На Мартинике в Форт-де-Франс библиотека находится в большой вилле, построенной в колониальном стиле после грандиозного пожара, случившегося лет двадцать назад. Когда я там был, ее хранителем состоял славный старичок, изображенный на знаменитой картине "Последние патроны". Очаровательный человек, эрудит, он сам принимал заказ на книгу, сам ее искал, ну и так далее. Его звали господин Сен-Феликс, и если он еще жив, я желаю ему долгих лет.
Я имел случай ознакомиться с библиотекой прославленного Эдисона. В ней, правда, я не обнаружил "Будущей Евы", одним из персонажей которой он является. Возможно, он еще и не знает об этом прелестном произведении Вилье де Лиль-Адана. Излюбленным его чтением являются романы Александра Дюма-отца. А настольные книги - "Три мушкетера", "Граф Монте-Кристо".
В Нью-Йорке я просиживал долгие часы в библиотеке Карнеги, огромном здании из белого мрамора, который, как уверяет кое-кто из завсегдатаев, ежедневно моют хозяйственным мылом. Книги там доставляются лифтом. Каждому читателю дается номер, и когда его книга приходит, загорается электрическая лампочка, освещая номер этого читателя. Постоянный гул, как на вокзале. Книга должна доставляться через три минуты, и при любом запаздывании звенит звонок. Читальный зал громадных размеров, потолок разделен на три кессона, где должны быть фрески, но пока их нет, кессоны расписаны облаками в стиле гризайля. Записаться в библиотеку может каждый. До войны она приобретала все немецкие книжки. А вот приобретение французских книг было весьма ограниченным. Покупались в основном знаменитые французские авторы. Когда господин Анри де Ренье был избран во Французскую академию, пришлось приобретать все его произведения, так как в библиотеке не оказалось ни одного из них. Есть там книга Рашильд "Вожак волчиц" в русском переводе, и в каталоге наличествует фамилия автора по-русски с транскрипцией латинскими буквами и добавлением трех вопросительных знаков. Тем не менее библиотека уже двенадцать лет выписывает "Меркюр де Франс". Поскольку не существует никакого контроля, в месяц похищается в среднем четыреста сорок четыре книги. Воруют по большей части популярные романы, так что читателям выдают их машинописные копии. В филиалах, что расположены в рабочих кварталах, вместо книг находятся почти сплошь такие копии. Однако филиал на Сороковой улице (в еврейском квартале) имеет богатое собрание произведений на идиш. В библиотеке, кроме главного читального зала, имеется специальный музыкальный зал, технический зал, зал патентов Соединенных Штатов, зал для слепых, где я видел, как незрячая девушка пальцами читала "Мари Клер" Маргерит Оду, газетный зал, комната с пишущими машинками, которые предоставляются в пользование читателям. Наконец, на верхнем этаже располагается собрание картин.
Вот все библиотеки, какие я знаю.
- Ну, я знаю куда меньше вас, - заметил я. И, взяв под руку Библиотечного Скитальца, постарался перевести разговор на другую тему.
Однажды я встретил на набережных г-на Эд. Кюэну, который был управляющим домами на Монпарнасе, а досуг свой отдавал библиофильству. Он подарил мне забавную брошюрку, автором которой был он сам.
Это книжица, иллюстрированная Карлелем. Она никому не известна и посему несомненно станет предметом вожделений библиофилов, разыскивающих фантастические каталоги.
Вот ее название:
КАТАЛОГ КНИГ ИЗ БИБЛИОТЕКИ г-на Эд. К., которые будут выставлены на продажу следующего 1 апреля в зале Невинных Младенцев.
А вот несколько позиций, извлеченных из этого забавного каталога:
АБЕЛЯР. Неполный, урезанный.
АВАР. "Амстердам и Венеция". Стиль водянистый.
АЛЕКСИС (П.). "Те, на ком не женятся". Со множеством пятен.
