Осенью нам удалось пригласить Хейна Маринуу из Таллина, и в подростковом клубе на Саперном, где репетировал "Союз Любителей Музыки Рок", мы устроили многочасовой киносеанс. Народу было, как на сейшне, и мы собрали деньги, которых хватило, чтобы оплатить ему дорогу, проживание и питание.
Как-то я случайно узнал, что в ДК им. Капранова выступает Кларенс Браун по прозвищу Gatemouth, о котором я раньше ничего никогда не слышал. Это был блюзовый гитарист самого высшего эшелона, на которого молились Эрик Клэптон и Фрэнк Заппа. А тут он запросто играет в каком-то заводском Доме культуры с музыкантами-родственниками. Я почти не встретил знакомых и до сих пор не понимаю, как такая птица случайно смогла залететь в наши края. Правда, этой же осенью приехал Би Би Кинг, который дал несколько концертов в ДК им. Горького, но там уже была вся общественность, и я ходил два раза.
Дюша с Фаготом всё ещё служили в военных оркестрах, но, поскольку служили они в Ленинградской области, время от времени им по очереди удавалось материализоваться. Как-то мы с Людмилой пришли к Фаготу на улицу Марата, где он жил у своей подруги Марины. Как я уже говорил, в нашей среде время от времени появлялась трава, но курение её никогда не было самоцелью. Так и в этот раз она оказалась в доме, и не было никаких причин от неё отказываться. Мы покурили, как обычно, но сразу пошло что-то не так. Мы по очереди теряли сознание и пытались вернуть друг друга к жизни. По счастью, в тот раз нам всем это удалось. Нас вынесло на улицу, был лютый мороз около сорока градусов, а нас носило по пустым улицам, поскольку мы боялись, что, придя домой, мы не сможем караулить состояние друг друга. Опыт оказался крайне негативным. Правда, чуть позже я повторил этот опыт на работе в Доме Грампластинок. Володя Пинес, который в свое время играл на барабанах у Асадулина, работал в моей должности, экспедитором, и как-то раз предложил мне покурить. Я ничего не подозревал и реально выпал на несколько часов в осадок, находясь на грани утраты сознания и отчаянно этому сопротивляясь. Уже придя домой, я почти всю ночь не спал, боясь заснуть и не проснуться. С тех пор я надолго стал с опаской относиться к последующим опытам.
Примерно в то же время произошло интересное слияние. Саша Ляпин вместе с Женей Губерманом присоединились к нам на концерте в общежитии ЛИСИ. Рок-н-ролльный концерт сразу же перешел в другой разряд – появился звук. К сожалению, Саша работал в Ленконцерте, аккомпанируя своей жене Лиле, и не мог присоединиться к группе, да это и не дебатировалось, поскольку он привык относиться к музыке, как к работе. Мы ничего не могли ему предложить. Женя Губерман играл у Давида Голощекина и в "Воскресении" с Юрой Ильченко и не проявлял особого интереса к нашей музыке.
У Боба наметилась брешь в отношениях с Наталией. Её родители возымели что-то против него и тихо выдавили его из дома. Возвращаться к матери ему не хотелось и настала его очередь снимать комнату у тетки Фалалеева на Каменном острове. Это был необычный дом и необычная семья. Дед Андрея был адвокатом, который в свое время оказал неоценимую услугу Ленину, и тот подписал мандат или какой-другой документ, согласно которому этот дом навеки оставался за этой семьей. Всё было бы ничего, если бы его внук Андрей не оказался бы одиозной фигурой, и, будучи студентом Филфака Университета, не организовал у себя дома натуральный клуб, в который постоянно приходили американские профессора, а иногда и целые группы иностранных студентов. Это не могло не вызвать протеста со стороны Комитета, который предпринимал попытки выселить это семейство из этого дома, но волшебный талисман, который хранили старушки, защищал их ото всех нападок. Таким образом, поселившись там, Боб одновременно получал доступ к общению с большим числом иностранцев и ставил под удар всё наше предприятие. Но конечно же никто из нас в то время не чувствовал никакой опасности, поскольку, хоть все и знали о всемогуществе Комитета, никто никогда персонально не испытывал на себе его давление и силу. В комнате, которую Боб снимал и отапливал дровами, было достаточно холодно, а Боб топил с неохотой, и поэтому, пока не стало тепло, мы там редко бывали и почти не репетировали. Но к весне мы все постепенно перекочевали туда и немного активизировались. Как-то к нему зашел некто по имени Андрей Тропилло с предложением записать альбом в его студии. Мы познакомились, но до записи дело почему-то не дошло.
