спасла жизни многим.
Капитал, мерзкое мировое закулисье едино в порыве не терять ни цента от доходов в любой точке земли. Капитал хрустел людскими ребрами по всей планете как хотел. Какова была реакция Советского Союза? Ведь жертв в Судане было куда больше, чем в Чили. В ответ - лишь заявление ТАСС.
Капитал вешал, расстреливал своих противников по всему миру, а советская дипломатия соратников ни в одной точке земли не защитила. Лишь кое-где показала пальцы в растопырку, да слегка постукала ботинком по трибуне ООН. И то какой шок был у недругов лишь от одного этого тычка! А если бы еще прислать флотилию?..
В столичном издании, куда перебралась из районной газеты Анна, ей сказали то же, что и в прежнем.
- Нужен материал о тружениках, о мужественных людях.
Но добавили то, что никогда не произнесут в малой газете:
- Хочешь в Заполярье?
- Еще бы!
В городе, где "олень держит на рогах день", на широте Полярного круга, в гостинице Салехарда ненец Лэми Худи с удовольствием болтал с Анной.
- И живут тут налим, щекур, муксун, - охотно загибал он пальцы, - сырок, язь, горностаи, лисицы, песцы, медведи, осетр. Самые жирные на земле собаки. Котят иногда на рукавицы держим. Живет еще гусь. У меня дикий гусь с собакой оленей загоняют. Прижился Васька у моего чума.
Наконец-то Лэми Худи утомился от собственной скороговорки.
- Тебе куда ехать? В Панаевск? Тогда вместе едем…
- Это далеко?
- Как до Шанхая пешком. Одинаково.
Анна чуть не шлепнулась на пол от удивления:
- Ну и ну!..
- Значит, к Валентине едешь!
- Кто такая Валентина?
Лэми Худи вытащил трубку из рта и изумленно уставился на гостью.
- Не знаешь, однако?
Он порылся в карманах, вытащил какую-то бумажонку.
- Вот, гляди!
- Что? - не поняла Анна.
- Подпись, однако. Валентина - директор совхоза. У нас миллион триста гектаров пастбищ. Представляешь? А я оленевод…
Ночью солнце гуляло по Салехарду, как днем, и мало кто в разгар лета тут спит как в центральной России.
- Завтракала? - спросил Лэми Худи.
Он открыл чемодан, кинул на постель майки, трусы, достал огромную рыбину, порезал, лучшие куски сунул Анне.
- Ешь, твоя держаться надо. "Аннушка" - плохой самолет. Я приехал за дочкой, наши дети часто в лесной санаторной школе на юге живут. Сейчас отвезу ее в тундру. Ты, наверно, врач? Едешь проверять наших людей?
Конечно же, Анна автоматически кивнула и залюбовалась девочкой, которая сидела на койке. Тоненькая, с косичками, с умными глазами, девочка охорашивалась перед крошечным зеркальцем, застегнув в волосы ярко-красную заколку.
- Как тебя зовут?
- Майяне.
- В каком классе учишься?
- В седьмом.
- Книжки любишь?
Девочка вытащила из сумки "Айвенго", рассказала о простом парне, который на охоте отморозил ноги, таких несчастных у северных народов прежде отстреливали, чтоб не сидел на шее. Но благодаря тому, что везде в стране уже были открыты школы, парень выучился и стал капитаном корабля.
- Пора к самолету! - скомандовал Лэми Худи и быстро пошел вперед.
"Аннушка" действительно изводила своих пассажиров, то и дело ныряя к каждому озерку, будто хотела понюхать все ромашки на их берегах.
- Держись, еще полчаса терпеть! - подбодрил неопытную пассажирку ненец.
- Прилетели? Наконец-то Панаевск?
- Ты что? - воскликнул Лэми Худи. - Это Яр-Сале пока. Вон звероферма, большие деревья. Дальше на Харасавее ни одного дерева. Оленевод, чтоб чай подогреть, черный мох в огонек подкладывает. Вон райком, видишь?
- Вижу, - сердито буркнула гостья, потому что этот райцентр и впрямь с другим не спутаешь: дома на сваях, дорога - широкий деревянный настил - тоже на сваях. Под настилом плюхает зеленая жижа.
- И захоронения наши, однако, на сваях, - добавил ненец, кивнув на горку, на которой возвышалось скопление каких-то длинных ящиков. - Вечная мерзлота, - вздохнул Лэми Худи. - Совсем не хочет человека эта земля, ни живого, ни мертвого.
- Панаевск где? - спросила нетерпеливо Анна.
