Циолковский никогда ничего не делал спустя рукава. Поняв, чего ждут от него кинематографисты, он приготовил для них целый альбом рисунков. И, несмотря на то, что рисовал Циолковский не бог весть как, альбом эскизов с сопровождающими их подписями – немалая ценность. Этими рисунками иллюстрирована книга Циолковского "Труды по ракетной технике", изданная в 1947 году Оборонгизом. Некоторые из них напечатаны в сборнике "Путь к звездам", вышедшем недавно в Издательстве Академии наук СССР.
– Конечно, мне очень хотелось бы увидеть на экране чисто научный фильм, – говорил Циолковский, ознакомившись со сценарием, – но такой фильм был бы доступен только узкой аудитории специалистов, зато фильму научно-фантастическому обеспечена огромная массовая аудитория. Такой фильм дает очень интересное и полезное зрелище и, несомненно, остановит внимание зрителей на вопросе межпланетных сообщений.
И художник Ю. Швец и оператор А. Гальперин не пренебрегли ни одной из деталей, которыми щедро одарил их Циолковский. Увы, сам Циолковский не дожил даже до кинополета в космос. Фильм "Космический рейс" вышел на экраны через год после его смерти – в 1936 году.
Но, разумеется, не только кинематографисты спешили в космос. Твердыни незримых бастионов штурмовали и ученые. В тиши архивов хранится немало писем молодых людей, чьи удивительные достижения сегодня потрясают мир. И хотя еще не пришло время назвать их имена, ничто не мешает нам рассказать об их взаимоотношениях с Циолковским.
"Мы уверены, – писали в 1934 году в Калугу молодые инженеры, – в блестящих перспективах развития реактивного летания в нашей стране. Наши ракеты должны летать выше и дальше, чем ракеты какой-либо другой страны в мире... При помощи реактивных моторов будут успешно решаться новые задачи, связанные с созданием советских стратонавтов, что подготовит почву для осуществления самой смелой идеи, над которой Вы много лет успешно работаете, – идеи межпланетных сообщений".
Это письмо прислали Циолковскому делегаты Всесоюзной конференции по изучению стратосферы. Молодое поколение будущих покорителей космоса избрало своего духовного наставника почетным председателем президиума конференции, прислав ему делегатский билет номер один.
Циолковский не смог воспользоваться приглашением – помешала болезнь. Но ученый оценил оказанное внимание. Бережно хранил Константин Эдуардович пригласительный билет. Он лежит сейчас в архиве. И невольно испытываешь волнение, взяв его в руки. Ведь среди имен тех, кто выступал на конференции с докладами, есть и имя выдающегося советского ученого, академика Сергея Павловича Королева.
Из тринадцати докладов, заслушанных за два дня конференции, доклад С. П. Королева был, пожалуй, важнейшим: "Крылатая ракета для полета человека". Опыт, уже накопленный по ходу постройки своих собственных планеров, материалы испытаний бесхвосток Черановского, на которые ГИРД поначалу намеревался поставить ракетный двигатель, соображения, впоследствии использованные в работе над ракетопланом РП-318, – такова была канва этого интересного сообщения. На строго научной основе докладчик провел анализ весовых и аэродинамических характеристик ракетоплана, обрисовал особенности и возможности избранной им схемы.
Читал ли Циолковский этот доклад? Вероятно, нет, хотя его можно было прочитать в №7 "Техники воздушного флота" за 1935 год. К тому времени Константин Эдуардович был уже тяжело болен и работал мало. Однако есть все основания полагать, что основные мысли Королева были ему известны. Наверное, Сергей Павлович многим поделился с Циолковским во время своего приезда в Калугу (об этой встрече он рассказывал впоследствии директору Государственного музея К. Э. Циолковского А. Т. Скрипкину). Есть еще один бесспорный факт: Королев подарил Циолковскому свою книгу "Ракетный полет в стратосфере", изданную в 1934 году.