АЛЛЕ (А.). "Зонтик на роту". Красный перкаль.
АНЖ БЕНИНЬ. "Перди, портной этих дамочек". С подсчетами на полях.
АРИСТОФАН. "Лягушки". Видимо, печаталась на сырой бумаге.
БАЛЬЗАК (О. де). "Шагреневая кожа". Переплет из того же материала.
БОМОН (А.). "Красавец полковник". Отличная сохранность.
БОРЕЛЬ (ПЕТРЮС). "Госпожа Потифар". Продается совершеннолетним.
БУАГОБЕ (Ф. де). "Обезглавленная". В двух частях.
ВИЛЬМОРЕН. "Луковицы". Тонкая желтоватая бумага.
ВИНЬИ. "Сен-Мар". Без оглавления.
ВОЛЬТЕР. "Век Людовика XIV". Великолепные иллюстр. любого рода.
ГАЗЬЕ. "Пор Рояль де Шан". Янсенистская обл.
ГАУПТМАНН. "Ткачи". В суровом полотне.
ГИБАЙ. "Морфинисты". Страницы исколоты.
ГРАВ (Т. де). "Темная личность". Без титульного листа.
ГРАНМУЖЕН. "Сейф". Роман с ключом.
ГЭНЬЕ. "Боссюе". Крупный формат.
ДАФФЕРЕН (лорд). "Письма, писанные в полярных регионах". Белоснежная бумага.
ДЮБЮ де ЛАФОРЕ. "Рамолик". Оч. ветхий.
ДЮМА (А.). "Наполеон". Толстый томик.
ДЮМА-сын (А.). "Друг женщин". Разошелся.
ДЮМА-сын (А.). "Господин Альфонс". Серия "С котом".
КАРЛЕЛЬ и КЮЭНУ. "Автомобиль 217 UU". Превосходный ватман.
КАРР (А.). "Осы". Желто-черная обложка.
КЛАРЕТИ. "Сигаретка". Папиросная бумага.
КОК (П. де). "История знаменитых рогоносцев". С превосх. гравюрой рога изобилия.
КУЛОН. "Смерть моей жены". С пятнами, очев. влаги, на страницах.
КУРТЕЛЕН. "Серьезный клиент". Редкий экземпляр.
ЛАФОНТЕН. "Кольцо Ганса Карвеля". С золочением.
ЛАФОНТЕН. "Два голубя". На сизой бумаге.
MATTE. "Билет в тысячу франков". Большая редкость.
МЕТЕРЛИНК. "Жизнь пчел". На вощеной бумаге.
МОНБАР (Г.). "Шляпа". Потрепанный экземпляр.
МОРИ (Л.). "Абд-эль-Азиз". Тисненый марокканский сафьян.
МЭНДРОН. "Оружие". Гравюры на стали.
ОРИАК. "Горшок". Бумага гигиенич.
РЕМЮЗА (П. де). "Господин Тьер". Маленький формат.
ТЬЕРРИ (Г. А.). "Бесцеремонный капитан". Неряшливая печать.
ФЛЕРИО (З.). "Иссохший плод". Премия Франц. Академии.
ЭРВИЙИ (Э. д’). "Похмелье". Переплет с зеленцой.
Такая вот любопытная библиографическая шутка.
Я неоднократно встречал г-на Эд. Кюэну на набережных. Недавно он умер, и теперь всякий раз, проходя мимо лотков букинистов около Института, я вспоминаю своеобразный силуэт этого управляющего, который в части забавной библиографии соперничал с Рабле и Реми де Гурмоном и никогда не упускал возможности перед наступлением сумерек пройтись по набережным.
Разве же это не самая восхитительная прогулка из всех, какие можно совершить в Париже? Право же, когда есть досуг, не такая уж большая потеря времени пройтись вечерком от вокзала Орсе до моста Сен-Мишель. Вряд ли в целом свете сыщется прогулка приятней и прекрасней.
