Король сохранил за сыном Люиня все посты и титулы его отца, за исключением должности коннетабля. Было решено, что в период его малолетства Пикардией будет управлять его дядя герцог де Шон, однако братья и сестра Люиня должны были покинуть двор. Точно так же Людовик намеревался поступить и с его вдовой, но Анна ни за что не хотела с ней расставаться, тем более что Мария де Люинь опять была беременна; не прогонять же из столицы женщину на сносях. Пришлось ограничиться удалением ее из Лувра. Людовик, прежде симпатизировавший жене своего фаворита, резко переменился к ней, когда узнал, что она наставила мужу рога с герцогом де Шеврезом. Несмотря на детство, проведенное в атмосфере распущенности и бесстыдства, и дурной пример собственного отца, король вырос целомудренным, считал узы брака священными, а супружескую измену недопустимой.
Мария Медичи, приложившая столько усилий для заключения брака сына, теперь всеми силами пыталась поссорить супругов. В начале марта 1622 года произошел инцидент, после которого она возненавидела невестку. Находясь на ее половине, Мария наткнулась на Руччелаи и приказала немедленно выгнать его вон. Королева-мать отдает приказы в покоях молодой королевы? Это скандал! Дело было передано на рассмотрение Совета, и Мария слезно просила короля ее простить. Но случай отыграться представился очень быстро.
Врачи подтвердили, что Анна вновь беременна. Ждали рождения дофина, даже потихоньку начали распределять должности в его "доме". 14 марта Анна в сопровождении Марии де Люинь и Габриэль де Верней возвращалась вечером из покоев принцессы де Конти, проживавшей в Лувре. На пути лежал большой зал дворца, где было темно, как в погребе. Две подружки подхватили королеву под руки и побежали. Анна налетела на трон, упала и сильно ушиблась. Через два дня у нее случился выкидыш. Врачи определили, что "сорокадневный" (как пишет Эроар) эмбрион был "мужеского пола". Королю пока решили ничего не говорить - он собирался в новый поход на гугенотов.
Неудачная осада Монтобана свела на нет все успехи королевского оружия. Герцог де Роган в Лангедоке успешно оборонял подступы к Монпелье, где проходила ассамблея протестантов. Однако наибольшая опасность исходила от его брата Бенжамена де Субиза, который, чтобы поквитаться за прошлогоднее поражение, перешел в наступление, захватил остров Олерон на западном побережье Франции и победно вступил в Ле-Сабль-д’Олон. Раздоры между королевскими военачальниками были только на руку мятежникам.
Приходилось всё начинать сначала. 19 марта король лично отправился в парламент, чтобы зарегистрировать эдикты о налогах для финансирования нового военного похода. Королева-мать, Гастон и Анри де Конде получили позволение его сопровождать. Несмотря на то что большинство Совета и весь двор были против новой войны ("бородачам" не хотелось опять тащиться по разбитым дорогам на юг вслед за королем), Людовик неожиданно уехал на фронт в Пальмовое воскресенье 20 марта 1622 года.
Дальше скрывать правду о состоянии здоровья королевы было невозможно; в Орлеане Людовик получил письмо от Эроара и пришел в неописуемую ярость. Он едет на войну, рискует жизнью; королевству просто необходим наследник, а его жена так наплевательски относится к своим обязанностям! Конечно, разве может испанка заботиться об интересах Франции! И эти две вертихвостки хороши! Людовик тут же написал королеве, герцогине де Люинь и мадемуазель де Верней, велев двум последним немедленно убираться с глаз долой.
Мария де Люинь решила сделать ход конем: отправила гонца в Лан, где находился герцог де Шеврез, и предложила ему свою руку. Друзья отговорили герцога от опрометчивого шага, который привел бы к ссоре с королем, и он ответил отказом. Мария, родив девочку, которая умерла вскоре после крещения, сообщила королю, что приняла предложение герцога де Шевреза и просит разрешения на брак, а сама отправилась к "жениху": "Я предлагаю вам сделку: вы женитесь на мне и распоряжаетесь моим состоянием, я остаюсь при дворе и распоряжаюсь своей жизнью. Во всём остальном - полная свобода для вас и для меня". Смелость города берет - Шеврез капитулировал.
В это время Людовик XIII одерживал победы на поле брани. Подобно отцу, он лично возглавил атаку на остров Рие у побережья Вандеи, где укрепился Субиз. Считалось, что остров надежно защищен болотом и рекой, но король в полночь форсировал канал, ведущий прямо к крепости! Офицеры и он ехали верхом, пехота шла по пояс в ледяной воде (дело было 16 апреля). Чтобы не затоптать конями своих, приходилось постоянно покрикивать. Часть застигнутых врасплох гугенотов побежала на север, но там, за разобранным каменным мостом, их встретили огнем мушкетеры. На юге были приготовлены корабли, чтобы отплыть в Ла-Рошель, но во время отлива они оказались на мели. Королевские солдаты наступали со всех сторон, гугеноты падали на колени и молили о пощаде. Субиз ускользнул, преодолев реку вплавь; с четырьмя сотнями уцелевших он добрался до Ла-Рошели. В его обозе нашли колокола, снятые протестантами с католических церквей; солдаты-католики бурлили возмущением. В числе пленных оказались несколько офицеров, сражавшихся в Сен-Жан-д’Анжели и поклявшихся не направлять оружие против короля. Конде требовал их казни; прочие военачальники считали, что король должен их помиловать или, по крайней мере, обойтись с ними как с военнопленными. Людовик вынес этот вопрос на рассмотрение Королевского совета, который решил, что с дворянами нужно поступить как с военнопленными, а с солдатами - по всей строгости закона. Нескольких солдат повесили, остальных отправили на галеры.
В конце апреля Людовик вновь был в Сен-Жан-д’Анжели. Он въехал в город, надвинув шляпу на глаза, избегая смотреть на развалины стен. Город Руайян взяли после двухнедельной осады. Тоннен защищал господин де Монпульян - сын маркиза де Лафорса, ровесник короля, воспитывавшийся при дворе. Людовик в свое время очень благоволил к нему, так что даже заставил нервничать Люиня, но молодой гугенот покинул двор, поскольку дорожил своей религией больше, чем карьерой. Во время осады он проявил мужество, удивительное для столь молодого человека, к тому же малознакомого с военным делом. Но после подхода к королевским войскам подкрепления из Бордо пришлось сдаться. Монпульян был ранен в голову и вскоре скончался. Смерть сына и поражение Субиза заставили Лафорса прислушаться к выгодным предложениям, которые ему сделал Конде. 25 мая он сдал королю Сент-Фуа-ла-Гранд, восставший в 1621 году, а взамен получил 200 тысяч экю и маршальский жезл.
В начале июня королевские войска оказались в виду Монтобана, но о новой осаде не могло быть и речи. Солдаты отвели душу, разграбив Негрепелис и расправившись с его жителями, которые в прошлом году вероломно перебили 500 человек королевского гарнизона. Армия неудержимо продвигалась по Лангедоку в направлении Монпелье. Военачальники гугенотов заметались; герцог де Шатильон последовал примеру Лафорса и сдал королю Эг-Морт, тоже став маршалом.
Узнав о таких повышениях по службе, Конде с иронией сказал Шомбергу и Бассомпьеру, что для карьеры гораздо надежнее поднять мятеж, чем верно служить королю. Он предложил Бассомпьеру пойти в королевские фавориты, но тот резко ответил, что "король не берет фаворитов по решению Совета".
Мария Медичи прислала к Людовику своего представителя и военного советника, одновременно игравшего роль ее осведомителя, - Луи де Марильяка, ставленника Ришельё. Пока король сражался в Лангедоке, испанцы, нарушив мирный договор, снова оккупировали Вальтеллину. Гризоны подняли восстание. Марильяк каждый день твердил Людовику: "Сир, в Вальтеллину!" Но тот не мог в очередной раз бросить дело незавершенным.