"Не знаю, как поблагодарить его за любезность, – писал по этому поводу Циолковский писателю В. А. Сытину. – Если возможно, передайте ему мою благодарность или сообщите его адрес. Книжка разумная, содержательная, полезная..."
Стратосфера – верхний слой воздушного покрывала нашей планеты – ждала своих покорителей. Ракеты делали в ту пору лишь робкие, весьма неуверенные шаги. Пальма первенства в стратосферных исследованиях принадлежала воздушным шарам – стратостатам. Постройка первого советского стратостата вызвала горячий интерес. Газета "Техника" обратилась к своим читателям с призывом создать денежный фонд "Штурм стратосферы". "Создаваемый нами фонд, – писала газета, – должен помочь уже в текущем году осуществить полет в стратосферу на аэростате специальной конструкции..."
Это начинание получило жаркое одобрение Циолковского. "Вы проявили такую деятельность и так настойчивы, – писал он в письме, опубликованном в газете "Техника", – что я не считаю себя вправе более молчать. Удивляюсь и радуюсь вашей энергии. Несомненно, одолению заатмосферного пространства предшествует овладение разреженными слоями атмосферы – стратосферой".
И вот первый советский стратостат набирает высоту. На переполненных улицах Москвы толпятся люди с закинутыми вверх головами. Из автобусов, и трамваев, и автомобилей высовываются любопытные. Над всей Землей летят символические позывные: "Внимание, говорит Марс!"
Почтальон принес Константину Эдуардовичу телеграмму: "Молния. Калуга. Циолковскому. 12 часов 45 минут. Стратостат достиг 19 000 метров. Благополучно идет на снижение. "Комсомольская правда".
Дрожащей от волнения рукой ученый писал ответ: "Приветствую от всей души участников полета. Надеюсь на успех". А когда радио сообщило о благополучном приземлении стратостата, в редакцию "Комсомольской правды" полетела новая телеграмма: "От радости захлопал в ладоши. Ура СССР! Циолковский".
Циолковский с большим интересом следит за высотными полетами. В статье "Победа героических людей" он писал: "...овладение стратосферой дает возможность строить высотные аэропланы (стратопланы), которые будут пролетать громадные расстояния над океаном в немногие часы и даже минуты.
Не меньшее значение полеты в стратосферу имеют и для осуществления моей заветной мечты – полетов стратонавтов в заатмосферные и межпланетные области".
Реальностью стало завоевание стратосферы, на практические рельсы переходила и ракетная техника. Свидетельством тому и некоторые документы, попавшие ко мне вскоре после выхода первого издания этой книги.
29. Факты и предположения
У этих документов необычная, а подчас весьма драматическая история. Ее можно излагать по-разному. Мне кажется, справедливее всего начать рассказ с фотографии, сделанной более тридцати лет назад в Калуге известным советским ученым М.К. Тихонравовым. На снимке рядом с Циолковским – дивизионный инженер Иван Терентьевич Клейменов (генерал-лейтенант инженерной службы, как назвали бы его мы сегодня).
Почему у Циолковского оказался столь почетный гость? Чтобы ответить на этот вопрос, придется совершить небольшой экскурс в историю советской ракетной техники. Истоки ее можно обнаружить в Москве и Ленинграде. Еще в 1927 году в Ленинграде организовалась Газодинамическая лаборатория (ГДЛ). За деятельностью этой организации, занявшейся проблемами ракетной техники, внимательно наблюдали Г. К. Орджоникидзе и М. Н. Тухачевский.
В 1934 году по инициативе Тухачевского и при поддержке Орджоникидзе на базе ГДЛ и московского ГИРДа был создан при ВСНХ Реактивный научно-исследовательский институт, во главе которого стал И. Т. Клейменов. Он был начальником института до ноября 1937 года – дня его ареста по клеветническому навету.