Ненец молчал, прислонив ладонь ко лбу, что-то высматривая вдали. Вместо него ответила Майяне:
- Еще плыть на катере надо. Отец верно сказал: как до Шанхая пешком. На пристань пойдем сейчас, там должен быть почтовый катер "Связь-7".
- Да, капитан Петелин. С ним мы и доплывем.
На катере из трюма неслась веселая музыка.
- Плохо дело, - испуганно сел на камень Лэми Худи. - Капитан гуляет. Банка пьет. Теперь сутки, чертяка, гуляет. Надо ключ везде искать.
- Какой ключ, папа?
Лэми Худи показал, мол, к душе капитана надо искать ключ.
Анна и девочка подошли вплотную к прохладной, не замутненной воде, в которую даже летом руки не опустишь, ноги - тем более побережешь, ибо заледенеют тут же.
- Александр Васильевич! - крикнул Лэми Худи.
Из трюма катера, так что колыхались вокруг травы, по-прежнему неслась музыка. Потом из него вылезли веселые подвыпившие бородачи, спрыгнули на дебаркадер, и, махнув капитану на прощанье, двинули в сторону города.
- Александр Васильевич, - вновь обратился ненец к оставшемуся на палубе мужчине, который стоял на холодных досках босиком.
- Когда Лэми Худи один, он может ждать, пока капитан банка пьет. Но Майяне ждать не может. Дочка по матери скучает. Зачем бродяга у тебя семь раз Байкал переходит, он уже запутался, на каком берегу, однако?
На берегу летало столько комаров, что отделаться от них можно было только авиационным пропеллером. Анна хотела было спросить о чем-то Майяне, но мгновенно ворвавшееся в глотку полчище мошек заставило умолкнуть надолго.
- Александр Васильевич, - напомнил о себе вежливо Худи, - хочешь, я тебе на борт почту загружу, вон курьер едет…
Капитан резво махнул рукой, мол, давай быстрей. Тюки и сумки пять минут ловко летали с машины на борт, и пока курьер подписывал с капитаном документы о том, что почта сдана, Лэми Худи тихонько напевал себе под нос песенку на стихи местного поэта Лапсуя: "я зайчонком кувыркался вокруг чума твоего"…
- У тебя тоже зайчонок уже семь раз вокруг чума перекувыркнулся, не надоело? - усмехнулся речник и пригласил всех на судно: - Жду, сударыни, пожалуйста, быстрее… Сейчас поплывем.
- На Севере порядок нужен, - согласился он и подтвердил: - Не переживай, папаша, скоро будем в Панаевске, языком оленьим после забоя угостишь как-нибудь?
Катерок охотно сорвался с места и рванул на середину реки.
- Петелин чего гуляет? - спросил себя моряк и отчитался: - Петелин дом в Ханты-Мансийске купил, вот и гуляет Александр Васильевич от души. Скоро службу закончу, на юг уеду.
Суденышко долго мчалось мимо плоских, заросших тальником берегов.
- В прошлый раз лось прямо перед нашим носом переплыл, - рассказывала Майяне. - Вон видите, белуха идет, фонтанчики пускает.
- Да, целый косяк идет, - заворчал ее отец. - Жаль, под рукой сетей нет.
Проводив жадным взглядом косяк, ненец вдруг спросил Анну:
- Не обманываешь меня? Вдруг едешь плохую бумагу на нас писать.
- Зачем плохую? Совхоз у вас хороший, много оленины даете, рыбы…
- О, да! - оживился ненец, начал опять перечислять: - И живут тут налим, щекур, гагара…
- Что вы все о налиме, да о щекуре? О людях лучше расскажите… - взмолилась Анна, вспомнив наконец-то о своих прямых профессиональных обязанностях.
Ненец в ответ махнул рукой, отреагировав по-своему:
- Одни Окоттэто живут и Лапсуй. Фамилии Худи мало.
Затянувшись трубкой, он вдруг предложил:
- Хочешь, анекдот расскажу? От тундрового ненца услышишь.
- Есть еще и другие ненцы? - поинтересовалась Анна.
- Лесные еще есть, - объяснила Майяне.
- Детей у вас, наверно, в чумах много…
- Детей? Ну, да, а где их мало? - переспросил отец Майяне и вдруг как-то легкомысленно подмигнул.
- Представляешь, сидит Окоттэто в чуме, вокруг его ребятишки ползают, бегают, кричат. На железной печке у хозяина котел с водой греется. Окоттэто, он ведь у нас в совхозе лентяй, лежит на шкуре оленя и думает. Знаешь, о чем думает? "Чи этих детей помыть, чи новых завести?".
Майяне опустила смущенно глаза, а родитель ее хохочет на весь катер.
- Вон Панаевск! - показала на мыс девочка.
