А теперь, вторично, по поводу старца. Зинотти его не любит. Но боится в этом сознаться. Вчера она получила какие-то сведения о том, что старец захватил в свои руки не только Маму, но и Папу. Гневная оказала при этом:
- Эта женщина (Мама) треплет корону по грязи!
И сказала:
- Боюсь, что она будет роковой для династии!
Зинотти сказала:
- Я не люблю Гневной. Она враг Мамы, значит и мой враг. Но она очень умна, и у неё открытые глаза. И вот, я такое думаю, что Мама последняя русская царица!.. Нельзя править такой большой страной, опираясь на разум дикого мужика!
Зинотти оказала:
- Я задумала одну вещь. Если это не отвлечет Маму от этого дьявола…
Я не знаю, на что пойдет эта сумасшедшая. Но надо быть настороже.
Зинотти потом спохватилась:
- Я говорила тебе, Аня, а ты, как и Мама, запуталась в его сетях… Мухи, несчастные мухи! Этот паук вас обсосет!
Вчера говорила с Шурой относительно Зинотти. Она говорит, что её муж уверяет, что все ее считают близкой родственницей Мамы.
Она незаконная дочь какого-то итальянца и принцессы дармштадтской Алисы. Так говорят. Числится воспитанницей герцогини Алисы. Это официально.
Во всяком случае, может это только чисто случайно, но между ней и Мамой большое сходство. Та же гордая поступь. Те же мрачные глаза и та же величавая красота в движениях. Может, случайно…
5 июля.
Это ужас, ужас! Ужас! Только сумасшедшая Зинотти могла до этого додуматься. Если Мама не сошла с ума и не умерла от разрыва сердца, то ее спасли только молитвы старца.
И главное, что поразительно, что это сделала Зинотти, та самая Зинотти, которая готова душу отдать за Маму. Она искренно ей предана. И, между тем, злейший враг не мог бы придумать худшего.
А было вот что.
Мама нервничала. Под конец с ней был припадок. Я ушла к себе в 11-м часу. Не успела убрать голову ко сну - вдруг телефон. Мама говорит:
- Если ты не очень устала, приходи ко мне. У меня такая тоска… Пойду, помолюсь… Придешь - почитаем.
Я собралась итти. В это время - с ногой что-то неладно. Прошло в общем полчаса. Подъехала ровно в 12. Поднялась. Прошла левым проходом. Не успела дойти, как услыхала крик Мамы. Сразу не сообразила откуда. По крику думала - она умирает. Кинулась к ней - она лежит в молельне, ударилась головой о диван. Сколько прошло времени, не знаю. Но, когда я прибежала к Маме, из-за божницы выбежала какая-то тень. И если бы Мама не лежала передо мной, я сказала бы, что прошла Мама. В таком же мягком халате, тот же чепец, и, главное, та же походка.
Но Мама лежала тут же, и я решила, что это от испуга у меня галлюцинация.
Я открыла огонь. Никого не должно звать. Только лишние сплетни.
Крикнула Зинотти, но она не отозвалась.
Потерла Маме виски. Дала понюхать соль. Перевела ее и уложила. Мама глядела на меня безумными глазами. Только через час (было начало второго) она заговорила. И то, что она мне рассказала, было так страшно, что я приняла это за бред. А рассказала она мне вот что.
Когда она вошла и опустилась перед образом Спасителя, то услыхала какой-то шорох, подняла голову и увидела женщину. Женщина держала в руках черный крест и лист бумаги, а на бумаге черными буквами написано:
"Гони Григория, он дьявол и несет смерть всему дому!"
И когда Мама это сказала, то вся задрожала. А потом тихо так прибавила:
- И главное, эта женщина - как будто я сама! Как будто мой двойник!
Я прочла с Мамой молитву старца "Господи, очисти разум мой от злого духа, умудри и проясни меня!"
Когда Мама стала успокаиваться, я позвала Зинотти, чтобы приготовить Маме питье (она одна умела его приготовить).
