Двадцать шестого ноября Ленин, напротив, попросил проголосовать в политбюро совсем другое предложение: "Обязать Рыкова остаться для новой операции по указанию профессора Бира и впредь до полного излечения и отдыха".
Двадцать первого января 1922 года Ленин наставлял Алексея Ивановича: "Итак, я насчет четырех месяцев оказался ближе к истине, чем Вы.
Пока не вылечитесь и не научитесь спать по десять часов без снотворного, никакой "мелочи" на Вас взваливать нельзя… Во всяком случае до окончания всего "курса" и до расписки обеих знаменитостей, что товар сдают в готовом виде для товарообмена, в работу серьезную Вас нельзя!"
Первого марта 1922 года Ленин телеграфировал Николаю Николаевичу Крестинскому, которого за полгода до этого отправили полпредом в Берлин: "Не выпускайте Рыкова, пока не достигнет семидесяти кило. Исполнение телеграфируйте"
Второго марта исполнительный Крестинский ответил: "Я спросил сегодня у врача, можно ли надеяться, что Рыков скоро увеличит свой вес до 70 кило. Врач ответил, что при характере Рыкова этого, вероятно, никогда не будет… Добиться можно было бы только в том случае, если бы месяца два специально откармливать его, не позволяя ему почти двигаться, и то при начале работы и движения он очень быстро потерял бы этот искусственно приобретенный избыток веса.
Поэтому, если Рыков вернется из Бадена с хорошим самочувствием и профессора не будут возражать против его поездки в Россию, я чинить ему препятствий, несмотря на Вашу сегодняшнюю телеграмму, не буду".
И Григорию Яковлевичу Сокольникову, который после Гражданской войны тяжело заболел, сделали в Германии операцию. Он был образованным человеком, знал шесть языков, в эмиграции окончил юридический факультет Парижского университета и докторантуру, намереваясь защитить диссертацию по экономике, но помешала начавшаяся Первая мировая война. Владимир Ильич видел его во главе Наркомата финансов, надеясь, что он-то наладит расстроенное денежное обращение. 13 октября 1921 года Ленин подписал телеграмму в Берлин: "Узнайте точно, каково состояние здоровья Сокольникова. Добудьте врачебное свидетельство о том, сможет ли он теперь перенести далекое путешествие… Требуется работоспособность хотя бы на несколько часов в день в хороших условиях.
Ответьте немедленно и поставьте вообще дело так, чтобы о каждом лечившемся в Германии присылался в ЦеКа оригинал самого подробного заключения врачей и предписания их больному или вылечившемуся".
Точно так же Владимир Ильич озаботился состоянием здоровья главного редактора "Правды" Николая Ивановича Бухарина. 28 января 1922 года инструктировал полпреда в Германии Крестинского: "Примите все меры к охране Бухариных. Жену Бухарина надо надолго в санаторию. Говорят, больна серьезно. Николая Ивановича Бухарина надо держать строго вне политики. Пусть пробудет сейчас, пока не выправит сердце, а потом по временам наезжает к жене. Привет!"
Крестинский ответил: "Николай Иванович сильно истощен; на почве этого истощения сильно развившаяся неврастения, сердце не в полном порядке, но никаких органических повреждений еще нет… Мое впечатление от Николая Ивановича, что ему для полного восстановления сил и работоспособности нужно пробыть в санатории или, может быть, сначала в санатории, а потом где-нибудь в горах в общей сложности не менее двух месяцев.
Положение Надежды Михайловны серьезнее. Процесс в легких у нее уже прошел, но на почве заболевания внутренней секреции и сильного истощения у нее сильно не в порядке нервы и есть признаки сахара".
Политбюро постановило: "Создать при СНК СССР специальный фонд в размере 100 000 рублей для организации отдыха и лечения ответственных работников".
Глава правительства, осознав хрупкость человеческого организма, пытался помочь всем своим соратникам. Себе только помочь ничем не мог…
ПЕРВЫЕ СИМПТОМЫ
В конце 1921 года Крупская стала отмечать, что муж теперь уже постоянно страдает сильными головными болями и чаще прежнего жалуется на усталость. 6 декабря они уехали в Горки. Вообще старались больше жить за городом. Но свежий воздух не помогал. Владимир Ильич плохо спал, вставал в дурном настроении и неработоспособный.
Поначалу казалось, это результат невероятного переутомления и нужно всего лишь как следует отдохнуть. Как-никак за плечами революция и Гражданская война… 31 декабря 1921 года политбюро предоставило председателю Совета народных комиссаров полноценный отпуск на полтора месяца. Ему запретили приезжать в Москву. Разрешили час в день говорить по телефону о делах. Ленин подчинился. Отпуск шел, но загородное житье и безделье не помогли, работать он фактически не мог.
Тридцать первого января 1922 года Ленин продиктовал записку Молотову: "Прошу считать мою вчерашнюю телефонограмму аннулированной. Чувствовал себя неважно. Писал неопределенно. Надеялся сегодня исправить. Но сегодня чувствую себя еще хуже".
Нервничал. Всё больше полагался на лекарства. 13 февраля написал записку:
"В Кремлевскую аптеку
Прошу отпустить мне брому в облатках, штук двенадцать, такой дозы, чтобы можно было рассчитывать на действие одной облатки, а если не действует, принимать и по две".
Бром - самый известный в ту пору успокаивающий препарат.
Семнадцатого февраля Ленин оповестил председателя Высшего совета народного хозяйства Валериана Осинского (Оболенского): "От свидания и от разговора я, к сожалению, вынужден отказаться по болезни".
По секрету от всех обратился к доктору, которому доверял, - Федору Александровичу Гетье, основателю и главному врачу Солдатенковской (Боткинской) больницы. Особую тревогу вызывали начавшиеся у него обмороки, как он говорил - головокружения.
"По словам Владимира Ильича, в первый раз он почувствовал головокружение утром, когда одевался, - рассказывал Гетье. - Головокружение было сильное: Владимир Ильич не мог устоять на ногах и принужден был, держась за кровать, опуститься на пол, но сознания не терял. Головокружение продолжалось несколько минут и прошло бесследно, почему Владимир Ильич не придал ему значения и не сообщил об этом никому.
Второе головокружение произошло тоже утром, когда Владимир Ильич вернулся из уборной в спальную. Но этот раз оно сопровождалось потерей сознания: Владимир Ильич очнулся на полу около стула, за который он, по-видимому, хотел держаться, падая…"
- Это первый звонок, - обреченно сказал Ленин.
Четвертого марта его осмотрел профессор-невропатолог Ливерий Осипович Даршкевич. Он вспоминал: "Владимир Ильич переживает очень тяжелое состояние от полной утраты способности работать интеллектуально - "я совсем стал не работник". Иногда он совсем не мог уснуть".
Описав симптомы недуга, Ленин спросил профессора:
- Это не грозит сумасшествием?
Вот чего он больше всего боялся!
Однажды в Горках он долго не мог заснуть. Вышел на улицу подышать. Стал бросать камни в соловья, который, сидя на кусте сирени, слишком громко заливался. Ощутил слабость в правой руке. Охрана пришла к нему на помощь - тоже гоняла соловья.
Ночью Ленина мучили рвота и сильная головная боль. Проснувшись утром, он не смог внятно говорить. Взял газету - буквы расплылись. Хотел что-то написать, рука не слушалась. И ему самому, и Надежде Константиновне стало страшно.
Двадцать пятого мая был церковный праздник Вознесение Господне. Московский совет профсоюзов объявил этот день нерабочим. Рано утром Марии Ильиничне Ульяновой в Москву позвонил начальник охраны в Горках Петр Петрович Пакалн, попросил срочно приехать вместе с врачом.
- Кто болен? - спросила она.
- Надежда Константиновна, - соврал чекист.
Пока Мария Ильинична в праздничный день искала врачей, прошло время. Еще раз позвонил Пакалн. Потом - начальник всего отдела охраны ведомства госбезопасности Абрам Яковлевич Беленький. Выяснилось, что врач всё-таки нужен Ленину, но Крупская не хотела заранее волновать Марию Ильиничну.
Приехавшие медики легкомысленно решили, что Владимир Ильич съел несвежей рыбы. Дали ему английской соли и прописали постельный режим. Но сам Ленин понимал, что болен серьезно. И Крупская это видела.
В их совместной жизни наступал горестный период, когда он больше, чем когда бы то ни было, зависел от жены. И еще больше оценил ее. Не все жены способны полностью посвятить себя тяжелобольному мужу. И только очень проницательные люди сознавали реальную роль, которую сыграла Крупская в жизни Ленина, придавая ему силы на протяжении стольких лет, очень трудных для них обоих…
НЕПОНЯТНАЯ БОЛЕЗНЬ
Это поручение высшего руководства страны держалось в полной тайне. Особую миссию исполнял министр здравоохранения СССР Борис Васильевич Петровский, кстати говоря, многим обязанный Крупской. Академик медицины Петровский был хирургом. Задание он получил не по специальности. Но в Кремле доверяли только ему.
Накануне столетнего юбилея Владимира Ильича Ленина в 1970 году советские руководители с опаской ожидали появления на Западе книги о причинах смерти вождя революции. В западной печати периодически появлялись упоминания о том, что он умер от невылеченного сифилиса.
Министру здравоохранения СССР поручили разобраться в причинах смерти Владимира Ильича. Разрешили познакомиться с двумя историями болезни Ленина. Первую завели в связи с ранением в 1918 году, вторая отражает развитие его основной болезни начиная с 1921 года. Обе держались в секрете.
Худшие опасения политбюро оправдались. Ленина пользовала большая группа врачей - лучшие российские специалисты и иностранные профессора, их заманили в Москву большими деньгами. Из истории болезни следовало, что врачи подозревали у Ленина стыдную болезнь. Каково это было сознавать Надежде Константиновне Крупской?
Сам Ленин лучше медиков понимал, что с ним что-то не так. Повторял:
- Какое странное заболевание.
Его угнетала потеря памяти, речи.
"Слухи о болезни Ленина, - отметил в дневнике профессор-историк Юрий Готье в конце февраля 1922 года, - досужие люди рассказывают, что будто бы он бредит, что его преследует Божья Матерь. Что он не совсем здоров, это, кажется, верно".
Ленин огорченно констатировал в записке своему заместителю в правительстве Льву Каменеву: "Ухудшение в болезни после трех месяцев лечения явное".
На помощь отечественным светилам призвали врачей из Германии. Ленин испытывал неудобство оттого, что это делается ради него одного. 21 марта 1922 года сказал управляющему делами Совнаркома Николаю Петровичу Горбунову, чтобы приезжие медики пользовали и других видных большевиков: "Ввиду выезда Крестинского в Москву с немецкими специалистами по нервным болезням для осмотра группы крупных работников предложить секретариату ЦК поручить этому врачу, который состоит для проверки лечения ответственных работников (а если такового врача нет вопреки многочисленным постановлениям ЦК, то надо назначить на это непременно особого врача), поручить составить список товарищей, подлежащих осмотру, и принять все меры для того, чтобы они были своевременно приезжим врачом осмотрены".
Просил Горбунова "предложить немецким врачам поступить к нам на службу". Но и именитые немецкие врачи не распознали ленинский недуг.
"Вызванные из-за границы профессора Фёрстер и Клемперер не нашли, как и русские врачи, у Владимира Ильича ничего, кроме сильного переутомления, - вспоминала Мария Ульянова. - Они констатировали "возбудимость и слабость нервной системы, проявляющуюся в головных болях, бессоннице, легкой физической и умственной утомляемости и склонности к ипохондрическому настроению"".
После осмотра врачами, 4 апреля 1922 года, Ленин уехал в Горки, оттуда попросил Кремлевскую аптеку прислать ему две-три упаковки веронала (снотворное) и сомнацетина (сосудорасширяющий препарат). Те же препараты заказывал советскому полпреду в Берлине.
Восемнадцатого апреля 1922 года полпред Крестинский доложил председателю правительства: "С тем же курьером, который передаст Вам это письмо, посылаю Вам, согласно Вашей просьбе, по три коробочки веронала, адолина и сомнацетина".
Крестинский, охотно исполнявший личные просьбы вождя, был заметной фигурой в Берлине. Выпускник юридического факультета Санкт-Петербургского университета, он знал иностранные языки и легко интегрировался в дипломатическую жизнь.
"Умный, осторожный и мужественный человек, - вспоминал его один из работников Коминтерна, - он был еще молод, сильная близорукость придавала его острому взгляду за полусантиметровыми стеклами очков застенчивое выражение. Высоким лысеющим лбом, маленькой бородкой он походил на ученого".
Через неделю, получив посылку из Берлина, Ленин любезно ответил:
"Тов. Крестинский! Очень благодарю за присланное лекарство".
Немецкие врачи советовали Владимиру Ильичу уехать в горы, много гулять и дышать воздухом на высоте от 700 метров до километра. 6 апреля Ленин попросил Серго Орджоникидзе присмотреть ему подходящее место на Кавказе. Предположил, что ему понадобится для поездки отдельный вагон с вооруженной охраной.
Прежде чем окончательно решить, куда ехать, Владимир Ильич посоветовался с Федором Александровичем Гетье. Он лечил и Ленина, и Крупскую. Почти восемь месяцев прожил вместе с ними во время обострения болезни Владимира Ильича. Ленин интересовался, какое место подойдет Надежде Константиновне - с учетом мучившей ее базедовой болезни.
Пометил для себя:
"Кисловодск - подходящий.
Боржом - подходящий.
Красная Поляна - слишком жарко и в котловине.
Нальчик - высота? (хорошее место).
Море нежелательно для Надежды Константиновны; всё Черноморское побережье".
Хотели было ехать в Боржоми. Орджоникидзе рекомендовал бывший дворец великого князя Николая Михайловича, главнокомандующего Кавказской армией, - на левом берегу реки Куры. Но отъезд на Кавказ отложили. А лотом идея отдыха в горах вовсе отпала.
Десятого мая Ленин оповестил Орджоникидзе:
"Дорогой товарищ! Я на Кавказ не еду. Будьте любезны, пока (всё лето) для конспирации распространяйте слух, что еду".
Теперь Ленин просил заместителя председателя ГПУ Иосифа Уншлихта посоветовать, где можно отдохнуть на Урале. Тот рекомендовал местечко Шарташ в четырех километрах от Екатеринбурга, там большое озеро и дивный сосновый лес.
Но никуда они с Надеждой Константиновной не уехали.
Когда Ленин шел по коридору, у него произошел сильный спазм - отказала правая нога. Паралич. Он рухнул на пол. Мужчин рядом не оказалось. Женщины поднять его не могли. Ленин не велел никого звать. Через несколько минут нога стала действовать. Он сам поднялся, дошел до своей комнаты и лег.
Через день, в субботу, 27 мая, всё повторилось. Ночью рвота и головная боль. Утром правая рука и правая нога отказываются служить. Ленин плохо говорит, не может писать и читать… Когда приехала сестра Ленина, встревоженный начальник охраны Петр Пакалн поделился с ней:
- С Владимиром Ильичом творится что-то неладное. Он на ногах, но не всегда может найти нужное слово. В поведении заметно что-то необычное.
Тут только Петр Петрович рассказал Марии Ильиничне об обмороках, случавшихся еще зимой.
Но врачи не понимали, что с Лениным. Предположили, что всему виной банальный гастроэнтерит, который "на почве переутомления и нервного состоянии вызвал временное, преходящее расстройство мозгового кровообращения".
И только 28 мая 1922 года профессор-невропатолог Василий Васильевич Крамер первым поставил диагноз: "артериосклеротическое страдание головного мозга". У Ленина произошло поражение моторно-речевой зоны головного мозга в результате закупорки сосудов. В истории болезни записано: "Явления транскортикальной моторной афазии на почве тромбоза". Крамер решил: поражены не магистральные, а мелкие сосуды, поэтому параличи, головные боли то появляются, то проходят.