- Наконец-то, - обрадовалась Анна.
- Зачем наконец-то? - прервал ее оленевод. - Еще два часа до мыса плыть, потом лодку ждать, потом моя твоя и Майяне на руках до берега несет. Чтоб ноги вам не мочить. Потом моя - твоя - в гости зовет!
Девчонка на берегу вначале обнялась со щенком, потом с огромной собакой редкого палево-каштанового окраса. Около дома повисла на шее матери.
- Вот и чум наш! - воскликнул Лэми Худи и посадил Анну как почетного гостя на шкуру белого оленя. Жена поставила у ее ног белый низенький столик.
- В квартире ремонт, - объяснила она гостье. - Летом в ней жарко. Чум лучше, прохладнее.
Как защита от комаров, у входа медленно дымится в ведерке мох, и тонкая струйка вьется вокруг яранги.
Жена хозяина - Воттани Худи - с удовольствием общается с Анной, разжигая крошечными стружками печурку в жилище.
- В совхозе у нас ой как много оленей, - рассказывает она. - Но их прежде было больше.
- Что случилось?
Хозяйка недовольно качает головой.
- В тундру газовики, нефтяники пришли. Трубы кладут. Нефть горячая, зимой трубы рвет, земля под ними расползается.
Она подала на стол селедку, только вчера выловленную в реке и за сутки превратившуюся во вкуснейшую малосолку, уху из стерляди.
- В ноябре к нам прилетай, - предложила Воттани Анне. - В ноябре у нас забой, увидишь, какой у нас олень.
Гостья поежилась, представив, как при этом замерзнет.
- Какой замерзаешь? - поняла ее жена Худи. - У нас в ноябре погода ясная, мороз трещит, звезды сверкают, сыплют так, хоть колючки собирай.
- А буран…
- Что буран? Тогда рой снег глубже, ложись на шкуру оленя. Через три дня погода будет ясная.
- Три дня в снегу? - охнула Анна.
- Бывает и семь. Однако у нас никто не замерз. Одежда из оленя хорошая, еда из оленя хорошая. Чего еще надо? У нас Валя вон как живет! Она сама оленей вместе с нами кослала.
Услышав шаги на тропе, Вотанни выглянула из чума и с радостью произнесла:
- Вон сама Валя идет.
На пороге уже стояла высокая кареглазая русская женщина.
- Где наша самая маленькая? - спросила она. - Я Насте букварь принесла.
Хозяйка подала тайком Анне знак, мол, видишь, какая наша гостья статная, в кино бы ее снимать.
В чум вбежала семилетняя девочка, бросилась гостье на шею и горячо обняла ее.
- Пойдешь нынче, Настюша, в первый класс? Или я прилечу в тундру, а ты к речке убежишь и за кочку упрячешься?
Настя замотала головой, мол, ни в коем случае… Старшая, Майяне, погладила ее по голове, прижала к себе.
- Валя-директор очень уважает ненцев, вот и не уезжает с Ямала, - шепнула в это время хозяйка чума Анне, потом громче произнесла: - Девушка к нам приехала из Москвы, хочет знать, как мы тут живем?
Откинув косы за плечи, Валя ответила:
- Я тоже в тундре семь лет оленей кослала. И не где-нибудь, а на Харасавее. Там суп вскипятить нечем, воду для чая из снега не кипятили, а лишь подогревали. Не пропала же я.
Биография у Валентины Александровны еще та: выросла она в многодетной семье. Отец погиб на фронте. После войны жилось голодно. Где учиться после семилетки? Узнала, что в Салехарде есть зооветеринарный техникум, в котором дают общежитие, да еще кормят. Где взять деньги на дорогу? В Новокузнецке проникла тайком в трюм парохода, несколько дней голодной сидела на куче угля и "зайцем" добралась до Салехарда. Окончив техникум, получила распределение в совхоз. Когда ненцы увидели этого молодого специалиста, то испугались: тоненькая, унесет же ветром в сугроб. Какой из нее ветврач, самой еще пилюли для роста нужны!
- Наши отцы тогда решили, пусть будет в совхозе еще один ребенок, - рассмеялась Воттани Худи. - А Валя, о-ой!.. Сразу взяла чум и одна-одинешенька… на Харасавей… Девчонка… семнадцати лет! Это даже для коренного ненца - гнилое место. После этого… по секрету тебе скажу, это даже Валя еще не знает…
- Чего я в совхозе еще не знаю?
- Не знаешь! - подбоченилась хозяйка чума. - Наши отцы мечтали взять тебя в свои невестки. Чтоб дети красивыми были. Мой будущий тесть хотел моего Худи за тебя отдать… Поняла? Ты это знаешь? Я как переживала…
Валя охнула, схватилась за сердце, рассмеялась.