МОНАСТЫРЬ НА УЛИЦЕ ДУЭ
Всякий раз, когда я прохожу мимо утла улицы Дуэ и площади Клиши, где сейчас находится школа, а некогда, до отделения церкви от государства, был монастырь, в котором была отпечатана моя первая книга "Гниющий чародей", я вспоминаю г-на Поля Биро.
Он получил широкую известность. Г-ну Полю Биро удалось создать комитет, состоящий из депутатов, но главным образом из сенаторов, по возведению памятника вымышленному народному вождю Эжезиппу Симону. Автор этой мистификации раскрыл смачные ее подробности в "Эклэр", и она стала куда знаменитей, чем изобретатели самого этого слова, сочтенного Вольтером весьма неуклюжим, которые так изощренно издевались над глупцом Пуансине, чья жизнь завершилась тем, что он утонул в Гвадалквивире. В отличие от розыгрыша так называемого Боронали, который никого не обманул, на мистификацию Поля Биро "клюнули" все парламентарии, выбранные в качестве жертв, и ни один из них не расхохотался, читая эпиграф, извлеченный из якобы творений Эжезиппа Симона, "провозвестника демократии", что украшал циркуляр, предписывающий ускорить возведение монумента в родном городе великого человека, у которого таких родных городов поболе, чем у Гомера.
"Когда всходит солнце, рассеивается сумрак". Такую вот фразу Поль Биро приписал Эжезиппу Симону. Она словно дает представление, насколько большое значение имеет красноречие, до которого так жадны люди и перед которым благодаря фонографу открывается блистательнейшее будущее.
Г-на Поля Биро, этого новоявленного Кайо-Дюваля, поскольку мистификацию свою он готовил посредством писем, газеты именовали "наш знаменитый собрат"; теперь ему оставалось добиться только титула "выдающийся", и тогда, если бы в один прекрасный день он решил вступить в академию, ему вполне достаточно было бы потолкаться в салонах, где как человеку остроумному блистать ему было бы совсем нетрудно.
Я познакомился с г-ном Полем Биро в 1910 г., когда он оказал мне честь отпечатать мою первую книжку "Гниющий чародей". Г-н Биро в ту пору держал типографию в монастыре, что тогда находился в конце улицы Дуэ на углу с площадью Клиши. Он уже напечатал мое первое предисловие к каталогу первой выставки художника Жоржа Брака, знаменитого кубиста, великолепного аккордеониста, реформатора костюма задолго до семейства Делоне и бывшего исполнителя джиги; бывшего, так как заботы, связанные с живописью, заставили его отказаться от исполнения этого танца как раз в 1915 г., когда его больше всего танцевали. Благодаря связям с художником Кеесом Ван Донгеном Поль Биро стал, да и сейчас еще остается типографом издателя, у которого вышел этот каталог и моя книга.
Было договорено, что мы с иллюстратором книги, моим другом Андре Дереном, сделавшим самые прекрасные новейшие гравюры на дереве, которые мне только довелось видеть, будем следить за печатанием.
И вот солнечным утром мы, то есть издатель, Андре Дерен и я, пришли в монастырь на улице Дуэ. Г-н Поль Биро ждал нас. То был невысокий, немножко медлительный человек с тонким болезненным лицом. Мне показалось, что положение мелкого типографа не слишком его устраивает. Он опубликовал песни, которые исполнялись в концертах, и показал их мне. Был он любителем каламбуров, а так как мне довелось и впоследствии навещать его, он посвятил меня в подробности некоторых задуманных мистификаций; кажется, одну из них он даже осуществил, не помню точно какую, но вроде бы она имела отношение к метро. Поль Биро занимался делами типографии, но после того как нашел место, связанное с работой по ночам, в одной крупной газете, большую часть забот переняла его жена, женщина умная и работящая.
