Тут же летчики обступили своего командира. И, хотя солнце уже скрылось за горизонт, Шевчуку еще немало пришлось совершить беспорядочных "полетов" в воздух и приземлений... в надежные руки товарищей.
Последний штурм
После жарких боев главком ВВС Новиков сказал как-то командующему 2-й воздушной армией генерал-полковнику авиации Красовскому:
- Степан Акимович, в Ставке есть мнение предложить кандидатуру генерала Рязанова на повышение.
- Не согласится он, Александр Александрович.
- Почему?
- Рязанов столько сил вложил в то, чтобы сделать корпус лучшим в ВВС. И теперь уйти из него, да еще перед началом решающего сражения за Берлин?.. Откажется Рязанов от вашего предложения, это я точно знаю. Впрочем, лучше сами переговорите с Коневым.
В этот же день Новиков встретился с командующим фронтом.
- И не просите, не отдам, - отрезал Конев. - Мне в скором времени предстоит наступать, а первый штурмовой - одна из моих главных опор.
- Да поймите, Иван Степанович, армию дадут Рязанову.
- Подожди минуту, Александр Александрович, - немного остыв, сказал Конев. - Он здесь, в штабе. Прямо при тебе и спросим.
Маршал отдал распоряжение адъютанту пригласить Рязанова и, когда Василий Георгиевич вошел, обратился к нему:
- Слушай, Василий Георгиевич, вот Ставка собирается тебя повысить с переброской на другой фронт. Как ты на это смотришь?
Рязанов сбил фуражку на затылок. Так он делал всегда, когда его что-нибудь озадачивало. Несколько секунд размышлял, затем сказал глухо:
- Товарищ главком, товарищ маршал, очень прошу вас, не разлучайте меня с моими хлопцами. Ведь они вместе со мной Берлин собираются штурмовать. Сколько вместе пережито!..
- Ну вот видишь, Александр Александрович, отказывается. А впрочем, пусть еще подумает.
- Да, да, подумайте, генерал-лейтенант, - повторил Новиков и распрощался с Коневым.
Когда дверь за главкомом закрылась, Конев сказал Рязанову:
- Учти, Василий, это уже третий заход на тебя. Так что думай. До победы еще так-сяк, а после тебе ни за что не отвертеться.
- Так то после войны, Иван Степанович, - улыбнулся Василий Георгиевич. - Тогда-то я и сам, может, соглашусь, не раздумывая.
...Возвращаясь на самолете в штаб корпуса, слушая ровный гул двигателя и посматривая на плывущую внизу землю, Василий Георгиевич еще и еще раз обдумывал свой отказ от лестного предложения. И снова приходил к выводу, что поступил правильно. "Разве можно с легким сердцем оставить людей, с которыми вместе столько пережито за последние три года?!" - размышлял он.
Перед глазами вставали лица его асов. Нет, он никогда не делил их на любимчиков и пасынков. Если любишь свое дело, воюешь честно, как положено и чуточку лучше, то уважение генерала тебе обеспечено. Это знал в корпусе Рязанова каждый летчик, стрелок, техник, оружейник...
Вот Михаил Одинцов. Василию Георгиевичу нравились твердый характер этого стройного, худощавого юноши, его смелость и находчивость. Еще на Калининском фронте, когда наши танки ворвались в город Белый, а фашисты старались взять их в кольцо, Одинцов проявил все свои лучшие качества.
Не допустить окружения нашей танковой группы - такую задачу поставили перед корпусом. И хотя была нелетная погода, Василий Георгиевич решил послать пару "илов". Назначил ведущим Одинцова. Тот взял себе напарником младшего лейтенанта Чернышева.
"Ильюшины" оторвались от земли и скрылись в молочной пелене обильного снегопада. Прижимаясь к нависшим над лесами облакам, начали поиск. С трудом обнаружили засыпанную снегом дорогу. Присмотрелись. На обочинах, между деревьями, прятались немецкие танки, автомашины, артиллерийские орудия.
Снизились до самых деревьев и бросили бомбы.
- Начало отличное! - услышал Чернышев в наушниках голос Одинцова. - Повторим.
Семь заходов сделала пара штурмовиков. От вражеской колонны уцелело немного.