В ту пору грандиозные задумки Константина Эдуардовича казались многим беспочвенной фантастикой. Но Клейменов не принадлежал к числу скептиков. Напротив, он искренне верил, что не за горами день, когда мечты Циолковского станут реальностью.
23 июня 1935 года Реактивный научно-исследовательский институт избрал Константина Эдуардовича почетным членом технического совета. Из письма, извещавшего о почетном избрании, Циолковский узнал, что институт решил назвать его именем и обозначать буквой "Ц" (начальной буквой его фамилии) отношение веса топлива ракеты к ее остальному весу. Письмо обрадовало Циолковского. Ему было приятно узнать, что молодые ученые по достоинству оценили значение "Ц" – числа Циолковского – при расчетах полета ракет.
Надо заметить, что к тому времени у Циолковского с Реактивным научно-исследовательским институтом уже завязались добрые отношения. 27 мая 1935 года Клейменов сообщал Циолковскому, что его статья "Энергия химического соединения веществ и выбор составных частей взрыва для ракетного двигателя" получена и включена в сборник "Ракетная техника". Иван Терентьевич подчеркнул при этом "...для нас было бы очень ценно видеть в Вас постоянного сотрудника этих сборников".
Увы, пожеланию не довелось сбыться. Циолковский вскоре умер, и первый же сборник "Ракетная техника", выпущенный в 1935 году, был посвящен его памяти. Это напоминало торжественный траурный салют – создатели советской ракетной техники во всеуслышание объявляли о своем безграничном уважении к Циолковскому, о преданности его идеям.
Теперь несколько слов о письме, фотокопия которого воспроизводится. В 1962 году, в первом издании этой книги, упоминалось об избрании Константина Эдуардовича почетным членом технического совета. Прочитав книгу, вдова бывшего начальника института Маргарита Константиновна Левицкая-Клейменова сообщила мне о переписке Ивана Терентьевича с Циолковским. К сожалению, письмо Циолковского, которое мы публикуем, – одно из немногих, сохранившихся в семейном архиве. Письмо это представляется мне интересным. Особенно интересной показалась мне следующая фраза:
"Привет и поздравления тов. Лангемаку с успешно оконченной прекрасной работой".
Попытаюсь объяснить, почему эта фраза привлекла внимание. Георгий Эрихович Лангемак, впоследствии разделивший трагическую судьбу Клейменова, был заместителем начальника института по научной части. Лангемак – один из продолжателей работы над реактивными снарядами, начатой еще В. А. Артемьевым и Б. С. Петропавловским. Не этот ли большой труд, тогда, разумеется, совершенно секретный, имел в виду Константин Эдуардович, передавая поздравления Лангемаку?
Мы не располагаем фактами для того, чтобы безапелляционно и категорически утверждать: да, Циолковский знал о paботе над боевыми ракетами. Однако у нас есть достаточные основания предполагать, что Константин Эдуардович об этом догадывался.
Высокое воинское звание и военная форма Клейменова уже сами по себе были весьма прозрачным намеком. Не исключено, что Циолковский познакомился с рукописью большой работы – книги "Ракеты, их устройство и применение", написанной Лангемаком в соавторстве с другим инженером. В этой книге не только написано, что "ракеты на пороховом топливе дают возможность решить целый ряд артиллерийских задач", но и перечислены проблемы, над разрешением которых ломали тогда головы специалисты многих стран мира.
И наконец, последнее. Пытаясь разобраться в сути публикуемых материалов, я познакомился с одним из свидетелей встречи Циолковского и Клейменова. Он сообщил мне, что прямого разговора о военном применении ракет при встрече в Калуге не было.
Однако, – заметил мой собеседник, – не исключено, что ваша догадка не безосновательна. В частности, ее косвенно подтверждает то, что Клейменов подарил Циолковскому несколько фотоснимков гирдовских ракет, попросив при этом не показывать их посторонним людям, и Константин Эдуардович отнесся к этому со всей серьезностью.