- И ты, Воттани, мучалась? Зачем?
- Ну… - потупилась хозяйка чума.
- Чем же закончилось это соперничество? - поинтересовалась Анна.
К счастью, все для двух девушек решилось благополучно. Вскоре в тундру приехал молодой зоотехник родом из Вологды, изумился, что в оленеводах - хрупкая русская девушка. Вскоре у них сложилась семья.
- Где сейчас ваш муж? - спросила невзначай журналистка у Вали-директора.
В ответ гостья дрогнула, опустила глаза, чувствуется, что она очень расстроена.
- Погиб в тундре, - пришла на помощь своему директору хозяйка чума. - Он три дня на оленях скакал, домой торопился. В сильный мороз. У нас так нельзя. Вот он на морозе легкие и сжег. Ему стало совсем плохо, и недалеко от поселка вся упряжка под лед ушла. Он ею уже не управлял. Пять оленей утонули и он.
Дети у Валентины Александровны в ту пору были совсем маленькими: Алешке семь лет, Верочке год.
- После смерти мужа меня директором совхоза вместо него и назначили.
Валентина рассказывает, как ей в то время пришлось тяжко: надо лететь на острова, на стоянки оленеводов, а детей своих крошечных она у Воттани Худи в чуме оставляла. И ребятишки росли как настоящие тундровики: выучили ненецкий язык, обычаи, овладели всеми навыками оленеводов. Сейчас сын ее уже учится в Тимирязевской академии на зоотехника.
- Жизнь у нас очень изменилась, да, Валя?
Директор кивком головы подтверждает, что, да, так. Раньше она отправляла оленеводов на полгода в тундру и не знала, кто из них вернется живым, а теперь у каждого рация, случись что, вертолет тут же над чумом летает.
- А наши мужчины трусливые, - сплетничает хозяйка, - только горло заболит, они уже вызывают по рации вертолет. Очень мнительные. Не умеют болеть. Это только нам дано, женщинам…
Недавно в поселок прилетала из Москвы актриса Валентина Владимировна Телегина, игравшая в фильмах деревенских женщин. Воттани просила артистку показать на экранах жизнь оленеводов в условиях совсем крайнего Севера. Ненцы тогда на выступление Телегиной со всей тундры съехались.
- А какие у нас капризные дети. Больше, чем в городе!
Валентина кивком головы подтверждает и это.
Да, дети тундровиков учатся в школе-интернате в Салехарде, в конце августа их на вертолете собирают по всей тундре.
- Жалко маленьких, - добавляет Воттани, - как увидят вертолет, в тундру бегут и с оленятами в обнимку плачут, не хотят от мамки отрываться. Сидим, уговариваем. По два дня уговариваем.
- А вертолет в это время ждет, - поведывает о своих заботах директор. - Эксплуатация его обходится совхозу очень дорого.
- Но все равно ждем, пока шестилетний нулевишка вытрет слезы и сам шагнет к вертолету… - прихлебывая из чашки горячую уху, рассказывает хозяйка.
Валя начинает говорить с Воттани по-ненецки, дочка же хозяйки Майяне переводит их диалог:
- Спрашивает, сколько стоит собака, чтоб оленей загонять? Мама отвечает, что за такую собаку надо оленя отдать. Кормить ее мясом нельзя, от оленины она слабеет. Давать ей нужно только озерную рыбу. Такая собака - оленевод лучше человека. Она только на Севере живет, настоящий охотник. Мы такой даже лосось кидаем.
У Анны даже слюнки потекли от зависти к подобному рациону:
- Эх, елки-дрова, хорошо ваши псы устроились, - пошутила она.
- А где глава дома? - оглянувшись, спрашивает вдруг Валя.
- Убежал, - подмигивает ей хозяйка, - тебя боится. План по отелу не выполнил. Лето, видишь, жаркое: мошкары много, мошка забивается в ноздри оленю. Матка очень страдает.
Майяне обняла Валентину, та прижала к себе крепко девочку, повернулась к Анне и посетовала:
- Это же надо! Дети не боятся, все время льнут, а мужики как волки на свой хвост оглядываются и все время убегают от меня.
- Чего обижаешься? С мужчинами у тебя другое, - объясняет Воттани. - Ты же с них спрашиваешь… Да еще за пьянку наказываешь.
У входа чум еще медленно дымился подожженный в ведерке мох, хвостик от которого иногда заползал под полог.
- Полночь уже, вот засиделись!
Валентина глядит на солнце, потом на часы, спохватывается. И хотя за пологом еще серый день, ночь уже, оказывается, в самом разгаре.