Также весной мы предприняли ещё одну поездку в Тарту по приглашению Светы Геллерман. Мы с Бобом, Михаилом и Майклом Кордюковым впервые отправились в путешествие на "своем" транспорте – на "Москвиче" нашего нового аппаратчика Владика Шишова. Владик работал с Файнштейном в Онкологическом институте и был рок-интеллигентом и мачо-мэном. Зарекомендовал же он себя в качестве такового, продемонстрировав наивысочайшие качества роуди. Мастерски управляя машиной в клубах табачного и не только табачного дыма, он на ходу одной рукой открывал нам бутылки с "Алазанской долиной", которые почему-то не удавалось открыть никому из тщедушных музыкантов. Я уже толком не помню, что произошло в Тарту, поскольку всегда что-то происходило. Мы сыграли на фестивале в Тартусском Университете, причем были единственной русской группой, и наше выступление осталось незамеченным. А на следующий день мы выступали на открытой площадке на Ратушной площади. Было ужасно холодно, не было времени ни настроиться, ни разыграться, и действовать надо было очень оперативно. У меня пальцы сводило от холода, и я не знаю, что я там наиграл, но было колоссальное возбуждение и масса новых ощущений. Мы всё ещё находились во власти грез о Вудстоке и других фри-фестивалях. И с каждым таким опытом мы приближались к вожделенной мечте. Такого рода опыт уже можно было с чем-то сопоставить.
По возвращении мы сразу встретились на дне рождения Майка, который праздновал его в квартире своей сестры на улице Жуковского. Ольга Липовская сильно напилась и делала попытки прыгнуть с балкона, и мы весь вечер её уговаривали этого не делать. Фагот с Дюшей наконец вернулись из Армии, и мы снова стали репетировать вместе. Первым выступлением после их возвращения можно считать домашний концерт у Фалалеева, где была почти вся группа американских студентов. Среди них была Найоми Маркус, подруга Майи, в то время уже жены Андрея Светличного. Она замечательно пела и прекрасно играла на гитаре. Её соседкой по комнате была Андрея Харрис. Мы все очень быстро подружились и много времени проводили вместе. С ними в группе учился Джим Монсма, который замечательно играл на губной гармонике и время от времени появлялся в рок-н-ролльных концертах "Аквариума".
Потом мы отправились в Куйбышев. Эту поездку организовал мой старый друг Володя Свиридов, с которым я служил в Армии. Ситуация была примерно такая же, как в Архангельске – огромный зал и совершенно неадекватная аппаратура, к тому же мы не имели возможности на аппаратуре репетировать и, стало быть, не могли этим звуком правильно пользоваться на сцене. Однако поездка была успешной. Правда, на обратном пути отказал самолет, и мы, проболтавшись три часа в воздухе, вернулись в Куйбышев. Майкл отказался снова лететь и поехал на поезде. Мы же в ожидании нового рейса страшно напились. Это стало входить в привычку.
По возвращении, мне с трудом удалось достать билет на концерт Элтона Джона. Мне нравились его песни периода "Yellow Brick Road", и, идя на концерт, я весь трепетал. Но начало концерта оказалось неимоверно скучным. На абсолютно пустой сцене стояли две кадки с пальмами. Элтон Джон в шелковых шароварах, на каблуках и в большой кепке, похожий на клоуна Олега Попова. Это было красиво, но что-то было не так. Он просто играл на рояле и пел, и в этом не было ничего особенного – ну Элтон Джон, ну сидит и поет. После каждой песни выбегали безумные тетки с цветами и просили у него автограф. Он, бедный, так перепугался, что стал от них шарахаться и заиграл почти без пауз, чтобы остановить этот поток. Я уже было стал подумывать, не уйти ли? Но, когда стало совсем скучно, вдруг пальмы поехали в стороны, повалил дым, и разверзлось бездонное пространство. Я весь напрягся, и тут раздался невероятной силы взрыв. Когда дым рассеялся, стала видна фигура некоего существа, которое и учинило всё это. Существом оказался барабанщик Рэй Купер, появление которого на сцене сразу наполнило смыслом всё происходящее. Концерт начался, Элтон Джон продолжал невозмутимо играть на рояле, а Рэй Купер делал всё остальное и всю погоду. Невозможно было не реагировать на каждое его движение, на каждый удар по литаврам или в бубен. Всё, что делал этот человек, носило элементы шоу, но это не было таковым, это было по-настоящему. Такое, наверное, бывает очень редко. Случилось счастливое стечение обстоятельств, когда совмещалось несовместимое. Наверное, ещё долго можно рассыпаться в эпитетах, но я всё равно не смогу описать того, что произошло тогда. Не могу сказать, что я стал больше слушать Элтона Джона, но я теперь знаю, что это незаурядный авантюрист и мастер интриги. Думаю, что он этого не утратил, и его концерты сейчас тоже небезынтересны. Вообще-то, я постепенно стал противником какого-либо шоу и предпочитаю игру в чистом виде, и, когда музыканты хорошие, то этого, как правило, бывает достаточно. Но иногда этого оказывается мало.
Наша жизнь на Восстания достигла критической точки, и мы с Людмилой перебрались к Алине Алонсо, которая любезно сдала нам две комнаты в своей трехкомнатной квартире. Алина была фантастической девушкой, у которой время от времени квартировали известные рок-музыканты, и мне часто приходилось бывать в этом доме. Он не стал местом постоянных репетиций по той простой причине, что мы тогда не репетировали, но у нас всегда кто-то тусовался, что в общем было почти одно и то же. Но постепенно всё превратилось в привычное пьянство. Я не помню, чтобы кто-то пришёл без бутылки, а если это случайно было так, то через какое-то время находились деньги, и кто-нибудь бежал в магазин.
Остров Сэйнт Джорджа уже не существовал – там построили какой-то санаторий и стало неуютно. Другую часть оккупировали нудисты и там стало скучно. Уже в августе мы с Людмилой, Майком и Таней Апраксиной предприняли путешествие автостопом в Прибалтику. Мы вместе доехали до Вильнюса, где прекрасно провели время. Заночевали у некоего Мариуса, а потом мы с Людмилой оторвались и поехали дальше на Западную Украину. Мы доехали до Львова, по дороге заехав в город Ново-Волынск к моему другу Жоре Шестаковичу, с которым мы служили в Армии. Это было моим последним путешествием автостопом.
В это же время, или чуть позже, мы как-то решили устроить фестиваль на ступенях Замка. По-прежнему фестивалем это называлось очень условно. Просто мы сговорились с Жорой Ордановским, что встретимся на ступенях и посидим, поиграем. Аппарата, естественно, никакого не могло и быть. Но пошел легкий слух, и туда собиралась значительная толпа народу. Когда я собрался туда поехать, уже смеркалось. Я вышел с виолончелью из автобуса возле Михайловского сада и тут же попал в лапы ментов, которые стали задавать вопросы, куда я иду и зачем? Ещё подъезжая к Замку, я заподозрил неладное, поскольку не видел привычную толпу. Я сказал, что я студент училища и еду на занятия, что было похоже на правду, поскольку училище действительно было рядом. Я прошел мимо Замка, и увидел только несколько машин ПМГ. Оказалось, что основную часть толпы, человек пятьдесят, свинтили уже час назад, остальные разбежались, а сейчас вылавливают запоздавших. Я сделал круг и поехал домой. Когда я приехал, там уже были все наши, и мы устроили домашний концерт, который кончился дружеской попойкой с танцами.