Суммируя все это, можно предположить, что Циолковский догадывался, что его ученики и творческие наследники проводят беспримерно важную работу по оснащению Красной Армии вооружением исполинской силы.
Итак, это лишь догадка. И все же, публикуя эти новые материалы о Циолковском, я не счел себя вправе умолчать о предположениях, возникающих при истолковании текстов.
В 1905 году, прочитав в "Иллюстрированных биржевых ведомостях", что какой-то американец пытается применить ракету для военных целей, Циолковский решительно протестовал против такого использования его идей. А в 1935 году, если считать возникшее предположение справедливым, он не протестевал, а поздравлял.
Разумеется, Клейменов ответил на это письмо.
"Дорогой Константин Эдуардович!
С удовольствием читал Ваше письмо и с удовольствием пишу Вам снова.
Все материалы, кои Вы считаете уже законченными, направляйте нам.
Все работники института читают Ваши работы и с нетерпением ждут новых.
Работаем мы не покладая рук; на днях поступило несколько опытных ракет на высоту порядка 1-2 километра для проверки некоторых выкладок и конструкций. Сейчас широко развертываем экспериментальные работы на стендах и на полигоне... Получаем неплохие результаты, жаль, что Вы живете не в Москве, я уже три месяца, как собираюсь заехать к Вам, но, к сожалению, недавно болел брюшным тифом и не мог осуществить свое намерение. Думаю, ежели Вы не будете возражать, заехать к Вам в конце июля или начале августа.
Привет от работников института.
Уважающий Вас И. Клейменов".
Клейменов выполнил свое обещание. Свидетельством тому фотография, на которой 17 февраля 1934 года начальник РНИИ снят вместе с Циолковским.
30. Личное и общественное
Даже в обширной и разнообразной переписке, которую вел Циолковский, письмо от 20 июня 1935 года, приглашавшее Константина Эдуардовича принять участие в авиационной выставке в Милане, обращало на себя внимание. Его написал главный редактор Госмашметиздата по авиационной литературе Е. В. Латынин.
"На нашем стенде, – писал он, – помимо машин в натуру и в моделях, будет также выставлена и авиационно-техническая печать.
Я думаю, что было бы очень эффективно выставить там некоторые Ваши ранние работы..."
Труды Циолковского в Милане? Это было что-то неожиданно новое. Я решил разыскать Евгения Всеволодовича Латынина, чтобы узнать, дошли ли до Италии труды Циолковского.
И вот декабрьским вечером 1960 года я сижу в комнате на Тверском бульваре и задаю интересующие меня вопросы:
– Экспонировались ли книги Циолковского на выставке в Милане?
К сожалению, мой собеседник этого не помнит. Ведь с той поры прошло уже четверть века...
– Может, по этому поводу есть что-нибудь в письмах? Давайте посмотрим вместе.
Мы перебираем письма и находим открытку от 22 июня 1935 года.
"Уважаемый Евгений Всеволодович, – писал Циолковский, – посылаю все, что есть: больше у самого ничего нет. Работы свои посылал за границу, но не на выставку. Ваш К. Циолковский. Очень болен, едва шевелюсь".
Увы, открытка, сохранившаяся в архиве Латынина, не давала ясного ответа на вопрос, отправлялись ли труды Циолковского в Милан. Но, не узнав того, ради чего приехал к Латынину, я выяснил другое, не менее интересное. Знакомство с одним из писем Циолковского Латынину открыло мне, насколько выше личного ставил общественное старый ученый. Это письмо тесно связано с выпуском двухтомника избранных сочинений Циолковского, В собрание решено было включить биографию Циолковского. Однако биография, написанная профессором Моисеевым, выглядела несколько странно и принесла Циолковскому бездну огорчений.
"Так до сих пор, – писал Моисеев, – остался нерешенный вопрос: ученый ли Циолковский? Дал ли он что-либо ценное для областей человеческого знания, выходящих за пределы технических проектов, и не является ли он только изобретателем?".
