Глава 21 СРАЗУ ПОСЛЕ МАТЧА
Закончился изнурительный поединок. К концу матча с каждым днем Кампоманес вел себя все более враждебно, а после его окончания совсем распоясался. У нас были билеты филиппинской авиакомпании. Нам сообщили, что места в Европу будут только через 10 дней. Помочь отправить нас поскорее Кампоманес отказался. Зато он прислал нам письмо с сообщением, что с завтрашнего дня мы сами должны платить за отель. Принимая во внимание, что Кин назавтра улетел прямым самолетом в Европу, приходишь к мысли, что идея удержать нас подольше в условиях, далеких от гостеприимства, принадлежала не авиакомпании, а лично горе-организатору матча - чтобы не позволить нам вовремя прибыть в Буэнос-Айрес на Олимпиаду и заседания ФИДЕ. Обменять билеты на полет другой авиакомпанией тоже не удавалось.
Исключительно враждебно вела себя теперь стража. У нас ведь была полицейская охрана в течение всего матча. Большую часть времени солдаты проводили в безделье у нас на вилле. Украли у меня воки- токи, в то время весьма редкое техническое оборудование. Украли библию на русском языке… Что давало основания предполагать сотрудничество наших телохранителей с КГБ. Эти же люди провожали нас в аэропорт в Манилу. На их лицах была написана готовность расстрелять нас в любой момент. Ждали только приказа. Странные мысли бродили у меня в мозгу - как будто мы были взяты на прицел. 12 лет спустя это подтвердил Михаил Таль.
В безвыходной, казалось бы, ситуации нас выручило маленькое чудо. Меня пригласили на сеанс в Гонконг. Удалось поэтому в тот же день долететь до континента. А там уже было легче. С помощью работников "Swissair", доплатив по тысяче долларов за душу, мы с Петрой добрались до Цюриха. А Стин, тоже с доплатой отправился через Лос-Анджелес в Буэнос-Айрес. На бюро ФИДЕ в Граце в феврале 1979 года обсуждалась жалоба Стина, что Кампоманес недовыполнил свои финансовые обязательства. А против него выступал Кин, который утверждал, что Кампоманес блестяще провел соревнование и к нему не может быть претензий…
В последние дни нашего пребывания в Багио нам позвонил швейцарский шахматный деятель Ив Краусхар и сказал: "Швейцарский юрист из кантона Гларус, любитель шахмат, предложил свои услуги - вести бесплатно ваши дела в Гааге и, может быть, другие дела тоже". Я согласился - купил товар не глядя. Наверно, лучше было бы выбрать адвоката самому: прошло несколько лет, Советский Союз еще не распался, а швейцарец-социалист Бродбек подружился с коммунистом Анатолием Карповым…
По прибытии из Гонконга в Цюрих в отеле рядом с аэропортом Швейцарской шахматной федерацией была устроена моя пресс-конференция с участием того адвоката. Мое имя он удачно, успешно использовал. Вскоре, не без помощи Петры Лееверик, у него появились выгодные клиенты - фигуристы: чемпионка мира Дениз Бильман, прославленные Протопопов и Белоусова. При его содействии были заключены миллионные контракты с фирмой "Holiday on Ice". А о своем намерении работать для меня бесплатно этот адвокат скоро позабыл. Не покупайте кота в мешке, господа!