Когда Зинотти вошла, я вздрогнула: на ней был такой же халат. Она смутилась, вышла и скоро вернулась, в белом чепце и в таком же переднике. Мама стала засыпать. При виде Зинотти задрожала. Выпила питье и заснула. Я приехала домой во второй часу.
Страшная мысль, что это могла сделать Зинотти, не давала мне покою. Могла убить Маму, могла убить! Эта мысль сверлила гвоздем. И это сделал не враг, а друг!
Ужас, ужас, ужас!
Утром, раньше, чем я собралась уйти, зашла Зинотти, страдающая, несчастная. С безумием в глазах. Созналась, что все это сделала она. Давно уже задумала. Для этого приготовила такие же, как у Мамы, халат и чепец. Думала, что Мама ее примет за свое отражение в стекле. Когда Мама опустилась на колени, опустила свет, осветила …. Когда Мама крикнула, она испугалась: думала, что Мама умирает. Хотела к ней броситься, но в это время увидела меня.
Все это она рассказала сквозь слезы, умоляя:
- Спаси, спаси Маму!
Причем говорила: если для здоровья Мамы это нужно, то она сознается. Пусть ее казнят, все равно, - только бы Мама была жива.
Я успокоила ее, как могла. Взяла с неё слово, что она никогда больше ничего подобного не сделает. И сказала ей, что об этом никто не должен знать, так как Маме будет тяжело её лишиться: она не только камеристка Мамы, но и её лучший друг. Мама выросла на её руках.
И все же у меня в душе большая горечь против неё. Если друзья там беспощадны в борьбе со старцем, то чего уж ждать от врагов!
9 июля.
Была у старца. Все в общем рассказала ему, не называя Зинотти. Звала его приехать, повидать Маму. Она бродит, как тень.
- Пугали, - говорит, - мной пугали! Это не дьявол, а люди… Сделаю, чтоб то страшное, ночное позабыла! Сделаю! Все будет хорошо, пока я с ней!
Был у Мамы. Оставался с ней больше часу. Когда ушел, я пришла к Маме. Тихая, спокойная. Спрашивает:
- А что со мной было? Отчего Папа так волнуется за мое здоровье?
О, святой старец! Ты исцелил ее! Она все забыла!
4 июля.
Мама все забыла. А старец не забыл. Он только умеет скрывать, если его что мучает.
Был у меня, заходила Великая Княжна Ольга. Старец ей читал, вернее, рассказывал житие святых. Пели песни. В это время зашла Зинотти. Позвала Великую Княжну Ольгу. Она вышла. Ушла. Вскоре уехала. А Зинотти зашла ко мне, передала от Мамы книгу (я больна, второй день не выхожу). Когда Зинотти зашла, старец отошел к окну. Играл с Бэби. Потом вдруг повернулся, подскочил (именно подскочил) к Зинотти и, глядя в упор в её глаза, сказал:
- А ты, совушка, не пугай Маму! Слышишь, не пугай! А то я тебя пугну! Вон, поганая!
Зинотти сразу растерялась. Она плохо понимает по-русски. Но, очевидно, старца поняла. Побледнела и, кланяясь, вышла.
Когда она ушла, я стала целовать руки святого старца.
Как узнал? Откуда узнал?
Он, точно отвечая на мой вопрос, сказал:
- Я, вот, с того часу, как ты сказала, все думая: кто бы такое придумать мог? Понял сразу, что баба. Уж очень больно ущемить хотела… По-бабьи это… Да вот, не мог придумать. Татищева? Так нет, та и стерва, и трусиха. Да и какая ей корысть в петлю лезть?.. Думал, от Гневной, - так где взять такого верного человека?… Об этой гадюке позабыл. Не мог думать. Знаю, что уж очень она Маму бережет… А тут, как она вошла, - меня точно ударило! Осенило. Она, она, проклятая!
Я в слезах во всем созналась старцу.
Он меня успокоил:
- Ложь во спасение. Это хорошо. Это Богу хорошо!
Когда он ушел, я в первый раз за все это время облегченно вздохнула. Меня избавила мысль, что я скрыла от старца его врага.
15 июня - 11.