Двадцать девятого мая к больному приехали профессора Григорий Иванович Россолимо, Федор Александрович Гетье и невропатолог Алексей Михайлович Кожевников. 2 июня прибыл срочно вытребованный из Германии профессор Отфрид Фёрстер.
Третьего июня в Кремле составили срочное послание полпреду в Берлине Крестинскому:
"Мы просили Фёрстера остаться самому и уговорить Клемперера приехать в Москву, но Фёрстер сослался на то, что он человек казенный, служит в университете и не может отлучиться надолго без разрешения начальства (или даже правительства). Фёрстер заявляет, что в таком же положении находится Клемперер. Всё дело теперь в том, чтобы устранить эти препятствия и добиться приезда Фёрстера и Клемперера в Москву на всё лето.
Политбюро просит Вас:
1. Всеми средствами воздействовать на Германское правительство в том направлении, чтобы Фёрстер и Клемперер были отпущены на лето в Москву.
2. Немедля выдать Фёрстеру пять тысяч фунтов (50 000 золотых рублей) как плату за оказанную услугу.
3. Заявить Фёрстеру и Клемпереру, что в случае согласия на выезд в Москву правительство России готово создать для них ту обстановку в Москве, какую они найдут для себя нужной (могут привезти семьи и проч.)".
Десятого июня к Ленину привезли и Георга Клемперера.
Что смущало врачей, что мешало установлению диагноза? Для тяжелого атеросклероза характерны высокое кровяное давление и нарушение сердечного кровообращения. И поражение мозга - если происходят инсульты или тромбозы - носит необратимый характер. Заметны потеря интеллекта и изменения в психике. У Ленина ничего этого не было. Что же тогда с ним? Сифилис казался врачам самым подходящим объяснением.
Профессор Фёрстер был прост, любезен, внимателен, улыбался. Но обилие врачей раздражало тяжелобольного Владимира Ильича. Иногда ему хотелось остаться одному и никого не видеть.
Пятнадцатого июня 1922 года он продиктовал сестре записку членам политбюро: "Покорнейшая просьба освободите меня от Клемперера. Чрезвычайная заботливость и осторожность может вывести человека из себя и довести до беды.
Убедительно прошу - избавьте меня от Фёрстера. Своими врачами Крамером и Кожевниковым я доволен сверх избытка. Русские люди вынести немецкую аккуратность не в состоянии, а в консультировании Фёрстер и Клемперер участвовали достаточно".
Мария Ульянова объяснила недовольство брата: "В отличие от профессора Фёрстера Клемперер обладал меньшим тактом и умением подходить к больному. Его болтовня и шуточки раздражали Владимира Ильича".
Девятнадцатого июня профессор Алексей Кожевников, лечивший Ленина, записал в дневнике: "Много говорил о немецких профессорах. Очень тяготится, что из-за него подняли столько шума и такую суетню. Очень просил оказать влияние на то, чтобы они (немецкие профессора. - Л. М.) скорее уехали домой. Тем более что ему написали, что в Москве очень много сплетен о его здоровье, а присутствие немцев еще усугубит эти сплетни. Теперь он на верном пути к выздоровлению, и совершенно нет необходимости в "этих тратах"".
Увы, улучшение всякий раз было кратковременным. Надежды Владимира Ильича, что он вот-вот избавится от своего недуга, не сбывались. Начались спазмы. Если он стоял на ногах и не успевал сесть или за что-то ухватиться, то просто падал на пол. Попросил расставить в его комнате кресла таким образом, чтобы в момент припадка он мог сесть в одно из них.
Двадцать третьего июня Ленин спускался по лестнице, чтобы выйти в сад, и упал, когда произошел мгновенный спазм: На помощь прибежал Петр Петрович Пакалн. Вызвал своих чекистов. Они на носилках отнесли больного в его комнату.