На заседаниях ФИДЕ в Буэнос-Айресе Кампоманес и Лим уговорили большинство делегатов, что в Багио все было в порядке. Но поскольку раздавались голоса "пересмотреть, проверить", то по предложению опытного конгрессмена Ю. Авербаха обсуждение этого вопроса было перенесено на бюро ФИДЕ. Заседание бюро в Граце в феврале было просто безобразным. Казалось бы, мое обращение в суд в Гааге бросает тень на ФИДЕ, обязывает эту организацию серьезнее проверить, что случилось в Багио. Вместо этого, заслушав отчет Кампоманеса, а потом выслушав заявление его холуя Кина, бюро "единодушно" приняло резолюцию (при ее принятии отсутствовали Олафссон и Юнгвирт), что матч великолепно проведен Кампоманесом, что прекрасно поработало жюри, а "преднамеренные действия и оплошности", допущенные мной, "не соответствуют спортивной этике шахмат и общепринятым правилам поведения, а также наносят вред достоинству, престижу ФИДЕ". Опять, в который раз, как в речах коммуниста Батуринского, перепутаны местами причины и следствия. Я запросил материалы этого заседания - узнать поконкретнее, чем я провинился. Мисс Баккер сообщила мне, что эти материалы строго секретны. Именно так, утверждает история, начинали свою деятельность все диктаторы. Действительно, не протоколировать же, что будущий президент ФИДЕ вместо делового обсуждения того, что происходило в Багио, бросился на моего адвоката с бутылкой. Где-то с этого момента, как только Кампоманес стал большим человеком в ФИДЕ, в этой организации появились черты сектантства, она стала всячески прятать свои дела от общественности. Оказав неоценимые услуги советским, Карпову, Кампоманес в уплату приобрел мощную поддержку советской федерации в ФИДЕ. С ее помощью он вскоре взгромоздился в кресло президента этой организации, и даже на три срока. Бедные шахматы!
В свое время ФИДЕ руководили обеспеченные, финансово независимые люди - голландец Рюэб, швед Рогард, голландец Эйве, исландец Олафссон. Кампоманес тоже был не из бедных, но он назначил себе, впервые в истории ФИДЕ, ежегодное жалование в 150 тысяч швейцарских франков. Но и этого ему было мало. В конце 2003-го года суд в Маниле установил, что во время проводившейся в Маниле Всемирной шахматной Олимпиады-1992 Кампоманес прикарманил из отпущенных правительством страны на проведение соревнования денег сумму, равную 180 тысячам евро, и присудил Кампоманеса к тюремному заключению на 1 год и 10 месяцев. Отсидев три президентских срока, попив 14 лет кровушки у шахматного мира, он уступил выгодный пост российскому кандидату - Илюмжинову. Кампоманеса оставили "почетным президентом ФИДЕ" и даже после приговора филиппинского суда забыли снять с него почетное звание…
В 1979 году я написал книгу о матче в Багио. Я не спешил ее издавать. Я послал письмо Карпову. О том, что книга о Багио готова, что она ни в коем случае не прибавит ему популярности. Но если мою семью отпустят, то я не буду ее издавать. Одновременно я отправил письмо в Кремль тогдашнему руководителю страны Л. Брежневу. Я сообщил, что написал антисоветскую книгу, что собираюсь издать ее не менее, чем на 9 языках, общим тиражом полмиллиона экземпляров. Но если семью отпустят, я обещаю ее не издавать. Я вырвал из рукописи несколько ярких страниц - товар лицом - и послал письмо "с уведомлением о вручении". Частичный успех я имел - "человек с ружьем" подписал принятие письма в Кремле. Но ответа на эти письма я не получил…
Издательство ОПИ в Лондоне издало мою книгу на русском, я сам издал ее на немецком, правда, небольшим тиражом. А потом я позаботился получить хороший перевод книги на английский язык. Тогда я предложил ее английским издателям, но, на удивление, прочитав манускрипт, мне ответили отказом - ее не приняли на английский книжный рынок! Я подумал: неужели Кин и Леви настолько сильны!? А может быть, здесь были замешаны более крупные силы? В российской "Литературной газете" в 1992 году я прочел занимательную статью "Роберт Максвелл - фаворит КГБ?" Роберт Максвелл был более-менее хозяином британской прессы. Кто знает - не исключено, что и он приложил свою руку, чтобы мой труд никогда не появился на лондонских прилавках… Книгу эту, использовав перевод на английский, я издал в Швеции, Исландии, Франции, Аргентине…
В начале 1979 года я приехал в Израиль. Меня пригласил туда человек по имени Самуэль Флато-Шарон. Родился он в Польше, воспитывался, жил во Франции. Проворовался там и бежал от правосудия в Израиль. Для того, чтобы израильские власти не выдали его международной полиции, ему полезно было бы стать депутатом Кнессета, а для того, чтобы быть туда избранным, требовалось паблисити. По-видимому, в Израиле я был популярен. Флато-Шарон сообщил мне, что он в хороших отношениях с людьми из КГБ, в частности, дружит с полковником Виктором Луи, и он поможет мне вызволить семью из Советского Союза. О том, что в те дни в СССР шел документальный фильм о Флато-Шароне под названием "Мошенник века", мне известно не было. За его усилия помочь моей семье я должен был дать некоторое количество сеансов в Израиле. Разумеется, бесплатно. Не помню точно - кажется, пять. Что я и выполнил. Помочь моей семье он даже не пытался. Когда моего сына посадили за решетку, я написал письмо в израильские газеты, где рассказал, как Флато-Шарону удалось меня одурачить…
Глава 22 ОЛИМПИАДА В БУЭНОС-АЙРЕСЕ И ХАМЕЛЕОН ДОННЕР
Я много раз участвовал в мировых шахматных Олимпиадах. За команду СССР играл шесть раз: первый раз в Лейпциге в 1960 году, последний - в Ницце в 1974-м. Позже не раз выступал за команду Швейцарии. Но, пожалуй, самые яркие воспоминания связаны у меня с Олимпиадой 1978-го года в Буэнос-Айресе, где я впервые представлял Швейцарию.
Я прилетел в Южную Америку вскоре после изнурительного матча с Карповым на Филиппинах, где разница по времени с Аргентиной была 11 часов. По дороге из Азии в Америку я задержался на два дня в Европе, в Швейцарии. А прямо с самолета, и часа не прошло, я уже сидел за доской, играл партию против китайского шахматиста. Обратите внимание: китайцы в этот момент уже откололись от так называемого "лагеря социализма", ведомого Советским Союзом. А как вели себя по отношению ко мне представители этих "стран социализма"? О, это было интересно наблюдать! Люди из СССР, Болгарии, ГДР, Монголии, Кубы, встречаясь со мной, проходили "сквозь меня", как будто я был человек-невидимка. Венгры замечали меня, могли уступить дорогу, поляки кивали, у некоторых хватало смелости даже со мной поздороваться. Единственные, кто разговаривал со мной, как с нормальным человеком, были румыны!
Эта Олимпиада оказалась единственной, где советские уступили первое место. Победила команда Венгрии. Да и за второе место шла отчаянная борьба - с советской сборной конкурировали американцы. В последнем туре команда США должна была встретиться со швейцарцами. Мне позвонили из штаба американцев и попросили сделать маленькое одолжение - не играть в этот день. Но даже из злости по отношению к советским я не мог себе такого позволить. Я выиграл партию. Американцы отстали от советских на очко. Моя преданность шахматам была высоко оценена западными журналистами.
Когда беседуешь с судьями Олимпиады, они объясняют, что жеребьевка во время Олимпиады производится автоматически, с помощью компьютера. На самом деле, все не так просто. Ведь существуют напряженные отношения между некоторыми странами, и организаторы, как и судьи, по мере сил стараются предупредить ненужные столкновения, обострение ситуации. В первую очередь это касается расселения участников. Принимаются во внимание схожесть привычек, образа жизни людей. Ну, и желательно не допустить встреч за шахматной доской тех, скажем, арабских стран, которые не признают само существование Израиля с его шахматной командой. Но может быть, самой хлопотливой задачей организаторов было предупредить матчи команд "стран социализма" со Швейцарией - из-за меня, конечно. Это ограничение существенно сказалось на классе противников нашей команды, и мы заняли одно из лучших мест в истории Швейцарии - вошли в дележ с 6-го по 13-е. Ограничение оказалось на руку и мне - мои противники на первой доске были не слишком сильны. С результатом 8 из 10-ти я, как выяснилось, добился абсолютно лучшего результата на Олимпиаде! И как следствие, был избран журналистами лучшим шахматистом года. В истории присуждения шахматного "Оскара" это оказалась крупная победа журналистов Запада над социалистическим лагерем. Победа?! А разве на этом поле тоже воевали? Да, для лагеря социализма любая деталь имела политическое значение, и при присуждении "Оскара" они выступали единым фронтом. А их западным коллегам подобная "коллегиальность" и не снилась! Но на этот раз что-то случилось. Мое выступление на Олимпиаде произвело фурор; за блок западных журналистов активно боролся мой пресс-атташе Эдуард Штейн, перед глазами журналистов, хотя и в некотором отдалении, маячили фигуры моих жены и сына… При голосовании впервые был посрамлен советский ставленник, чемпион мира А. Карпов!
Запомнилось еще немало деталей Олимпиады. Я собирал подписи игроков, участников Олимпиады под воззванием за освобождение заложников ~ членов моей семьи, оставшейся в СССР. Не все шло гладко. Советского Союза боялись во всем мире. Под разными предлогами поставить свою подпись под гуманитарным воззванием старались уклониться уроженцы Швеции, США… Интересный случай произошел с командой Ирака. Обычно я подходил к каждому игроку в отдельности, просил подписать. Это увидел человек с военной выправкой, по-видимому, руководитель команды Ирака. Он взял у меня лист для подписи - как я понял, чтобы я не приставал к членам его команды, а через часик вернул мне его со словами: "Я, - он произнес это с ударением, - я подписал!" Я с благодарностью вспоминаю урок, преподанный мне иракским полковником. Оказывается, в мире демократии есть люди, которые боятся иметь собственное мнение. А в тоталитарном мире бывают люди, которые имеют свое мнение и охотно и резко выражают его…
Мне вспоминаются в этой связи мои взаимоотношения с голландским гроссмейстером Яном Доннером. Интересный человек, воспитанный в духе левосоциалистических идей. Пожалуй, первый красочный рассказ о нем я услышал в середине 60-х годов. Он выиграл турнир в Венеции в 1967-м году, получил помимо денежного приза дорогое ювелирное изделие и публично, в резких выражениях заявил, что подарит его в фонд борьбы против американцев во Вьетнаме. Впрочем, к Соединенным Штатам Америки у него было непростое отношение. Об этом я узнал позже.
Впервые мы установили с ним товарищеские отношения во время турнира на Кубе 1969 года. Я трижды играл на Кубе, начиная с 1963 года. Замечал ухудшение с каждым годом ее экономического положения. Вспоминаю год 1963-й. Я выиграл Мемориал Капабланки, получил довольно большую сумму денег. Пошел в гаванский универмаг "Эль сигло" купить что-нибудь для своей жены. Заглянул в отдел женской одежды, выбрал несколько блузок; продавщица в роли манекенщицы по очереди надела каждую и прошлась мимо меня. Потом я сказал: "Заверните, я беру все". "Нет, это невозможно, - ответили мне. - У нас карточная система, одна блузка - это полугодовая норма!" Это было мое первое близкое знакомство с экономическим положением Кубы.
Однако Олимпиада 1966 года была проведена на Кубе образцово. В наши дни, когда спортивные соревнования привлекают тысячи и тысячи людей, требуется большой, отлично слаженный коллектив работников, их обслуживающий, нужны немалые финансовые средства. Страна с тоталитарным режимом способна удовлетворить этим требованиям. Способна выделить крупные средства в порядке рекламы своей формы правления. Я участвовал более чем в дюжине Олимпиад, но на моей памяти организация соревнования в Гаване - одна из лучших.
