Одиночество и пустота. И опять о нем
Он все еще жив. Его очередная "исповедь" производит впечатление написанной им самим. И, кстати, содержательнее прежних многословных бумажных монологов, в которых даже при навыках и стараниях трудно было уловить какие-либо внятные мысли - кроме некого песенного потока сознания.
Возможно потому, что там он хоть понимает, о чем пишет - о том, что с ним было. И, сформулированный или не сформулированный, но постоянно читается давящий его вопрос: как же так получилось, что все было - и ничего не стало? Тот же вопрос, который Н. Михалков вкладывает в души персонажей "Солнечного удара" перед тем как они, вместе с дырявой баржей и их миром погружаются в волны - волны Черного моря и моря прошлого.
Его можно было бы пожалеть - если бы не правило: не жалеть не жалевших других. Сейчас он сам себя жалеет и утешает, но четверть века назад он не пожалел великую страну и принес в жертву собственной мании величия триста миллионов ее граждан.
Он так ничего и не понял - и описывая обструкцию, которой он подвергся в 1996 году, когда выдвинул свою кандидатуру на пост Президента России - во всем винит с одной стороны - администрацию Ельцина, с другой - "выходки КПРФ". И даже то, что при голосовании он получил голосов меньше, чем представил подписей в ЦИК для своего выдвижения не проясняет для него одну простую вещь - его не ненавидели. Его презирали.
Много фотографий. Ценных, исторических. Вот он в колхозе. Вот он с орденоносцем отцом. Вот он с Гришиным. Вот он с Косыгиным. Вот он с Брежневым. Вот он с Андроповым. Вот он в комсомоле… Только не пишет, как и когда он их всех решил предать. И разрушить все то, что они создавали и отстаивали всей своей жизнью.
Рассказывает, как в село пришла газета с вкладышем - о подвиге Зои Космодемьянской. Как он по многу раз читал ее односельчанам и как те плакали - от жестокости фашистов и от героизма Зои. Рассказывает, как вместе со сверстниками восклицал: "Мы зададим фашистам!". И не говорит, как и когда решил, выбирая свое место в жизни, стать вместе с теми, кто истязал Космодемьянскую и ее вешал.
Вот он пишет о том, как умер Черненко и как он стал Генсеком. И первое о чем рассказывает - как решил (по его словам - сам), что его жена должна играть роль "первой леди". Уверяет, что она вовсе не играла роли в принятии политических решений и даже не знала, чем занимается Политбюро. Только еще живые сегодня и общавшиеся с ним тогда генералы рассказывают, что даже когда они предупреждали его о недопустимости сокращения и уничижения тех или иных видов вооружений, он отвечал:
"Ну, вот знаете… Давайте не будем сразу решать. Я тут посоветуюсь с Раисой Максимовной - и решим" И потом они узнавали, что он все решил - только полностью проигнорировав их предупреждения.
Он сетует, что в день, когда дошел до конца в своем государственном и нравственном падении - 25 декабря 1991 года, своим телевизионным объявлением об отставке закрепил и подтвердил уничтожение СССР - "еще не закончилась моя речь, а Борис Ельцин был готов сам лезть на крышу в Кремле, чтобы побыстрее снять флаг СССР". Только никак не хочет признать, что именно он открыл Ельцину путь на эту крышу.
Он так и не понял, что если сорвали твой флаг - винить нужно не врага, который и объявил себя твоим врагом и стремится сорвать твой флаг - а себя, назвавшегося защитником этого флага, но ничего реального не сделавшего, чтобы флаг защитить не болтовней, а действиями.
Он жалуется, что в 1986 году увидел, несмотря на его объявление о перестройке и призывы работать по новому, что все руководство на местах заняло выжидательную позицию и не работает уже ни по-новому, ни по-старому. И тогда он решил менять кадры. И он так и не понял, что призывы "работать лучше" - это пустые слова. Что за определенным исключением, никто не хочет работать хуже и никто не против того, чтобы работать лучше. Только чтобы люди работали лучше, нужно не призывать к этому, а ставить перед ними соответствующие задачи. И помогать их решать.
Следом он жалуется на то, что подвела система: "Не оставляла простора для самостоятельности". Только никак не объясняет, почему, при том или ином несовершенстве системы, в предыдущие десятилетия люди в ее условиях довольно неплохо работали, а вот именно при нем - перестали.
И до простой мысли, что до него люди в этом системе понимали, что им нужно делать и какие задачи перед ними стоят, а при нем просто понимать перестали, он так дойти и не сумел…
Точно так же, как и не понял: руководить - это значит организовывать работу, а не произносить заклинания.
Жалуется, что стилем советской дипломатии к середине 80-х годов было "демонстрировать непреклонность", что, по его мнению, мешало договариваться с США - и хвастается, что его "стилем было - наращивать диалог, расширять возможности для компромисса" что его "коллеги рассматривали как слабость… сдачу позиций".
Только давно уже и сами американцы, и политики, и дипломаты неоднократно писали о том, каким подарком стала для них неожиданная и немотивированная уступчивость Горбачева в самых важных и принципиальных вопросах. А Билл Клинтон именно ее рассматривал и называл главной "причиной победы США в Холодной войне".
Он радуется, что на встрече в Женеве в результате "его стиля" они с Рейганом "за 15 минут преодолели "непреодолимые преграды"" - и приняли совместное заявление, в котором объявили, что не хотят ядерной войны и не стремятся к военному превосходству. Но США никогда и не говорили, что они такой войны хотят - и что стремятся к такому превосходству - они говорили, что всего лишь "сдерживают СССР".
Да и Рейган, по словам самого Горбачева, с самого начала их встречи убеждал "в необходимости сокращения наступательных вооружений и перехода к оборонительным системам" - то есть, к созданию СОИ, переносу военного соперничества в космос.
Горбачев уступил все, что мог, за 15 минут и в результате добился одного: Рейган в совместном заявлении еще раз озвучил все то, что говорил и до уступок: что Америка вовсе не стремится к превосходству, а только просто обороняется.
Горбачев даже сегодня ставит себе в заслугу пункт риторический пункт совместного заявления: "ядерная война никогда не должна быть развязана, в ней не может быть победителей" и делает вывод, что тем самым была признана бессмысленность гонки вооружений. И не понимает, что эта формально верная формула лишь фиксировала позицию США: чтобы не было ядерной войны, нужно создавать СОИ и укреплять "оборону Америки".
И показав, что он всегда и во всем готов к "компромиссу", в следующей главе "Дух Женевы под угрозой" сетует, что после всех его уступок США взяли и перешли в наступление.
"В Вашингтоне начался вдруг новый виток антикоммунистической истерии, которую возглавил сам Рейган. У берегов Крыма появилась американская эскадра. В Неваде США произвели мощный ядерный взрыв. От нас вдруг потребовали сократить на 40 % число дипломатов в Нью-Йорке… В тоже время по сговору Рейгана и короля Саудовской Аравии цена за баррель нефти опускается до 10–12 долларов".
И так и не понимает - сделав уступки, он продемонстрировал готовность к уступкам. И естественным выводом США, естественным и с точки зрения национальной ментальности, и с точки зрения логики реальной политики, было решение наращивать давление.
Горби считал, что он уступил в мелочах - и не понял, что США сочли его уступки действительно мелочью. Но они свидетельствуют - он готов уступать. И нужно принудить его к уступкам уже большим.
В 1992 году, как он вспоминает, Рейган достойно оценит его уступчивость - пригласит к себе на ранчо и подарит ковбойскую шляпу. И бывший "кесарь полумира" - гордится этим до сих пор.
Русские дворовые гордились, когда цари дарили им шубы со своего плеча. Ричард Третий Йорк в минуту опасности обещал отдать за коня полцарства. Этот "нобелевский лауреат" гордится тем, что выгодно обменял свою половину мира на шляпу от бывшего американского президента. Потом гости Рейгана платили по 5 тысяч долларов за фотографию бывшего генсека в шляпе техасских пастухов. Он с гордостью пишет и об этом, не понимая, что платили за его фото в шутовском колпаке.
Говоря об определении позиции в 1986–1987 году, он важно заявляет: "Если бы Горбачев был такой кисель, как некоторые его изображают - перемен не было бы вообще". И гордо подтверждает: "Я и сейчас подтверждаю эту свою позицию!"
Это правильно. Перемен и не было: был как раз кисель. Потому что перемены, это когда одну организацию дела меняют на другую. А когда одну разрушают, а другую не создают, тогда и получатся то, что было: в изящной интеллектуальной терминологии творца "нового мышления" - "кисель".
Более чем благородно звучит фраза: "Очень важно было провести все без крови… до той точки, откуда обратного пути нет. Ведь до этого исторические повороты в пути омывались кровью. Обойтись без этого было законом для меня и моих единомышленников". Благородно. Только кощунственно на фоне всего того, что происходило в результате.
Не говоря о двусмысленности фразы: "Без крови до того как…" - то есть, потом пусть льется полным потоком. Когда повернуть назад и остановить ее будет уже невозможно.
Можно спорить, лил сам Горбачев кровь или не лил, только создавал условия для того, чтобы лили другие. И не препятствовал ей литься - когда она перехлестывала через край.
"Без крови": Карабах и Южная Осетия. "Без крови": Абхазия и Приднестровье. "Без крови": Сумгаит и расстрел парламента в 1993 году. "Без крови": две войны в Чечне. "Без крови": гражданская война в Таджикистане в первой половине 90-х. "Без крови": разгул преступности по всей стране и близкий к ней по охвату размах терактов.
"Без крови" война 2008 года. "Без крови" - Майдан. "Без крови" - Донбасс.
А еще - Ирак. Ливия, Серия, Югославия. Вся эта кровь - на его руках.
Ненужно только говорить что это уже не он: он. Потому что это последствия им сделанного. Прямо из сделанного вытекавшие. Он же всегда мечтал, чтобы делал не он: чтобы он только "создавал условия". Он и создал.
Непосредственно в конфликтах рубежа 80–90-х, связанный с разделом СССР, по экспертным данным от насильственных смертей погибло около миллиона человек. Это, кстати, заметно больше, чем было расстреляно при Сталине за почти тридцать лет его правления.
Но он прав - "без крови" было больше: умерших от голода, замерзших бездомных, лишившихся своих квартир, скончавшихся стариков, не получавших медицинской помощи или просто не выдержавших шока утраты ценностей, тех, смысл жизни которых этот "сторонник ненасилия" в один момент превратил в ничто.
Только Россия, по данным демографии, заплатила за его "ненасилие" жизнями примерно пятнадцати миллионов человек.
А потом - тоже "без крови" - Хорватия, Босния, Словения, Сербия, Косово, Ирак, Ливия, сегодня Сирия… Все это стало возможным только потому, что он сделал то, что сделал. Привел мир к "крупнейшей геополитической катастрофе".
Он немало места уделяет тому, как разрушают союзное государство - но во всем обвиняет всех, но только не себя. Сводя все к тому, что он хотел его разрушить "конституционным путем", создав Союз Суверенных Государств - а злоумышленники разрушили в результате "тайной операции" - образовав СНГ. Это - все же отдельная тема. Строго говоря, одно от другого отличалось тем, что в первом случае он сам сохранял бы пост номинального Президента Союза и сохранял возможность бывать на официальных международных встречах и наносить визиты главам великих государств, во втором - лично у него такой возможности уже не было бы. И ему, конечно, обидно. В итоге его на десять лет, по его словам, Ельцин подверг "общественной изоляции", в которой он и находился до того, как к власти в стране пришел Путин, который его освободил. Что не мешало ему в 2011–2012 годах призывать к свержению как раз собственного освободителя.
Он рассказывает, что на одной из встреч французская журналистка спросила его, не в том ли была его ошибка, что он задал такой темп перемен, какого советское общество не смогло выдержать - и он с ней согласился.
Если даже так, водитель, превысивший скорость на своем автомобиле лишается прав, если это кончилось аварией - идет под суд. А если это был автобус, и часть пассажиров погибла - идет в тюрьму.
Только дело не в превышении скорости. На дороге бывают и другие, более тяжелые нарушения - например, выезд на встречную полосу. На тротуар. Вождение в нетрезвом виде.
Дело не в том, что он ехал быстро - дело в том, что он ехал куда попало. И сам не знал, куда направляет автомобиль.
Даже Руцкой, вице-президент России при Ельцине, после Беловежья предлагал ему направить группу захвата и пресечь то, что сам Горби называет "тайной операцией по расчленению Союза". Он заявил, что так - нельзя. Что насилие в политике применяют только слабые и неуверенные в себе политики. Только сам он об этом своем очередной предательстве не пишет - об этом рассказывал Руцкой.
При этом он жалуется на то, что в долларовом эквиваленте его пенсия упала до 2-х долларов. Хотел бы больше.
И масса заемных слов. О том, что субъектом социальной модернизации должен быть гражданин, ставший активным участником социально-экономических процессов. Правильно. Только именно он надругался в свое время над волей этих граждан, не желавших создания в стране псевдокооперативов, не хотевших разрушения СССР, веривших, что "перестройка" - это будет совершенствование советского общества и его движение вперед, а не навязанное им разрушение страны и ее ценностей, всего и вся. Говорит о становлении гражданского общества - тоже правильно. Только гражданское общество - оно есть всегда. И гражданское общество - это не его единомышленники, которых в стране ничтожно мало, а все граждане, которые его действительно презирают.
И если он уважает гражданское общество, то должен был бы принять это презрение и признать, что оно - заслужено.
Он все еще ругает Ельцина, виня его во всем том, что не получилось у него самого. Ельцина, конечно, есть за что ругать. Но последний - лишь закономерный результат действий первого. И при всей негативности роли Ельцина в истории России она мрачна не в той степени, в которой мрачна и кровава роль его предшественника.
И каким бы он ни был - Ельцин все же извинился перед страной за то горе, которое ей принес. А Горбачев все пытается доказать, что был прав - и лишь все вокруг этого не поняли. Не заметили, не оценили.
Только в одном он прав на самом деле - в названии книги. Потому что пытаться доказывать свою правоту ему сегодня приходится уже не разрушенной им стране и ее униженным им гражданам - самому себе.
В том, что он написал, чувствуется одиночество человека, оставшегося наедине с самим собой - и испуганного не столько фактом этого одиночества сколько тем, что давно уже сам боится признаться себе в своей вине, хотя остатки совести сквозь напыщенные слова твердят: "Ты - виновен. Ты - преступник. Ты - Герострат".
И он пытается уговорить уже сам себя, обвиняя всех остальных и твердя: "Это не я, это не я".
Он заканчивает книгу словами: "Судьба была щедрой ко мне, дав такой шанс. Редкий шанс… Даже зная наперед обо всех трудностях - я бы не отказался от своего основного выбора - постараться изменить страну, какой я ее застал, оказавшись на вершине власти… Без ценностей свободы, без идеи справедливости в политике и в жизни, без солидарности, без общепринятых моральных норм общество будет или тоталитарным, или авторитарным".
Он даже не понимает слов, которые произносит. Даже не знает, что слово "тоталитаризм" еще американская социологическая энциклопедия в 1968 году признала не имеющим научного содержания. Не знает, что слово "авторитаризм" обозначает правление, где господствует меньшинство - то есть его правление, когда он своими решениями в интересах меньшинства - разрушил страну и общество, в которых хотело жить большинство.
Да, история дала ему шанс. Только как бездарно он этот шанс использовал! Да, в 1985 году все общество было за то, чтобы изменить положение дел - только оно хотело развития, хотело идти вперед и вверх, а он обрушил его назад и вниз.
И, судя по последним абзацам книги, возникни такая возможность вновь - он бы вновь погубил свою страну и свой народ. Просто, наверное, это не его страна и не его народ.
Он же у нас - "почетный немец". Он же - творец "величайшей в истории геополитической катастрофы".
Глава 2
Пророки, прорабы, игроки
Агрессивный гуманист
Андрей Сахаров провозглашён его сторонниками некой культовой фигурой. Создателем советской водородной бомбы. Мерилом нравственности. Борцом за свободу. И многим иным. Символом чего-то светлого и доброго. Даже самоотверженного. Но кто он был на самом деле?
Его имя носит проспект в Москве, на котором он никогда не жил. И расположенный поблизости музей, в котором на свои мероприятия собираются обычно люди, получающие гранты от геополитических конкурентов России.
В конце 80-х, когда Горбачёв вернул его из Горького в Москву, были люди, ждавшие от Сахарова то ли политических, то ли нравственных откровений.
Правда, после того, как он вышел на трибуну Съезда народных депутатов СССР, многие были явно разочарованы: плохая дикция, невнятность речи, бессодержательность мыслей.
И ещё была явная неэтичность высказываний: многие тогда под влиянием "перестроечной пропаганды" негативно были настроены против участия советских войск в войне в Афганистане и травмированы слухами о приходивших оттуда закрытых гробах, но и их покоробили слова этого человека, назвавшего сражавшихся там советских солдат "оккупантами".
Был ли он создателем водородной бомбы на самом деле - судить физикам. Официально в группу, над ней работавшей, он входил. Правда, его коллеги по специальности как-то уклончиво отзываются о его вкладе, расплывчато утверждая, что "физиком он, конечно, был грамотным". И иногда проговаривались, что его часть вклада в разработку бомбы слишком сильно перекликалась с содержанием письма некоего безвестного провинциального коллеги.
Иные говорят и о том, что Игорь Курчатов подписал на него представление для избрания в Академию наук, чтобы решить его квартирный вопрос.
Некоторые в ответ на вопрос о его роли в создании бомбы предлагают задуматься: почему человек, провозглашённый её создателем, потом так и не создал в науке ничего равновеликого этому изобретению. Даже не в военном деле, а в мирной ядерной физике.
Но это - вопросы корпоративного признания. И тут разбираться физикам. Сам он больше увлёкся политикой. И апелляциями к нравственности.
Например, когда ему однажды сказали, что в борьбе за счастье людей и будущее человечества не обходится без жертв, он возмутился и заявил: "Я убеждён, что такая арифметика неправомерна принципиально. Мы, каждый из нас, в каждом деле, и в "малом", и в "большом", должны исходить из конкретных нравственных критериев, а не абстрактной арифметики истории. Нравственные же критерии категорически диктуют нам - не убий".