Победное шествие снова застопорилось: Конде допустил стратегическую ошибку - штурмовал Сент-Антонен с наиболее укрепленной стороны; в результате войска понесли тяжелые потери. Герцог Бульонский обратился к Петеру Эрнсту фон Мансфельду, побочному сыну правителя Люксембурга и Брюсселя, перешедшему на сторону врагов Габсбургов, не получив отцовское наследство в Испанских Нидерландах. Фридрих V предложил ему командовать армией. В апреле 1622 года Мансфельд разбил графа де Тилли, разграбил Эльзас и Гессен, двинулся в Лотарингию, сметая всё на своем пути. Гугеноты надеялись, что Мансфельд повернет на Париж - тогда Людовик XIII будет вынужден снять осаду Монпелье. Однако Луи де Невер встал на пути наемников, и те предпочли перейти на службу Соединенным провинциям, сражаться там с испанцами и заодно грабить местное население.
Ледигьер всё-таки согласился стать коннетаблем (это стоило ему отречения от протестантства), однако вместо того чтобы командовать осадой Монпелье наряду с Конде, который не терпел над собой начальников, предпочел уехать в Дофине собирать войска. 2 сентября осажденные совершили отчаянную вылазку и после ожесточенного сражения отбили господствующую высоту - холм Сен-Дени. В этом бою погибло много хороших офицеров, в том числе Комбале, муж племянницы Ришельё. Теперь надо было рыть апроши. Прибывший маршал де Креки советовал захватить два бастиона, но Конде намеревался овладеть линией укреплений между ними. Это стало очередной дорогостоящей ошибкой, и авторитет принца резко упал. Тем временем Ледигьер вернулся из Дофине с шестью полками, герцог Ангулемский привел к королю из Шампани часть войск, карауливших там Мансфельда. Погода испортилась; антисанитария вызвала эпидемии. Обе стороны были готовы к переговорам. 8 октября Ледигьер взял командование на себя; одновременно были оговорены условия мирного соглашения. На следующий день Конде явился к Людовику XIII настаивать на продолжении войны, но тот отрезал: "Больше не о чем говорить, я так решил". Конде испросил разрешение уехать в Италию, получил его и тотчас умчался.
Ледигьер и Роган довели переговоры до конца, и Людовик утвердил мирный договор, заключенный 18 октября: подтверждение Нантского эдикта, восстановление обоих культов, полная амнистия мятежникам, которые получают право избрать из шести кандидатов двух своих представителей при короле. Новые укрепления подлежат сносу, сохраняются только крепости Ла-Рошели и Монтобана. Таким образом, гугеноты лишились около восьми десятков крепостей. Ассамблея в Ла-Рошели приняла договор в середине ноября 1622 года и самораспустилась. Роган получил патент на управление городами Кастр, Ним и Юзес, а также пенсию в 60 тысяч экю. Это был худой мир, который, конечно, лучше доброй ссоры, но всё же не являлся окончательным решением вопроса.
Однако теперь у короля были развязаны руки, и он пошел прямиком на Авиньон, чтобы встретиться с герцогом Савойским Карлом Эммануилом. Во время этого похода он перевооружил свою роту конных карабинеров, выдав им кавалерийские мушкеты, и перевел в нее несколько особо отличившихся гвардейцев. Он решил создать элитное подразделение из гвардейцев-дворян и солдат, выслужившихся в офицеры, "желая затем, когда они послужат некоторое время в роте, забрать их оттуда и рассеять в старых и малых полках и даже сделать прапорщиками и лейтенантами в гвардии", как вспоминал потом прапорщик роты королевских мушкетеров господин де Пюисегюр. В самом деле, армия нуждалась в толковых офицерах. Людовик занимался и перевооружением пехоты, заменяя аркебузы с фитильным замком на карабины и мушкеты с кремневым замком и вводя бумажные патроны, как в самой передовой на тот момент шведской армии.
Тем же суровым и безапелляционным тоном, какой он брал в разговоре с провинившимися подданными, Людовик теперь говорил с женой. Анна тщетно призывала на помощь высших чиновников, прося заступиться за нее и уговорить короля не изгонять ее подруг. "Решение, которое я принял, стало плодом зрелых размышлений, я не могу его изменить", - отвечал ей король. Пришлось покориться. Узнав, что его воля наконец-то исполнена, Людовик отправил Анне письмо: он желает ее видеть, пусть приезжает в Арль.
Мария Медичи, обрадованная опалой Конде, тоже захотела увидеться с сыном. Людовик держал путь на Лион, чтобы создать лигу Франции, Савойи, Венеции и швейцарских протестантов, которая должна будет вернуть гризонам Вальтеллину (испанцы устраивали провокации, из-за которых исполнение Мадридского договора становилось невозможным).
В Лионе Людовик пробыл с 6 по 20 декабря; там собралась и вся королевская семья. Анна, возлагавшая большие надежды на эту встречу и ожидавшая найти в муже хотя бы искру былой любви, была поражена его холодностью и сухостью. Новоиспеченная герцогиня де Шеврез приехала с ней. Из уважения к ее новому супругу король разрешил ей исполнять прежние обязанности, но так и не простил. А королеву ждало еще одно унижение: Людовик приказал, чтобы в его отсутствие доступ мужчинам в ее покои был закрыт.
Такую перемену можно объяснить как характером самого Людовика, который или любил, или ненавидел, так и влиянием его духовника отца Арну. Католические проповедники утверждали, что "нет ничего более недостойного, чем любить супругу как любовницу". Мишель де Монтень (1533–1592) стал выразителем общераспространенного мнения, написав: "Женятся не для себя, а больше для потомства, для своей семьи… Хороший брак отвергает наличие любви…" Сестра Людовика Елизавета пока что рожала только дочерей, которые к тому же быстро умирали; но она хотя бы пыталась подарить мужу наследника, выполняя брачный договор…
В свите королевы-матери приехал епископ Люсонский, которого папа наконец-то произвел в кардиналы. В присутствии обеих королев, всего двора и князей Галликанской церкви Людовик возложил на Ришельё доставленные из Рима пурпурную мантию и кардинальскую шляпу. Кардинал произнес пылкую речь, уверяя короля в своей преданности и желании верно ему служить. Людовик отказался от его услуг. Тогда Ришельё опустился на одно колено перед королевой-матерью, снял шляпу и положил к ее ногам: "Сим пурпуром я обязан вашему величеству, и он всегда будет напоминать мне о торжественном обете: не щадить своей жизни и, если надо, пролить свою кровь, служа вам".
Мария Медичи, с которой сын теперь был подчеркнуто любезен и предупредителен (возможно, в пику жене), вызвалась помирить супругов. За обедом она подвела Анну к Людовику и соединила их руки. Соединения душ не произошло, однако король вновь стал исполнять супружеский долг: Франции был нужен дофин.
НОВАЯ МЕТЛА
Как много подданный усердья ни приложит,
Король ему ничем обязан быть не может.
Создание лиги Франции, Савойи и Венеции было официально утверждено 7 февраля 1623 года подписанием соответствующего договора в библиотеке Лувра, где обычно проходили заседания Королевского совета. Это был одновременно наступательный и оборонительный союз, заключенный на два года, к которому могли присоединиться также папа римский, швейцарские кантоны, Великобритания, немецкие княжества и Италия. Его целью было вернуть гризонам Вальтеллину и земли, оккупированные эрцгерцогом Леопольдом. В отдельной статье немецких князей побуждали к борьбе против императора. Наконец лига решила обратиться к услугам Мансфельда с его армией головорезов и послать его на север Италии. Через неделю Мадрид письменно обязался передать укрепления в Вальтеллине под управление Святого престола.
Казалось, две главные проблемы - внутренняя и внешняя - кое-как улажены. Но придворные интриганы не привыкли сидеть без дела. Отец и сын Брюлары - канцлер Силлери и статс-секретарь по иностранным делам Пюизье - постепенно прибирали власть к рукам и выдавливали из Совета соперников. Такая участь постигла, в частности, маршала Шомберга.
Следует отметить, что его отставка была решена во время совещания в узком кругу, проходившего на половине королевы-матери. Шомберг получил короткую записку Людовика XIII с повелением удалиться в свое поместье вплоть до новых распоряжений. Что произошло? Неужели король, только-только почувствовавший вкус власти, вновь превратился в исполнителя чужой воли? Можно лишь строить предположения: он устал, его нервы измотаны, не было сил лезть ссориться из-за пустяков: временное удаление от дел - еще не опала, а от него пока отстанут и дадут спокойно поохотиться…
Преемником Шомберга стал маркиз де ла Вьевиль; главным аргументом при его назначении стало то, что его тестем был видный финансист господин Бомарше, королевский казначей. Именно Бомарше показал королю, сколь велика прореха в государственных финансах, и вызвался помочь ее залатать. Неудивительно, что его зять стал сюринтендантом финансов. Это был человек Брюларов, а после смерти хранителя печатей Комартена (21 января 1623 года) его функции перешли к канцлеру, еще более усилив его власть. "Канцлер и его сын… начинают пользоваться еще более безраздельным влиянием, чем герцог де Люинь, - писал нунций Корсини. - В их руках печати и канцелярия, иностранные дела, коннетабль, зависящий от капризов их кузена господина де Бюльона, и финансы, поскольку маркиз де ла Вьевиль должен ежедневно отчитываться об их состоянии перед управляющим советом, которым руководит канцлер". Кстати, оба не стесняясь брали взятки.
Чтобы сохранить все выгоды своего положения, Брюлары старались поддерживать хорошие отношения с королевой-матерью и с домом Гизов. Они строили планы брака принца Гастона с герцогиней де Монпансье (ее мать овдовела и вышла замуж за герцога де Гиза). Кроме того, 75-летний Силлери, которому пора было думать о Боге, вдруг взялся хлопотать о кардинальской шапке, которая в случае чего гарантировала бы ему неприкосновенность. Однако они, похоже, повторяли ошибку Кончини, не принимая в расчет юного короля.
Впрочем, Брюларов можно понять: летом 1623 года Людовик, подверженный перепадам настроения, забросил все дела и пропадал на охоте - в вёдро и в дождь, ночью и днем, в жару и в холод, забывая поесть и поспать, как сообщал в своей депеше Корсини. Чтобы не возвращаться лишний раз в Париж, он велел построить для себя небольшой охотничий домик близ городка Версаль. Охота была для него не просто развлечением, а разрядкой; после стольких месяцев напряжения он испытывал жгучую потребность хотя бы ненадолго отвлечься от подступающих со всех сторон проблем. Правда, носиться по лесам за диким зверем было довольно рискованным занятием: Людовик падал с лошади, его кусали собаки, один раз он чуть не утонул в реке. "Я просто не знаю, как может человеческое тело сносить такие тяготы, - писал итальянский дипломат. - Что до всего остального, он совершенно не занимается делами, из чего следует, что, если он продолжит вести такую жизнь, просто невозможно, чтобы у него не появился фаворит, даже желательно, чтобы он был; остается молить Бога, чтобы он даровал ему в фавориты добронравного и благонамеренного человека".
В фавориты одно время прочили капитана королевских гвардейцев, не ладившего с Брюларами, Жана Кайлара д’Андюз де Сен-Бонне, более известного как господин де Туара. Несмотря на пышный титул, он был бедным дворянином из Лангедока, младшим из девяти детей. Трое из его старших братьев были королевскими советниками, а остальные (за исключением Клода, ставшего епископом Нима) - бравыми военными. Туара, ровесник Ришельё (он родился в 1585 году), служивший еще Генриху IV, сделался верным спутником Людовика на охоте. Начались тайные совещания, на которых Туара настраивал короля против Пюизье. Однако Людовик всё-таки извлек кое-какие уроки из прошлого и вовсе не собирался проводить Туара путем Люиня. Ему нужен был надежный товарищ, покорный его воле, однако он бы не потерпел, чтобы тот забрал власть над ним самим.
"Король опасается власти того, кто им повелевает; однако он не смеет перемениться, а природа его такова, что он всегда подпадает под чье-то влияние", - писал венецианский посол Пезаро.