И вот три года спустя я снова играю в турнире памяти Капабланки. Я вижу на улицах измученных людей, женщин в порванных чулках, видавшие виды машины. Автобусы ходят круглые сутки. В них, я замечаю, ночуют люди. По-видимому, бездомные. В отеле "Гавана либре" барахлят кондиционеры, еда несвежая. Я начинаю ходить на обед в столовую советского торгового представительства. По моему совету и Доннер стал вместе со мной посещать советскую столовую. Простая обстановка у советских, еда простая, но отравиться нельзя, все свежее. Вряд ли левый социалист Доннер вывел какие-либо политические заключения из проблем нашего питания в Гаване…
Мой первый турнир в Голландии, в Вейк-ан-Зее, 1968 год. Я выиграл первые семь партий. Последнюю, седьмую - у вероятного конкурента - Таля. За три тура до конца мне уже обеспечено первое место. Я получаю поздравительную телеграмму от принца Клауса. Очень приятно, по-моему, для любого шахматиста. Но у Доннера свое мнение. Он говорит мне: "Принц Клаус - немецких кровей. Поэтому его не любят в Голландии. И вот таким образом он пытается завоевать популярность". И не пришло в голову Доннеру, что бороться за популярность нужно было не столько Клаусу, сколько шахматам. При поддержке именитых людей, в том числе и принца Клауса!
Во время соревнований 1968-71 годов я познакомился, вошел в хорошие отношения с одной семьей в Амстердаме. С их помощью я открыл счет в голландском банке. И при каждом удобном случае старался послать деньги на этот счет. Напомню, что в то время иметь счет за границей советским было запрещено. Нарушая этот запрет, я вел себя явно не так, как подобало члену компартии. Выиграв какой-то турнир, я обменял деньги, и на руках у меня оказалась банкнота 1000 гульденов. Во время Олимпиады в Скопле 1972-го года я передал эту банкноту Доннеру и попросил отдать ее семейству Кадлубиков в Амстердаме. Что он и сделал. А лет через 5 социалист Доннер спросил меня: "А что, ты уже тогда планировал бежать из СССР?"
Кстати, наши разговоры шли по-английски. Как я это всегда представлял, you в английском языке - это уважительная форма обращения, как Вы по-русски, Sie по-немецки или usted по-испански. Тем не менее, разговаривал он со мной таким, я бы сказал, небрежным тоном, что следовало понимать: ты, du, tu… Своеобразный человек Доннер. Как-то остроумно высказался про него Бент Ларсен: "Доннеру следовало быть героем- жертвой в романе Агаты Кристи - в заключительной сцене все без исключения присутствующие имели бы мотив расправиться с ним".
1976 год. Я бежал, прячусь от советских ищеек в доме Вальтера Моя в Вестзаане. Кто бы ни пытался к нам зайти - мы не впускаем. Но вот знакомая физиономия. Доннер! Откуда он узнал, где я нахожусь? Видимо, как раньше Берри Витхаус, тоже от словоохотливой секретарши ФИДЕ, которой я по политической близорукости слишком доверился. Доннер вошел. Мы ведем с ним более-менее непринужденную беседу. Доннер не вникает в психологические тонкости моего пребывания в подвале. Он рубит с плеча: "Вот, ты попросил политического убежища в Голландии. А знаешь, у каждой страны есть свои проблемы. Помнишь, в 1966-м году был крупный международный турнир в Штатах, я там играл. Тогда я считал, что Голландия - полицейская страна, и собирался попросить политического убежища в Америке!" Мне было тогда не до сравнений, а сейчас я думаю: год спустя, в 1967-м он ратовал за уничтожение американцев во Вьетнаме. Да, мысль этого человека летала от одной крайности к другой…
В 1977 году, когда я выиграл четвертьфинальный матч претендентов у Петросяна, Доннер не поздравил меня. Но он сказал мне: "Ты не можешь себе представить, что бы с тобой случилось, если бы ты этот матч проиграл". Он ничего не добавил, но и так было ясно. Сколько бы я ни выигрывал матчей, советские уже начали бойкотировать меня. И чем ниже бы я опустился, тем легче было бы им меня всячески унижать…