Но на следующий день, когда я после обеда возвращался на работу, в дверях я увидел директора и двух странных людей. Директор был подозрительно учтив и дружелюбен и, страшно довольный, сказал, что эти люди ко мне. Я никогда не видел его таким веселым. Мне предложили сесть в автомобиль и препроводили прямо на Литейный. Я ничего не понимал, но был спокоен. Когда же меня привели в кабинет, то следователь предложил мне признаться в том, что я разбил статуи в Летнем саду. Выяснилось, что за месяц до этого в Летнем саду был совершен акт вандализма, разбили несколько статуй. И наш несостоявшийся фестиваль решили подвязать к этому нелепому происшествию. Всех людей, которых арестовали накануне, кололи на то же самое, и единственное, чем они могли оправдаться, это сказать, что пришли в Замок на концерт "Аквариума". Конечно же, немного помучив расспросами, типа того, что посиди в коридоре и вспомни, сняв с меня подробные показания, зачем и почему я хожу в Замок, меня отпустили. Это было неприятно, но в то же время было любопытно оказаться в святая святых Большого дома, о котором ты слышал столько легенд и были. Оттуда я пошел прямо к Бобу, чтобы поделиться впечатлениями, и на лестнице его дома встретил тех же людей, что арестовали меня. Они широко улыбались, поскольку предполагали меня встретить. Боба увели у меня на глазах, и в этот же вечер арестовали и Михаила. Недели через две по "Голосу Америки" было сообщение, что на ступенях Михайловского замка состоялся рок-фестиваль при участии групп "Аквариум" и "Россияне", на котором было арестовано несколько тысяч человек.
Неожиданно на горизонте появился Сережа Курёхин. Со времени нашего знакомства мы почти не общались. Время от времени мы сталкивались в "Сайгоне" или на каком-нибудь сейшене. Какое-то время он играл в группе "Гольфстрим". Вместе с Аликом Каном он развил бурную деятельность и в ДК им. Ленсовета организовал "Клуб современной музыки". Естественно, все мы были охвачены. Идеологом был Фима Барбан, коллекционер и истинный знаток авангарда. Каждому из тех, кто вовлекся в деятельность клуба, вменялось в обязанность на очередное заседание подготовить маленький доклад на тему того или иного композитора или исполнителя. Мне чрезвычайно интересно было слушать всю эту музыку, но я был полным профаном. Как-то мне поручили подготовить доклад о Сэсиле Тэйлоре, которого я никогда не слышал. Мы с Курёхиным поехали к Фиме за материалом. Я был ошеломлен масштабом его интеллекта, у него была невероятная коллекция пластинок и книг, которую невозможно было охватить. Он позволил мне самому поискать информацию о Сесиле Тейлоре, но всё, что я мог найти, состояло из пятнадцати строчек в энциклопедии и нескольких пластинок. Несколько дней я слушал совершенно новую для меня музыку и сделал выборку на полчаса. Мой доклад был необычайно интересным – я мгновенно выпалил всю энциклопедическую информацию и быстро поставил запись. Чуть позже Фима Барбан уехал в Лондон и стал ведущим джазовой программы на BBC под именем Джеральд Вуд. (Когда через несколько лет я оказался в Лондоне, мы случайно встретились в метро, условились повидаться, но это почему-то не получилось.) Курёхин устраивал маленькие концерты, на которые приглашал нескольких музыкантов. Эти выступления носили характер того, что в последствии стало называться "Поп-механикой". Я участвовал в одном таком концерте, и это было невероятно интересно. Но самым выдающимся событием был концерт Яна Гарбарека с Анатолием Вапировым.
Осенью Алина обычно возвращалась с дачи, и мы были вынуждены съехать и вернуться на Восстания. И с этого времени начался изнурительный опыт домашних концертов. Что-то в этом безусловно было, но постепенно у меня это начало вызывать некоторое отторжение, и я эту практику прекратил. Для Боба же на многие годы это стало основным источником существования. И, может быть, именно это постепенно привело к концу группы в том виде, в котором она сложилась в мою бытность. Боб стал играть один, вдвоём, втроем и вообще в любом сочетании людей, и, насколько я понимаю, постепенно привык к мысли, что главное – это он и его песни, которые существуют независимо от того, кто эти песни играет. В этом немаловажное значение стал играть и экономический фактор – чем больше состав, тем меньше денег приходится на одного. Была пара концертов, когда мы пытались играть всей группой, но в домашних условиях всегда было крайне трудно разместиться так, чтоб ещё и было удобно играть и слышать друг друга. И ещё меня не устраивал тот фактор, что группа превратилась в пикантное блюдо, которое можно заказать. Для меня это было ничуть не лучше, чем играть в кабаке. Кстати, один раз мы пытались сыграть в кафе "Сонеты". Это место считалось "интеллигентным", и кто-то, скорее всего Майкл, предложил нам туда "сесть", и мы решили попробовать. Как разовая акция это было даже интересно, и там не было такой публики, которая бы стала заказывать "7–40". Мы же играли в основном песни "T.Rex", перемежая их со своими. Но, так или иначе, по каким-то причинам "контракт" нам не продлили.
Уже глубокой осенью того года мы, по приглашению Артема Троицкого, отправились на фестиваль в подмосковный город Черноголовку. Фестиваль почему-то отменился, и вместо этого Артем устроил концерт в редакции журнала "Молодая гвардия". Наше выступление началось с того, что Боб подошел к микрофонной стойке и, согнув её пополам, наклонил её к гитаре, не разглядев, что она прямая, без "журавлика". Аппаратчик долго крутил пальцы возле виска. Я совсем не помню, кто там ещё играл, но помню, что Артем проникся ещё большим расположением и после этого стал всячески нас опекать и проталкивать. Мы жили в гостинице "Орленок" на Ленинских горах и по дороге домой в этих горах заблудились.
Фагот устроился руководителем художественной самодеятельности на Металлический завод, и, естественно, мы тут же сели репетировать в клубе этого завода. Каждый раз когда мы куда-нибудь переезжали, мы надеялись, что сможем обжиться, а местный профком купит какой-нибудь аппарат типа "Vermona", но наши мечты никогда не сбывались. Там же с нами стал репетировать саксофонист Виталий, милый человек с хорошим звуком. Но почему-то, когда мы оттуда съехали, то сразу про него забыли.
В это время у меня умерла бабушка Надежда Ивановна, последняя жена моего знаменитого деда, и мы с Людмилой, не долго думая, через сорок дней въехали в её однокомнатную квартиру на Шестой Красноармейской улице. Я ни на что не рассчитывал, зная, что отвоевать квартиру у государства в то время было невозможно, но решил, что какое-то время можно было пожить. Квартира была на первом этаже и была очень удобно расположена. Соседей не было вообще – с одной стороны была улица, с другой двор, с третьей лестница, а с четвертой подворотня. Конечно же, и это место стало нашей репетиционной точкой. Можно было репетировать сколько угодно, но соседи приходили сверху. Это было уже привычно, поскольку с этой проблемой я сталкивался, где бы ни жил. Постепенно к нам с Людмилой въехал Фагот, который жил на полу в спальном мешке, а потом и Боб, которого родители Натальи окончательно выжили из дома. Боб поселился на кухне и стал танцевать. Постепенно танцы стали доминировать надо всем остальным и продолжались до самой весны, пока нас оттуда не выгнали.