Меня поражает то, как этот человек, без особых знаний, без придумочек, только по наитию, познает истину. А вышла история поразительная.
Епископ Гермоген с Илиодором и компанией были одурачены - вернее же, - сами хотели одурачить Маму и Папу. И в эту историю запутали, еще в.к. Елизавету Федоровну. Они все знают, что Папа (даже более Мамы) дорожит образом Казанской Богоматери. Для этого рассказывают про какого-то плута-богоненавистника. Он из тюрьмы прислан слезничать, что он, мол, виноват в похищении образа Казанской Богоматери, и что, если его выпустят на волю и куда-то повезут, то он отыщет спрятанную икону. В. к. Елизавета Федоровна расчувствовалась и уже пошла петь акафисты. А тот жулик ее, как младенца, опутал. Она легко поддается обману. А епископу Гермогену и компании это было нужно, чтобы вернуть себе внимание Папы и Мамы. А когда об этом узнал старец, то телеграфно сообщил Маме:
"Все врут. Иконы нет. Григорий."
И это он понял не умом, а высшим чутьем.
7 мая.
Была у меня Варечка. Прелестная девочка. В ней что-то есть от отца. Удивительные глаза. Та же лучистость и глубина. И когда смеется - такая же мужицкая хитрость. Ее трудно называть красивой, но очень интересна. Жалуется:
- Нет житья от подруг: отвернусь - слышу в спину: "Мужичка! Навозом пахнет! Капустой несет!", а повернусь к ним - либо сторонятся, либо льстят. А одна, - (это, очевидно, так прямо и сказано), - говорит: "Счастливая ты, Варя! Твой отец все может сделать! Что бы ты ни попросила - все тебе дадут". Потом добавила: "Поэтому Мамочка сказала: "Ее, пожалуйста, не трогайте, - (это меня), - а то всех нас разнесут… Потому что - правая рука царицы!" И оттого ко мне все так странно относятся. А главное - ненавидят. А что я им сделала? Когда Дима принес конфеты, я всех обделяла. И одна из медвежат говорит: "Подлиза!" Все зашикали, запугали. Она вечером прибежала извиняться и так вся дрожала: "Не сердись, не говори Злюке, а то она скажет Мамочке, и моего папу ушлют!" Я ее с трудом успокоила.
Но откуда, почему такое отношение? Уж лучше бы я, как Митя, ела дома колтунки. И была бы, как он. А то - среди мужиков "барышня", среди барышень "мужичка". Никто к себе не допускает!
Жалко девочку.
9 мая - 9.
Теперь понимаю, откуда ветер дует. Это … и надолго будет памятно. Бедные дети. А главное, тут ничем помочь нельзя.
Отец Александр рассказывая Маме о тайном подаянии. Это ей очень понравилось.
- Это, - говорит она, - как в сказке: голодный человек протягивает руку - и находит богатство. Находит счастье…
Мы долго говорили о том, может ли богатство дать полное счастье. Конечно, никто из нас не может себе представить, что должен почувствовать голодный, когда у него вдруг откроется возможность быть сытым. И быть сытым не раз, а долго, может быть - всегда. Мы решили найти такую семью, "которую можно осчастливить". Я должна была найти ее и сделать это в канун сочельника. Говорила с Берчиком. Он указал мне семью вдовы Л. Она из старинной дворянской семьи. Замужем была (ушла из семьи) за каким-то актером. Долго бедствовала с ним. Теперь вдова. Трое детей. Дочка одна кончила 6 классов гимназии, - пришлось взять из гимназии, потому что нечем платить. А трое маленьких. Живут только тем, что мать вяжет и штопает чулки. А девочка (между прочим - красавица, как говорит Берчик) дает грошевые уроки. И то только пока тепло, так как в холод выйти не в чем. Одна кофтушка и одна пара ботинок. А дама эта, несмотря на нищету, - гордая.
Рассказала Маме. Оля тоже приняла участие в этих беседах. Решено было снести им узел нарядов и сластей и деньгами 3000 (деньги дала Мама) и написать письмецо: "Молитесь Богу за Александру и Алексея и будьте счастливы".