Мне посчастливилось свести довольно близкое знакомство с г-ном Полем Биро и обедать у него. Должен сказать, угощал он меня просто прекрасно. Я вообще заметил, что люди, любящие и умеющие поесть, редко оказываются неумными. Стараниями г-на Поля Биро "Гниющий чародей" был отпечатан, и отпечатан превосходно, тиражом в сто четыре экземпляра.
К настоящему времени книжка эта стала почти что знаменитой; большинство иллюстрирующих ее гравюр уже воспроизведены художественными журналами почти всего мира. Я убежден, книга, вышедшая из типографии г-на Поля Биро, является единственным продуктом французского книгопечатания, который, не будучи ничем обязанным иностранным образцам, оказал воздействие на типографское искусство за границей. Эти сто четыре книжечки ин-кварто, украшенные маркой в виде раковины морского гребешка, которую нарисовал Андре Дерен, спасли типографическую репутацию Франции именно в тот момент, когда все взоры в ней были с восхищением обращены к книгопечатням немецким, английским, бельгийским и голландским. Никто об этом еще ни разу не упомянул, да и мне для такого признания понадобилось, чтобы мой типограф прославился как мистификатор.
Г-н Поль Биро, как человек поистине умный, был совершенно лишен тщеславия. Уверен, что и после того как стал знаменитостью, он остался таким же скромным, и гурманы из "Клуба Ста", которые имели честь его угощать, нашли в нем человека столь же сведущего, как они, в гастрономии и без всяких признаков гордыни.
Мне довелось встречаться с г-ном Полем Биро и в период между изданием "Гниющего чародея" и изобретением "предтечи демократии", когда он стал известным журналистом. Он писал об авиации в "Пари-журналь", был главой отдела хроники в "Ла Франс", отдела новостей в "Опиньон", сотрудничал с "Эклэр" и продолжал заниматься делами своей типографии, где были напечатаны также книги Макса Жакоба.
В монастыре на улице Дуэ он оставался до самого конца, до его сноса. Хитрец, он, я думаю, дожидался, когда его выпрут оттуда; монастырь уже полным ходом рушили, негры-танцоры, издавна появившиеся там, уже исполняли свои пляски, а г-н Поль Биро, его милая жена и ребенок по-прежнему каждый вечер собирались в кругу семейственной лампы в келье, что служила им столовой.
Прославившись в журналистских кругах как мистификатор, Поль Биро был известен и среди представителей новой литературы и молодых живописцев как типограф.
В маленькой типографии на улице Тардье, где он обосновался, съехав с улицы Дуэ, были напечатаны первые книжечки Пьера Реверди, Филиппа Супо и набраны некоторые фигурные стихотворения из моего сборника "Калиграммы". Книги, напечатанные Полем Биро, останутся в собраниях библиофилов.
Во время войны он был самым остроумным сотрудником "Бюллетен дез арме де ля репюблик". Умер он в 1918 г., когда еще не смолк мрачный грохот "больших Берт" и воздушных бомбардировок.
РЕСТОРАН МИШЕЛЯ ПОНСА
Незадолго до войны я познакомился с г-ном Мишелем Понсом, поэтом-ресторатором, за которого на выборах в Академию отдал свой голос Морис Баррес, и он пригласил меня зайти к нему. Через несколько дней после нашего знакомства я в пять вечера пришел в "Ресторан Мишеля Понса" на улице Мулен.
Седоволосая женщина с приветливым лицом сказала мне, что хозяин на втором этаже, и я по небольшой винтовой лестнице поднялся туда.
Там в зальце с низким потолком Мишель Понс вместе со своим другом, сапожником-философом Андре Жайе, при свете газового рожка наклеивал газетные вырезки с отзывами на его последнюю книжку стихов "Песни лишенного корней".
Мишель Понс находится в расцвете сил, волосы у него темные, росту он не очень высокого, но широк в плечах и твердо стоит на ногах. Он легко приходит восторг, еще легче его рассмешить, и любой свой рассказ он сопровождает жестикуляцией сильных рук.