"11 июня заметили медведя, Шленский и Фрейберг взяли ружья и пошли… Когда стали подходить ближе, медведь, увидя их, бросился бежать. Они дали два выстрела, но промахнулись. Медведь бросился в майну, стал переплывать на другую сторону. Они конечно его и убили на воде. Я и Шленский откололи льдину, Шленский сел на нее и поплыл его ловить. Доплыв до половины майны, поймал…".
В одном абзаце три действующих лица: гарпунер Вячеслав Шленский, машинист Яков Фрейберг и автор этого дневника. Это уже второе обстоятельство, свидетельствующее в пользу версии, что найденные нами дневники принадлежали Владимиру Губанову. Дневник обрывается накануне выхода отряда Альбанова со "Св. Анны". Почему он не вел дневник во время ледового перехода? Объяснение тут простое. В экспедиции 2011 года, когда ходить пришлось помногу подолгу, мне приходилось во время коротких привалов чуть не насильно заставлять себя записывать хотя бы основные произошедшие события, чтобы потом не запутаться в хронологии. Писать действительно не было ни сил, ни желания, а иногда и простой физической возможности. Но альбановцам было много раз труднее, их гнал голод! А через месяц после выхода со "Св. Анны" у Губанова появляются признаки цинги. Вот свидетельство из штурманских дневников:
"22мая 1914года. Цинготных у меня теперь двое: Туба- нов тоже заболел, и десны у него кровоточат и припухли".
Какие уж тут дневники?! Дойти, только бы дойти до этого чертова мыса Флора!
Вот пока и все мои умозаключения по поводу экспедиции на "Св. Анне". Многое еще предстоит переосмыслить и исследовать. Впереди еще одна экспедиция на Землю Франца- Иосифа. Будем надеяться, что она прольет еще хоть немного света на эту давнюю загадочную историю.
Глава IV
И СНОВА ЗФИ
Изведать то, чего не ведал сроду, -
Глазами, ртом и кожей пить простор!..
Кто в океане видит только воду -
Тот на земле не замечает гор.
Высоцкий
Почти год мы жили в полном неведении, будет ли у нашей экспедиции логическое продолжение. И вот в начале мая 2011 года наконец‑то появилась более–менее достоверная информация о сроках новой экспедиции: с 15 июля всем надлежало быть "на чемоданах", вылет по фактической погоде на архипелаге. Нашей команде предстояло самостоятельно добираться до Архангельска, оттуда на Землю Франца–Иосифа нас заберут вертолеты. Предельный вес груза, который могут взять на борт вертолеты, включая нас самих, ограничен всего двумя тоннами. Но ведь у нас только одного снаряжения и провизии более двух тонн. И ничего ровным счетом из этого оставить дома нельзя! От каждого лишнего килограмма избавлялись скрепя сердце, пока запас вещей не достиг уровня несократимого. Не помогло. Даже если оставить большую часть продуктов и запасное снаряжение, в установленный норматив не пролезаем, ну никак. Выход нашелся неожиданно. Нам сообщили, что весовые "излишки" мы можем отправить в "Нагурское" спецбортом ФСБ России из Шереметьево 11 мая в 8 часов утра. То есть у нас есть всего несколько дней. Что тут началось! Общая канва поиска принципиально отличалась от прошлого года, а поэтому палатки, снаряжение, продуктовая раскладка - все было совершенно другое, а это другое еще нужно было успеть найти, закупить, проверить и упаковать за оставшееся время. Основная задача состояла в том, чтобы загрузить и отправить на Землю Франца–Иосифа максимальное количество груза и складировать все это там до июля. Бегали с утра до ночи как полоумные, боясь упустить хоть какую‑нибудь мелочь, но все было готово в срок. Сопровождать груз вылетели Олег Продан, Саша Чичаев и я.
11 мая 2011 года.
09:15. Неутомимый труженик Ан-72 покинул воздушное пространство весенней Москвы. Облегченный выдох после загрузки экспедиционных ящиков, быстрый взлет и долгая дорога с разговорами о Севере, населяющих его народах и проблемах развития региона. Ровно через три часа под нами уже простирался старинный центр поморов - Архангельск. Жесткий боковой ветер сто пятьдесят километров в час с липкими хлопьями почти позабытого снега. Погода приготовила летчикам целую обойму проблем, но опытнейший экипаж справился с ними блестяще. Не буду здесь описывать то, что я наслушался сквозь открытую дверь кабины пилотов - гражданская авиация в такую погоду не летает! Мягкая по таким условиям посадка, теплая встреча и небольшая импровизированная пресс–конференция для местных журналистов в уютном зале аэропорта: планы, сроки, перспективы. Возвратившись в самолет, узнаем неприятную новость: метеоусловия в "Нагурском" ухудшились. Два дня назад там началась сильнейшая за последнее время метель. Сегодня взлетнопосадочную полосу специально для нас лихорадочно чистят с семи часов утра, но непогода продолжается: по–прежнему настойчиво пуржит. Окончательная корректировка полета ожидается примерно через час.
- Если до 15 часов ничего не решится, то на сегодня шансов вылететь, практически, нет. К вечеру погода может только ухудшиться, - "обрадовал" нас свежими новостями командир экипажа.
На всякий случай самолет заправлен по полной программе: вполне может так случиться, что, долетев до места, машину там посадить не удастся и придется возвращаться в Архангельск, а то и на запасной аэродром в Нарьян–Маре. Какое‑то дежавю! Ровно год назад все это уже было, только тогда, застряв в Мурманске на трое суток, злосчастный груз вернулся обратно в Москву. И вот теперь Архангельск.
Еще до пресс–конференции в аэропорту к нам присоединился директор недавно организованного национального парка "Русская Арктика" Роман Ершов. Мы познакомились с ним в прошлом году, во время первой экспедиции "По следам двух капитанов" на Землю Франца–Иосифа. Тогда национальный парк только что получил свой официальный статус, и на должность директора была утверждена кандидатура Романа Викторовича. Молодой руководитель, а ему нет еще и тридцати, по образованию эколог, кандидат биологических наук. В Арктике не новичок, работает здесь еще с 2005 года Родился и вырос в маленьком старинном городке Вельске, недалеко от Архангельска. Недалеко, разумеется, по местным меркам: чуть больше пятисот километров! С детства приученный любить и оберегать природу, с годами он сделал это смыслом своей жизни и нелегкой профессией: работы на Земле Франца–Иосифа, которая территориально относится к Архангельской области, прорва. Сейчас, на этапе становления национального парка, проводятся широкомасштабные мероприятия по инвентаризации вновь образованного хозяйства, охране его территорий с целью соблюдения установленного режима, а также организация ведения научно–исследовательской деятельности и регулируемого туризма. Для общения с маленьким сынишкой и женой - лишь редкие "окна" среди бесконечной череды неблизких командировок. В своем рабочем кабинете в Архангельске застать его тоже практически нереально: неугомонный директор почти все время в "полях". Роман относится к той редкой категории людей, в которых удивительным образом совмещаются рачительный хозяин с нерасплескавшимся романтиком. Как‑то я спросил у него, что в его работе самое интересное.
- Да ты оглянись вокруг, интересное здесь всё! Люди, которым в Арктике не интересно, надолго тут не задержи–ваются. Потому что то, что со стороны простому обывателю кажется кораблекрушением, для нас обычная каждодневная работа!
Ну, в этом‑то он прав!
Наконец пришло сообщение, что наш самолет все‑таки попробуют принять в "Нагурском", и в 14:30 призывно взревели двигатели, а через несколько минут с глухим нутряным шумом убрались шасси. И вот мы снова парим над бесконечными кучевыми облаками. Самолет в небо - водка в стакан. Очередная полярная байка незамедлительно перекочевала на страницы моего пока новенького походного дневника. Лететь еще минимум часа четыре, если, конечно, в крайний момент нас не развернут обратно.
Несмотря на оживленную беседу, полетное время тянулось неимоверно долго. Но вот и она, та самая седая земля, с грустью покинутая нами десять долгих месяцев назад. Мы прилипли к иллюминаторам и все смотрели, смотрели на нее, пытаясь через маленькое запотевшее оконце вдохнуть ее сухой морозный воздух. Вот они, эти бесконечные ультрамариновые льды, словно распаханные тугим гигантским плугом. Какой‑то миг, и мы уже мысленно вышагиваем по ним, разглядывая застывшие, словно ребра невиданных зверей, витиеватые заструги . Сахарно–синие глыбы торосов придают всей этой картине особую мистическую первозданность. Под незасыпающим в это время года солнцем в мгновенье ока теряется весь никчемный здесь налет современной цивилизации.
Традиционно–гостеприимные пограничники быстро и дружно помогли нам разрешить все проблемы с экспедиционным скарбом Покончив с привезенным снаряжением, мы разместились в уютном номере для гостей. Теперь оставшееся до возвращения домой время можно было с чистой совестью заполнить культурной программой. У Романа Ершова как раз была запланирована инспекция по "злачным" местам острова Земля Александры, и мы с радостью приняли предложение составить ему компанию. Вечером за нами должна была заехать ГТС‑ка .
…По небу несметными легионами проносились тяжелые чернильные тучи. Штурман Альбанов сидел молча, бесцельно выстругивая финским ножом обломок нарты и наблюдая исподлобья за своими спутниками. Вот уже почти сутки они торчали на мысе Гранта в ожидании группы Максимова, идущей сюда по берегу. Ситуация складывалась критическая: всякий барьер человеческой выносливости имеет свой предел, замученные переходом люди валились с ног от усталости. Нужно как можно скорее добраться до мыса Флора, а уж там как повезет: пан или пропал. Конечно, Альбанов это прекрасно понимал, но медлил, все еще оставляя Максимову последний шанс.
- Валериан Иванович, нужно уходить, не то мы все здесь передóхнем! - Конрад многозначительно кивнул на Ольгерда Нильсена.
Тот сидел, бесформенный, словно мешок, привалившись спиной к большому камню, и бессвязно шевелил губами. Глаза - два кратера, до краев заполненных безумным ужасом непонимания происходящего. Тот, настоящий Нильсен - милый и компанейский датчанин, знающий на судне каждый гвоздь, способный в любую погоду бесстрашно рифить паруса, не знающий унынья и усталости, - был уже далеко отсюда. У штурмана сжалось в груди: не жилец! Господи, неужели вот так все - один за другим?!
Александр Конрад был самым молодым и, пожалуй, самым здоровым из каячной группы, включая самого штурмана. В последнее время Альбанов все чаще стал ощущать тяжесть в груди и тревожное чувство нехватки воздуха. Уже дня два так некстати щемило сердце. С трудом справившись с дурнотой, он бросил небрежно:
- Подождем еще немного. Авось дойдут…
Беспокойно слушавший разговор Евгений Шпаковский, все это время с надеждой не сводивший усталых глаз со штурмана, облегченно выдохнул.
- Но прошло уже слишком много времени. Если до сих пор не пришли, значит, уже не придут! - Конрад продолжал настаивать, в голосе появились так хорошо знакомые Альбанову нотки нетерпения. - И вообще, насильно никто никого не гнал. Хотят еще пожить здесь, черт с ними, пускай остаются!
- Да говорят тебе, надо еще подождать… - приступ разрывающего грудь надсадного кашля, душивший Шпаковского, не дал ему договорить. Евгений прекрасно понимал, что болезнь забирала у него последние силы и еще один переход по открытому морю может стать для него последним.
Конрад повернулся к полулежащему другу и зло цыкнул:
- А ты плавник иди собирать! Не видишь, костер вон догорает?
…Они всегда были вместе. И тогда, на "Св. Анне", когда шансов вырваться из ледового плена почти не осталось, а побитому цингой экипажу предстояла уже вторая полярная зимовка. Вместе при умирающем свете чадящей жировой лампы принимали непростое решение уходить со штурманом. И тогда, после изнуряющего двухмесячного перехода по дрейфующим льдам, когда впереди уже мерещилась земля, а тащиться с перегруженными нартами уже не было сил, и они решили тайком от всех уйти налегке. Но теперь все изменилось: Шпаковский угасал на глазах, и Александр вдруг стал непримиримее и жестче…
- Плавник собирай. Сам иди! - Евгений сплюнул на снег алой кровью. Однако, с трудом поднявшись, бормоча что‑то несуразное себе под нос, сильно прихрамывая и поминутно спотыкаясь, все‑таки побрел к берегу.
- Позапинайся мне еще, позапинайся, - Конрад начинал уже закипать и, обернувшись к штурману, посмотрел на него в упор, - так что же, Валериан Иванович?
Альбанов не забыл их побега, бессмысленность которого для него была очевидна: без карты и каяка с острова никуда не уйти. Никуда! Пережив первый приступ слепой ярости и непреодолимого желания во что бы то ни стало догнать и наказать беглецов, он понял, нет, скорее почувствовал, что у людей стали просто сдавать нервы и их неблаговидному примеру в любой момент могут последовать и другие. Тогда он заставил себя простить и сумел убедить в этом остальную команду. А сейчас, сидя в убийственном бездействии на мысе Гранта, когда до спасительного мыса Флора уже рукой подать, опять намечается этот срыв и снова нужно принимать непростое решение. С затравленной тоской одного за другим оглядывал штурман своих спутников. Обшарпанные севером лица и души, страх и неуверенность в глазах. Сколько в них еще осталось воли? Сдюжат ли? Смогу ли я сам? Дай под силу ли такое вообще простым смертным Но люди ждут. Ждут его твердого и определенного ответа. Где же этот Максимов? Сколько можно ждать?! Мы ведь здесь тоже не на курорте. В пешей группе ребята самые крепкие, не чета этим. Нет, медлить больше нельзя! Мои доходяги и впрямь перемрут здесь как мухи, к чертовой матери, а не ровен час и вцепятся друг другу в глотку. Надо решать!
- Ладно! Как ни крути, а сегодняшняя погода все равно не самая лучшая для перехода. Ждем еще сутки и уходим. Это всё, всем спать! - сказал, как отрубил, тоном, не допускающим возражений.
С деланой беззаботностью небрежно привалился на камни. Штурмана бил озноб, зубы непроизвольно чеканили мелкую дробь. Базальтовый осколок больно уперся в ребра, но он, не шелохнувшись, стерпел, не желая продолжать разговор…
- Вставай, ГТС‑ка пришла, едем в тундру, - командир тряс меня за плечо. Я машинально поднялся, медленно возвращаясь к реалиям жизни:
- А как же… - уютное мягкое кресло после бессонной ночи сборов застало меня врасплох. Подосадовав в душе, что так и не досмотрел сон, я вышел на заснеженный двор, где уже стояла "под парами" совсем новенькая полярная чудо- техника.
- Олег Леонидович, спутниковый телефон с собой прихватите… на всякий случай, - тактично посоветовал нашему командиру дежурный офицер.
Начало путешествия по Земле Александры оказалось безрадостным: заброшенная в середине девяностых станция "Омега" с укором смотрела на нас пустыми глазницами выбитых окон. Огромное количество ржавеющих металлических бочек из‑под топлива на побережье бухты Северной - печальное наследие нескольких десятилетий беспечного варварства - то тут, то там начинало протаивать сквозь белоснежную вязь под робкими солнечными лучами. Человек - хозяин природы! Надо же было кому‑то придумать такую дурацкую фразу! Человек всего лишь дитя природы, причем зачастую неразумное и жестокое. Словно прочитав мои мысли, Роман Ершов не без гордости показывает привезенный сюда 25–тонный пресс, под действием которого двухсотлитровые бочки превращаются в тонкие металлические блины, готовые к отправке на материк для дальнейшей утилизации.
- Только ломается часто, слабоватый, - сетует Рома, - бочки‑то лежат еще с тех мохнатых времен, когда металла на изготовление тары не жалели, поэтому сжимать их не такого просто.
Рядом небольшая горка "готовой продукции". Под унтами мерно поскрипывает фирн.
- Остальное засыпано снегом у вас под ногами: целая куча с человеческий рост. Всего около тысячи сплющенных бочек. Когда‑нибудь мы очистим весь этот берег!
Когда‑нибудь! Господи, сколько ж нужно времени, чтобы разгрести эту стратегическую помойку? Оставив ржавеющее наследие прошлого на побережье, уже пешком мы отправляемся в сторону залива Дежнева Там, закованный в тяжелых льдах, застыл в величественном монументе огромный бродяга–айсберг. Отстав от группы и увлекшись фотосъемкой, я внезапно почувствовал, как земля уходит у меня из‑под ног, и я проваливаюсь куда‑то вниз.
- Вот черт, только бы не в берлогу! - пришла в голову первая мысль.
Тревога оказалась напрасной. Осмотревшись, я понял, что просто не заметил, как заметенный снегом берег закончился, и угодил в трещину припая. Ребята уже возвращались на выручку. Виновато улыбаясь, мне удалось опередить их и выбраться самостоятельно.
До айсберга было не более шестисот метров. Вблизи он выглядел еще более внушительно. Сверкающая в лучах солнца бирюза все еще торжественно несла на себе отпечаток казавшейся незыблемой вечности. Но едва начавшее набирать свою силу полярное солнце готовило ему неминуемую гибель: с южной стороны исполин уже начал истекать кровью, застывающую искристыми, отливающими серебром сосульками. Тем не менее ледовый гигант по–прежнему излучал какую‑то сумасшедшую энергетику.
Заставляя сердце биться сильнее, она уносила поток мыслей все дальше на север. Туда, где за тяжелым "водяным" небом и островными обрывками стылой земли, уже совсем близко, снисходительно взирал на наивный суетящийся мир независимый и гордый Северный полюс. Каждая миля к нему щедро оплачена жизнями посмевших растревожить его вечный покой дерзких и отважных людей. И каких людей! Мужество и благородство, настоящая дружба и самопожертвование вновь и вновь манили сюда тех, кто хотел в своей жизни сделать нечто красивое, значимое, заставляющее заиграть какие‑то скрытые струны беспокойной человеческой души. Они были готовы сложить саму свою жизнь за честь и славу Отечества. Вы только вдумайтесь, многие ли сейчас способны на это?!
Погрузившись каждый в свои сокровенные мысли, молчаливо возвращаемся на базу. Дежурный по заставе внимательно следит за мониторами, остальные спят- уже глубокая ночь. Расходимся по комнатам, но с непривычки в полярный день не заснешь. Выхожу на кухню. Одна папироса… пятая.
Из окна заставы за надежными современными стеклопакетами наблюдаю, как вдалеке зачем‑то копают лопатами глубокую яму в спрессованном снегу два человека в армейском камуфляже. Воткнув в соседний сугроб автоматы - белых медведей по–прежнему никто не отменял, - они, по–видимому, работали уже не первый час. И тут мне на память пришла одна курьезная история, произошедшая много лет назад.