Вопрос был в том, как передать все. Подойти, постучать в окно и уйти (так делается тайное подаяние)? Но это неисполнимо, так как они живут в дворницкой, в бывшей доме её отца (приютил ее дворник, и окно выходит в коридор). Кроме того, может случиться также, что выйдет дворник и получит все. Или кто-нибудь из его семьи. Этот, наиболее романтический, способ не подходит. Надо что-то другое. Послать по почте? Тоже неудобно. Кто ее там знает? Может и не отдадут (говорят, она живет под чужой фамилией, а какая у неё фамилия - мы не знаем). Решили так, что Митя (ему очень нравится все романтичное) оденется в студенческое пальто, зайдет, спросит Валентину Викторовну (так ее зовут) и отдаст ей пакет. И сразу же выйдет. По крайней мере, мы будем знать, что это попало в те руки, что мы желали.
Так и сделали.
Мама приходила ко мне с Олечкой, все сама просмотрела. Олечка положила свои кружева и свои две косынки. Мне кажется, что этого не следовало делать: вещи настолько хороши, что могут пойти лишние толки. Но ей так хотелось положить эти вещи, она так радовалась при мысли, как та девочка (она, пожалуй, одних лет с Великой Княжной Ольгой) будет радоваться и примерять кружева, что ей нельзя было отказать. Туда же были положены три рубашечки Маленького в них записка ("Молись за Алексея"), много конфет и сластей.
Вечером, часам к девяти, Митя … и погрузил на себя узел. Постучал в окно. Ему открыл дворник и на вопрос, где живет Валентина Викторовна, провел его в полутемную каморку. Митя вошел. Увидел трех детей, играющих на полу с кошкой, а на кровати лежала и стонала женщина.
- Я, - говорит он, - в первый момент растерялся. Но больная постучала в стену и слабо позвала: "Лили!"… Я бы сразу ушел, как было условлено, но я не знал, сюда ли я попал… В это время вошла девушка (вернее, девочка) в сером каком-то рванье - (так он рассказывал). И когда она вошла, я прямо растерялся. Такие глаза! Безумно красивые глаза!… И тонкие темные брови… А волосы - целые снопы золота! Я спросил, здесь ли живет и могу ли я видеть Валентину Викторовну. Девушка растерялась и сказала: "Мама больна. А я, вот, я дочь Валентины Викторовны… А что вам угодно?" Она, очевидно, очень терялась. Тогда, - так рассказывает Митя, - я сказал: "Вот это возьмите!" Подал ей узел и конверт и быстро вышел. За мной кто-то пошел, но я быстро скрылся…
Прошло больше двух недель. Олечка приходила ко мне и часто спрашивала:
- Аннет, а как ты думаешь, та девочка еще счастлива?
- Мне кажется, что в этом нельзя сомневаться…
Уже весной Берчик мне сказал:
- А знаете, Анна Александровна, заместо счастья, Бог-весть что в ту семью внесли!
Я уже забыла, в чем дело.
- А в Сочельник, помните?
Вспомнила.
- Ну так вот… Они поправились. Квартиру другую… и все такое… Она шляпы делает, магазин у нее… Дети - так прямо ангелочки!
- Ну так и хорошо! Что же ты ворчишь?
- А, вот, Великий Князь с того самого дня за девочкой этой бегает. Видели его с ней в городе… Не было бы худа, не знает ведь, в чем дело. Думает и вправду студент.
А раз было народное гулянье. Я ехала с детьми. Вижу - навстречу молодая девушка, везет колясочку с ребенком (калекой). Берчик указал мне:
- Эта та самая… в Сочельник которая… А это братишка её больной…
Девушка, действительно, необыкновенно красивая, однако, больше похожа на еврейку или грузинку (с зелеными глазами).
9 сентября - 10.
Сегодня опять услышала об этой несчастной Лили. Месяца два тому назад в "Новой Времени" появилась заметка:
"В воскресенье, 19 мая, в Павловской парке молодая девушка стреляла в студента. Когда раненого подняли, он отказался себя назвать. Предполагают, что это один из великосветских романов".
Больше об этом ничего не было.