"Он по своей сущности одиночка, индивидуалист, не хочет ничьих советов, в них не нуждается... он не только самоучка, но и одиночка принципиальный".
Такого рода сентенции переполняли статью Моисеева.
Не приходится удивляться, что Циолковский обиделся: биография, написанная Моисеевым, показалась ему оскорбительной и противной.
"Исправить биографию нельзя, – писал Константин Эдуардович в издательство, – так много в ней ошибок, недоговорок и искажений. Примечание тов. Латынина заглаживает отчасти увлечение профессора.
Поэтому я и прошу оставить все как есть и не задерживать выход нужной книги..."
Циолковский подчеркивает эту фразу. Более того, повторяет ту же мысль. "Я думаю, – пишет он Латынину в другом письме, – можно выпускать книгу в таком виде, в каком она есть".
История издания двухтомника Циолковского, разумеется, не исчерпывает фактов, из которых складывается общественное лицо ученого. В том же 1934 году Калужский райком партии вместе с редакцией газеты "Комсомольская правда" решил создать колхозный лекторий. Для чтения лекций об основах науки пригласили интеллигентов Калуги. Первым откликнулся Циолковский.
– Это чудесно! – говорил он. – Надо, чтобы ученые почаще заглядывали в колхозы и вооружали колхозников знаниями о законах природы. Это лучший путь пропаганды научного мировоззрения.
Узнав о том, что к ним приедет Циолковский, колхозники решили организовать ему теплую встречу. Приезд ученого – стал заметным событием. Тема его лекции – "Как человек научился летать" – захватила слушателей. Ученый рассказал о людях, овладевших воздухом, поведал слушателям злоключения собственных открытий. А когда поздно вечером лекция окончилась, Константину Эдуардовичу пришлось ответить на множество вопросов:
– Есть ли жизнь на Марсе?
– Каково будущее авиации?
– Что станет с Землей через миллионы лет?
На обратном пути Циолковский сказал своему спутнику:
– Сорок лет я преподавал, а таких мудреных вопросов не слышал. Как выросли интересы народа!..
В беседах со своими посетителями (а их приезжало к нему немало) Циолковский не раз высказывался о прогрессе нашего государства. Ему хотелось, чтобы перерождение людей, создание нового человека происходило как можно быстрее. Именно потому так важно было внимание Циолковского к детям, к молодежи.
С авиационной молодежью дружба Циолковского началась в 1923 году, когда в Калуге был создай первый планерный кружок. Будущие планеристы и летчики потянулись за советами к Константину Эдуардовичу. Они встречали неизменно приветливый прием. Циолковский не только помогал советами, литературой, но и проверил расчеты планера ИТ-4 конструкции И. Толстых.
В октябре 1930 года планер был построен; Его назвали "Октябрь" и установили для старта на склоне Загородного парка. Спускавшемся к реке Ячеике.
"Садясь в кабину, – вспоминает Аркадий Семин, – я услышал, как кто-то из ребят взволнованно произнес: "Циолковский пришел!" Я оглянулся: в отдалении на крайней аллее Загородного парка стоял Константин -Эдуардович в своем черном пальто и теплой шапке. Он поднял руку, неторопливо и уверенно приветствовал наш первый полет..."
Как и в других городах страны, в Калуге существовал аэроклуб. Он носил имя Циолковского, и Константин Эдуардович считал своим долгом время от времени выступать перед будущими летчиками. Но по мере того как ухудшалось здоровье, его лекции происходили все реже и реже. Свою последнюю лекцию в аэроклубе ученый прочитал всего за два месяца до смерти.
– Удрал от докторов! – сказал он, входя в аудиторию.
Его стали уговаривать:
– Давайте перенесем лекцию.
– Нет, нет! – решительно запротестовал Циолковский. Он достал из кармана рукопись, передал ее сидевшему рядом курсанту и сказал: