Корень недоразумения в том, что т. Крупская (и Луначарский) читали "положение" (проект), принятый в основном комиссией Оргбюро, но мной еще не просмотренный и Оргбюро не утвержденный, он будет утвержден в понедельник. Она опять поторопилась.
Сегодняшнюю записку Вашу на мое имя, в Политбюро, я понял так, что Вы ставите вопрос о моем уходе из агитпропа. Вы помните, что работу в агитпропе мне навязали, я сам не стремился к ней. Из этого следует, что я не должен возражать против ухода. Но если Вы ставите вопрос именно теперь, в связи с очерченными выше недоразумениями, то Вы поставите в неловкое положение и себя, и меня.
Троцкий и другие подумают, что вы делаете это "из-за Крупской", что вы требуете "жертву", что я согласен быть "жертвой" и пр., что нежелательно…"
В этом письме - характерные для Сталина методы полемики: во-первых, оппонент (Крупская) в принципе не прав, во-вторых, я к этому не имею отношения (не утвердил проект), работы этой (руководство отделом) я не хотел, но с нее не уйду. И мгновенно вырвавшаяся ненависть к Троцкому, который вообще не имел к этой истории никакого отношения.
Сталин откровенно шантажировал Ленина: будете настаивать, в партии решат, что вы убираете меня из-за жалобы жены.
Никто не решался назвать Владимира Ильича подкаблучником, который пляшет под дудку своей жены. Но, возможно, не одного Сталина раздражала активная роль Крупской, то, что Ленин подчеркнуто интересуется ее мнением, то, что она чересчур самостоятельна. Некоторые чиновники были уверены, что жена вождя слишком вмешивается в политические дела, влияет на мужа, а иногда играет ключевую роль в решении кадровых вопросов, дескать, ночная кукушка дневную перекукует.
Уверенный в себе и не мелочный Владимир Ильич до определенного момента на особенности сталинского характера внимания не обращал. В чем-то Сталин ему даже нравился - твердый, решительный, последовательный. Потому и поставил его на пост генерального секретаря, когда в апреле 1922 года пленум ЦК учредил эту должность.
Ленин привычно исходил из того, что секретариат ЦК - технический орган. Собственных решений секретариат не принимал. На роль руководителя партии в свое время претендовал только Яков Михайлович Свердлов. О нем глава профсоюзов Михаил Павлович Томский на X партконференции в сентябре 1920 года почтительно заметил:
- Он смело мог сказать, что ЦК - это я.
О влиянии Свердлова говорит такой эпизод. Однажды руководитель саратовских коммунистов Владимир Павлович Антонов, войдя в кремлевский кабинет Свердлова, снял шапку, бросил ее на пол и произнес:
- Саратовский мурза челом бьет великому князю Московскому!
Но Яков Михайлович скоропостижно скончался в марте 1919 года. В секретари ЦК выбирали надежных и пунктуальных исполнителей. Владимир Ильич предполагал и в лице Сталина иметь помощника без личных амбиций. Он сильно ошибся на его счет.
Сталин с самого начала оценил значение секретариата и оргбюро ЦК, которые ведали кадрами, а "кадры решают всё". Судьба и карьера любого чиновника в стране всё больше зависела от аппарата ЦК. Избрание местных партийных секретарей превращалось в проформу. Послушно голосовали за присылаемых Москвой назначенцев. Сталин завоевал сердца провинциальных партийных чиновников своей программой - поставить партию над государством, всю власть в стране передать партийному аппарату.
В какой-то момент Ленин спохватился. Но Зиновьев и Каменев уговаривали Ленина: Сталин еще молодой, мы всё уладим…
В 1923–1924 годах, вспоминал Никита Сергеевич Хрущев, Сталин еще не воспринимался как лидер партии. В те годы выделялся Зиновьев как председатель Исполкома Коминтерна. Ведь Коминтерн держал курс на мировую революцию, следовательно, Зиновьев и получался главным в этом деле. Да и близость к Ленину создавала ему особое положение на вершине власти.
"За столом Исполкома Коминтерна, - вспоминал сотрудник Коминтерна Виктор Серж (настоящее имя - Виктор Львович Кибальчич, он из семьи известных революционеров), - я увидел Сталина, худощавого, похожего на кавалерийского унтер-офицера, со слегка прищуренными желтыми глазами, коротко подстриженными усами, почтительного по отношению к Зиновьеву".
Сталин недолго будет играть роль младшего партнера. Он имел дело с политическими детьми, как выразился один историк, с людьми, которые не понимали, что такое политика. И они еще считали Сталина посредственностью!
Иосиф Виссарионович играл в собственную игру. Повсюду расставлял своих выдвиженцев. "Сталин очень хитер, - подметил его помощник Амаяк Назаретян. - Тверд, как орех. Его сразу не раскусишь. Сейчас всё перетряхнули. Цека приводим в порядок. Аппарат заработал хоть куда, хотя еще сделать нужно многое. Коба меня здорово дрессирует. Но всё же мне начинает надоедать это "хождение под Сталиным". Это последнее модное выражение в Москве касается лиц, находящихся в распоряжении Цека и ожидающих назначения, висящих, так сказать, в воздухе. Про них говорят так: "ходит под Сталиным"".
История с письмом Крупской не имела продолжения. Все остались при своем. Сталин твердой рукой управлял аппаратом ЦК, который рассматривал как свою монополию. Надежда Константиновна руководила Главполитпросветом. На ее полномочия пока что никто не покушался.
Шестого февраля 1922 года Крупская подписала положение о губернских политических комиссиях по делам печати:
"В развитие Декрета Совнаркома от 12 декабря 1921 г. предлагается вам организовать при Губполитпросвете Политкомиссию по делам печати:
1. Губполиткомиссия является органом Политотдела округа и состоит из представителей: один - от Губисполкома, один - от Губполитпросвета, один - от Губчека.
2. Губполиткомиссия просматривает все заявления о разрешении книгоиздательств, газет и журналов.
3. Наблюдает за издательской деятельностью частных и кооперативных издательств, а также предварительно просматривает все рукописи, предназначенные для печати.
4. Привлекает к ответственности на территории губернии всех нарушающих положение о частных издательствах".
Иначе говоря, ее аппарат по всей стране решал, что позволено издавать, а что нельзя, какие газеты, журналы и книги могут выходить, а какие будут запрещены. С февраля 1923 года руководящих сотрудников Главполитпросвета утверждало оргбюро ЦК, это было подтверждением их высокого статуса.
Главный политико-просветительный комитет Крупской руководил идеологическо-агитационной работой в стране. Хотя сама Надежда Константиновна писала в журнале "Коммунистическое просвещение" (1922. № 2): "Главполитпросвет не является сам по себе политическим центром, вырабатывающим те или иные политические директивы. Он простой исполнитель".
Постепенно ЦК обкорнал полномочия главка. Политпросветработу в армии вернули в ведение Политического управления Реввоенсовета. Работу среди пролетариата передали в ведение профсоюзов, которые настаивали: "Не пустим в клуб политпросвет, это бюрократический аппарат, сами будем вести всю работу". Крупской остались агитационные кампании на выборах в Советы, культурная работа в колхозах, антирелигиозная пропаганда.
В 1930 году Главполитпросвет преобразовали в скромный сектор массовой работы Наркомата просвещения. Его структуры на местах раздали разным ведомствам. "Рассыпался горох по тысяче дорог", - констатировала Крупская.
СОРАТНИКИ СТАРЕЮТ И БОЛЕЮТ
В августе 1921 года к Ленину пришел Александр Григорьевич Шлихтер, председатель Тамбовского губисполкома, снятый с должности после вспыхнувшего там крестьянского восстания. Владимир Ильич завел с ним беседу о переходе на дипломатическую работу. (Шлихтера сделают членом коллегии Наркомата иностранных дел, отправят полпредом в Австрию.) И вдруг Ленин неожиданно сказал ему:
- А вы уже знаете, что Саммер умер? Еще один…
Хорошо знакомый вождю Иван Адамович Саммер, старый большевик, участник еще первой русской революции, в 1905 году - член объединенного ЦК, поехал на Украину представителем Наркомата внешней торговли и скончался в Харькове.
"Я был застигнут врасплох этим вопросом Ильича, - вспоминал Шлихтер. - Мне мгновенно вдруг стало ясно, что Ильич, казавшийся, на первый взгляд, всё тем же давно знакомым Ильичом, в действительности был в этот момент совсем другим, каким-то новым, чем-то удрученным и о чем-то упорно думающим, в то время как мне казалось, что он слушает меня".
Ленин заметно уставал, и это ощущение постоянной слабости его раздражало. Он не мог справиться со своими нервами. Спал еще хуже, чем обычно. По непонятной причине поднималась температура - голова становилась горячая, тяжелая; из-за жара он очень плохо себя чувствовал. Признался брату, что работать не хочется. Это совсем не было на него похоже!
В конце ноября 1921 года вождя навестила актриса Мария Федоровна Андреева, гражданская жена Горького. Пересказала потом разговор Алексею Максимовичу: "По обыкновению я волновалась, горячилась. Он долго что-то слушал, а потом вдруг говорит: "Какая вы еще, Мария Федоровна, молодая! Даже румянец во всю щеку от волнения… Краснеть не разучились. А вот я уставать стал". И мне так жалко его стало, так страшно. Мы крепко обнялись с ним, и я вдруг почему-то заплакала, а он, тоже отирая глаза, стал укорять меня и убеждать, что это очень плохо".
Ленин с обостренной чувствительностью стал относиться к нездоровью соратников. Раньше за ним это не наблюдалось. Владимир Ильич, вообще говоря, был человеком резким и, по-видимому, злым. С презрением относился к своим соратникам, в том числе к тем, кого сам вознес на высокие посты и приблизил. И о родных Владимир Ильич был невысокого мнения. О старшей сестре, Анне Ильиничне, в своем кругу говорил:
- Ну, это башковитая баба. Знаете, как в деревне говорят - "мужик-баба" или "король-баба"… Но она сделала непростительную глупость, выйдя замуж за этого "недотепу" Марка, который, конечно, у нее под башмаком.
Анна Ильинична Ульянова - это не могло укрыться от посторонних - относилась к мужу, Марку Елизарову, мягко говоря, свысока. Она точно стыдилась того, что он член их семьи и ее муж. Между тем, по отзывам современников, Марк Тимофеевич был очень искренний и прямой человек, чуждый красивой фразы, не любивший никаких поз. Он окончил математический факультет Петербургского университета, затем еще и Московское инженерное училище, работал на железнодорожном транспорте… Елизаров участвовал в революционной деятельности, не раз попадал в тюрьму. Не скрывал, что не разделяет идей Ленина, воспринимал его очень здраво и критически.
И к младшему брату Ленин относился иронически.
После революции положение скромного крымского врача Дмитрия Ильича Ульянова переменилось. Местные коммунисты считали своим долгом продвигать брата вождя. В ноябре 1917 года Дмитрия Ульянова избрали в состав Таврического областного комитета партии. Когда в марте 1918 года образовалась Советская Республика Тавриды, назначили наркомом здравоохранения.
Пятого мая 1919 года в Симферополе провозгласили создание Крымской Социалистической Советской Республики и образовали Советское временное рабоче-крестьянское правительство. Наркомом здравоохранения и одновременно заместителем председателя Совнаркома, чтобы сделать приятное Ленину, назначили его младшего брата.
Через несколько дней, 11 мая, Дмитрий Ильич Ульянов писал сестре Марии: "Передай Володе, что в Евпатории в лучшей санатории У самого берега моря я приготовлю ему помещение, чтобы он хоть две-три недели мог отдохнуть, покупаться и окрепнуть. Там есть у нас все приборы для электро-гидро-механо- и легиотерапии, и можно полечить ему руку. Тем более что он никогда не видел нашего Черного моря".
Ленин посетовал наркому внешней торговли Леониду Красину:
- Эти идиоты, по-видимому, хотели мне угодить, назначив Митю… Они не заметили, что хотя мы с ним носим одну и ту же фамилию, но он просто обыкновенный дурак, которому впору только печатные пряники жевать…
В конце июня большевикам пришлось оставить Крым - белые наступали. Ульянов вернулся туда после окончательного освобождения полуострова от белых войск, в ноябре 1920 года, с мандатом главноуполномоченного Наркомата здравоохранения по курортам Крыма. Затем он стал называться начальником Главного курортного управления Крыма. А в конце 1921 года всё-таки перебрался в Москву и трудился в центральном аппарате Наркомздрава. Дмитрий Ильич пережил всех братьев и сестер. Он умер 16 июля 1943 года в дачном местечке, которое в память о его старшем брате стало именоваться Горки Ленинские.
После покушения на Ленина эсерки Фанни Каплан 30 августа 1918 года вождь пролежал дома полтора месяца. В середине сентября 1918 года Яков Михайлович Свердлов поручил своим подчиненным найти место за городом, где бы вождь "мог как следует отдохнуть и окончательно окрепнуть". Выбрали бывшее имение московского градоначальника Анатолия Анатольевича Рейнбота.
В конце сентября Ленина и Крупскую повезли смотреть загородное имение. Три недели Владимир Ильич провел в Горках. Лечение было минимальное - ванны для простреленной руки. Главным образом рассчитывали на целительное воздействие чистого воздуха. 14 октября 1918 года Ленин вернулся в Кремль. Ни ему самому, ни Надежде Константиновне не приходило в голову, что очень скоро Горки превратятся в постоянно действующий госпиталь одного пациента…
О младшей сестре, Марии Ильиничне, Ленин отзывался нежно-снисходительно:
- Ну что касается Мани, она пороху не выдумает, она… помните, как в сказке "Конек-Горбунок" у Ершова сказано про второго и третьего братьев:
Средний был и так и сяк,
Младший вовсе был дурак.
Георгий Александрович Соломон, известный в предреволюционные годы социал-демократ, хорошо знавший и Ленина, и его семью, вспоминал:
"После первой русской революции в Брюссель приехал Ленин. Менжинский вызвался встретить его на вокзале. Я увидел сперва болезненно согнутого Менжинского, а за ним Ленина. Менжинский был очень болен. Его отпустили из Парижа всего распухшего от болезни почек, почти без денег. Мне удалось найти ему врача. Он стал поправляться, но всё еще имел ужасный вид с набалдашниками под глазами, распухшими ногами…
Меня поразило, что Менжинский, весь дрожащий еще от своей болезни и обливающийся потом, нес от самого трамвая огромный, тяжелый чемодан Ленина, который шел налегке за ним, неся только зонтик. Я бросился скорее к Менжинскому, выхватил у него из рук чемодан и, зная, как ему вредно носить тяжести, накинулся на Ленина с упреками:
- Как же вы могли, Владимир Ильич, позволить ему тащить чемоданище. Ведь посмотрите, человек еле-еле дышит!..
- А что с ним? - весело-равнодушно спросил Ленин. - Разве он болен? А я и не знал… Ну, ничего, поправится…
В моей памяти невольно зарегистрировалась эта черта характера Ленина: он никогда не обращал внимания на страдания других, он их просто не замечал и оставался к ним совершенно равнодушным…"
Если это наблюдение верное, то с годами, чувствуя себя всё хуже и хуже, Владимир Ильич сильно переменился. 17 мая 1921 года ему принесли бюллетень о состоянии здоровья Григория Евсеевича Зиновьева, у которого за день до этого случился сердечный приступ. Врачи поставили диагноз: "расширение сердца и утомление сердечной мышцы при наличии плохого и неправильного пищеварения". Причина: переутомление и неправильный образ жизни, напряженная работа, нерегулярное питание, сидячий образ жизни и отсутствие дневного отдыха. Предложили: отдых в течение двух недель.
Ленин тут же отправил записку секретарю ЦК Молотову: "Предлагаю провести через Оргбюро: обязать Зиновьева гостей и вообще никого в свою квартиру не пускать; принимать людей только на службе; работать на службе не больше 4-х часов: уезжать аккуратно на дачу и в Санкт-Петербурге, и в Москве".
Заодно Ленин распорядился, чтобы питерский комитет партии открыл дома отдыха в Эстонии и Финляндии мест на 20–30. Половину мест отдавать рабочим, половину - советским служащим, то есть чиновникам.
Почему вождь обратился к Молотову? Ленину нравились исполнительность, старательность, кабинетная работоспособность Молотова. Говорят, что в узком кругу он именовал Вячеслава Михайловича "каменной задницей" и "самым твердолобым из большевиков". Такие люди не ходили у Ильича в любимчиках, но Молотова он считал полезным.
Ленин озаботился и состоянием здоровья Алексея Ивановича Рыкова, которого высоко ценил и только что сделал своим заместителем в правительстве. 26 мая 1921 года Ленин обратился к его жене, Нине Семеновне:
"Тов. Рыкова!
И на меня, и на жену, и на других Алексей Иванович производит впечатление совсем больного человека. Через силу ходит на конференции. Из письма его ко мне сегодня видно, что врачи настаивают на серьезном лечении.
Да это видно и не врачу.
Переустал до чертиков, почти надорвался. А не лечится толком. Это безобразие. Хищение казенного имущества совершенно недопустимое.
Не можете ли Вы его уговорить или хитростью, что ли, заставить, или самой с ним поехать? Ну где в Ессентуках у нас хорошее лечение? Явный вздор! Будет хаос, бестолочь, неустройство, усталость, а не лечение, дерганье нервов, обращения местных работников. Он упрямится, не хочет в Германию. А там 2–3 месяца стоит 4–5 у нас. Будет изоляция, отдых, корм, лечение по науке строгое. Станет работоспособным человеком. Нам такие нужны до зареза.
Очень прошу постараться его "вывезти" в Германию и вылечить серьезно.
Привет!"
Характерно, что Ленин отчетливо понимал пороки советской системы, но избавить от них был готов только избранных.
Первого июня Нина Рыкова ответила вождю: "Мой муж страшно противится поездке за границу. Кроме давнишней неприязни к загранице ему неприятно встретиться с кем-либо из двух миллионов убежавших русских, неприятно жить в стране, языка которой он не знает, неприятно быть оторванным от России… Муж дал слово, что он согласится поехать за границу, если сведения о постановке дела на Кавказе не удовлетворят врачей, но в этом случае поедет только нелегально".
Сам Ленин с 4 по 14 июня 1921 года находился в Горках. Отправил Троцкому записку: "Я нахожусь вне города. Уехал в отпуск на несколько дней по нездоровью…"
Вернулся в город. Но работа оказалась для него непосильной. Нервничал. На ночь прогуливался по пустому Кремлю, закрытому для обычных горожан. 13 июля опять уехал в Горки. Провел там месяц. 9 августа пожаловался Максиму Горькому: "Я устал так, что ничегошеньки не могу".
Но не утратил интереса к состоянию здоровья своих помощников. По настоянию Ленина 7 июля 1921 года политбюро всё-таки обязало Рыкова "выехать за границу для постановки диагноза и лечения". Алексей Иванович подчинился воле партии.
Двадцать второго ноября Рыков отчитался перед Лениным: "Сейчас я доживаю четвертую неделю в клинике профессора Бира. Послезавтра обещали разрешить в первый раз встать. Всего я пролежал в заграничных постелях во время припадков и операции два месяца! Я думаю, что это вполне достаточная дань заграничной медицине, и хочу как можно скорее возвратиться в Москву. Профессор же Бир и его ассистент хотят меня резать еще раз в первых числах января. Я соглашаюсь на вторую операцию, но при условии, чтобы резали скорее… Жду от Вас поддержки и очень прошу "дать директиву" о скорейшем отъезде моем из-за границы, не ожидая второй операции".