...Самолет, проваливаясь в воздушные ямы, летел над безымянной речушкой. Василий Георгиевич увидел деревянный мост, а рядом - торчащий из воды стабилизатор немецкого бомбардировщика. Вот так же погиб ярославец Борис Щапов во время Ясско-Кишиневской операции: подбитый, упал в речушку.
В 144-м гвардейском штурмовом авиаполку Щапова любили за широту натуры, за молодецкую удаль.
В сентябре 1943 года эскадрилья "илов" под командованием Пошивальникова, в которой летел Щапов, разбомбила переправу через Днепр у Кременчуга. В самолет Бориса тогда угодили три зенитных снаряда, осколком задело лицо. В завершение всего из облаков на его израненную машину, словно коршуны, накинулись "мессеры". Прижимаясь к земле, маневрируя, летчик привел самолет домой, хотя сам находился в полубессознательном состоянии.
Днепропетровщина. Младший лейтенант Щапов так искусно уничтожал артиллерийские и минометные батареи на Бородаевских высотах, что командующий 5-й армией генерал Жадов трижды объявлял летчику по радио благодарность.
Под Корсунь-Шевченковским звено младшего лейтенанта Щапова сбило 11 транспортных самолетов Ю-52, пытавшихся пробиться к своей окруженной группировке. Меньше года летал Борис, а успел сделать 133 боевых вылета, в 53 воздушных боях на "иле" сбил 8 вражеских истребителей. Был награжден пятью орденами.
Или вот Девятьяров. Степенный, уравновешенный, 36 лет от роду. Это даже неплохо, когда среди молодых летчиков есть люди постарше. Не случайно в полку Девятьярова стали звать Батей.
В феврале 1944 года танковая дивизия гитлеровцев готовилась прорвать кольцо наших войск, окруживших корсунь-шевченковскую группировку. Генерал послал на задание девятку "илов" под командованием Александра Девятьярова. В снежной круговерти штурмовики тщательно осматривали местность от Звенигородки до Капустина. Обнаружили в четырех километрах от Капустина 60 танков, которые разворачивались в боевой порядок, нацеливаясь на север.
Капитан Девятьяров тотчас доложил об этом генералу. Рязанов приказал:
- Задержи их до подхода новой группы.
Обойдя зенитный огонь, штурмовики обрушили на притаившиеся танки бомбо-реактивный удар, прошлись по немецким зенитчикам пулеметно-пушечным огнем... 20 минут висели "илы" над колонной. Они покинули район боя, лишь когда в наушниках послышался голос ведущего следующей группы "илов":
- Батя! Отходи! Дай и нам поработать!
...Самолет летел уже около часа. Командир корпуса, отвлекаясь от размышлений, некоторое время следил за движениями летчика. Но потом незаметно опять возвращался к тому, о чем думал всю дорогу. Окидывая мысленно боевой путь своего корпуса, он не мог не вспомнить недавние тяжелые бои в Карпатах.
Действовать приходилось мелкими группами, а то и в одиночку. Три дня бились наземные части, пытаясь овладеть деревней Гамры в районе горы Цергова, но безрезультатно. Несколько танков, рванувшихся было вперед, гитлеровцы подбили прямой наводкой из пушек, установленных на склонах горы. Василий Георгиевич доверил тогда штурмовать артиллерийские позиции врага астраханцу Юрию Балабину. Он напутствовал штурмовика:
- Разберись там как следует. Не сразу, а постепенно!
Капитан Балабин решил искать цели не группой, а поодиночке. Сначала группа "ильюшиных" прошла вдоль линии фронта над территорией противника. Затем "илы" на небольшой высоте устремились к ущелью, оставляя зенитки врага выше себя.
Свернув к седловине, штурмовики опустились в другое ущелье. Этот круговой маршрут повторили еще раз, ибо при первом заходе цель обнаружить не удалось. В деревне Гамры приметили лишь три бронетранспортера.
Во время второго захода обстановка прояснилась. В ущелье, в самом узком месте реки Веслок, был каменный мост. Балабин заметил, что к нему ведет лесная дорога. Правый берег реки скалистый, на север же от него тянется километров на восемь густой лиственный лес. В 150 метрах от моста, у подножия довольно высокой горы, ведущий различил два танка, вкопанные по башню в землю и обращенные орудиями к мосту. Южнее, ближе к Гамрам, спряталась тщательно замаскированная артиллерийская батарея.
Оценив обстановку, Балабин пришел к выводу, что одна группа "илов" должна подавить батарею, другая - врытые в землю танки.
Этот план был осуществлен блестяще. Первая шестерка подожгла оба танка, вторая - прямым попаданием "эрэсов" разбила орудия. Немцы в панике стали покидать свои позиции. Воспользовавшись их замешательством, пять "тридцатьчетверок", стреляя на ходу, проскочили мост, а вслед за ними двинулись еще десять бронированных машин.
Василий Георгиевич приказал Балабину сделать над позициями гитлеровцев еще два захода. Хотя боекомплект у летчиков был израсходован, в бой вступили воздушные стрелки, которые вели огонь по укрытиям фашистов из хвостовых пулеметов. Когда группа повернула домой, Юрий Балабин удовлетворенно вздохнул: наши танки приближались к Гамрам. Смелые и находчивые действия штурмовиков позволили тогда танкистам продвинуться сразу на 8-12 километров.
...Василий Георгиевич глянул вниз, где проплывали знакомые ориентиры. Самолет совершил посадку недалеко от штаба корпуса. Не раздеваясь, генерал прошел в кабинет, где стоял телефонный аппарат.
- Товарищ маршал! Я еще раз все обдумал по дороге, - сказал Рязанов. - Хочу пройти с корпусом весь путь до конца. Иначе поступить не могу!
- Ну и прекрасно! - в трубке послышался довольный голос Конева. - Твое решение, Василий Георгиевич, одобряю. Сейчас же об этом сообщу Новикову.
Войска 1-го Украинского фронта вели бои на территории Германии. Как-то Рязанов пригласил к себе начальника оперативно-разведывательного отдела полковника Иоффе.
- Весенняя распутица, - сказал он, - здорово мешает нам взаимодействовать с танковыми армиями Рыбалко и Лелюшенко. Необходимы каждодневные разведывательные полеты для точного определения дислокации противника, быстрого поиска исправных аэродромов. Покажите-ка мне донесения лучших разведчиков.
Замелькали знакомые фамилии: Бегельдинов, Мельников, Драченко, Яковлев, Степанов, Филатов, Балабин, Шутт...
Еще в районе Корсунь-Шевченковского гитлеровцы пустили путеразрушитель, который с помощью хитроумного приспособления, напоминающего плуг, ломал шпалы пополам, а рельсы выгибал дугой, обламывая их на концах. За час он уничтожил 12 километров железнодорожного полотна.
Найти и разбомбить его было поручено Талгату Бегельдинову. Каждый день поднимался он в воздух с одним желанием - обнаружить путеразрушитель. Но приходилось видеть лишь следы его работы. Кажется, вчера пролетал над знакомой железнодорожной веткой, а сегодня она уже изуродована. Поискал противника - нигде не видно. И так повторялось не один раз.
Наши войска интенсивно вели подготовку к уничтожению окруженной вражеской группировки. Склады боеприпасов расположены далековато, а на подходе к Корсунь-Шевченковскому - километры изломанного пути. И Рязанов настойчиво повторял свой приказ о необходимости найти и уничтожить путеразрушитель.
В который раз Бегельдинов поднялся в воздух. Собрал разведданные о позициях немцев, сфотографировал расположение артиллерийских батарей... И вдруг заметил на снежном покрове тень паровоза.
- Ах ты, шайтан! - выругался Талгат.
Снова взглянул: в лучах заходящего солнца двигалась уродливая тень паровоза. Резко снизился, выровнял "ил" над землей и сразу понял, почему его поиски до сих пор были безрезультатны. Сверху на путеразрушителе немцы смонтировали площадку, на которую уложили снег, комья земли, кусты. Пилот даже вскрикнул от радости, поняв, в чем дело. Развернул "ил" и спикировал, но паровоз, управляемый опытным машинистом, вдруг дал задний ход. Снаряды прошли мимо. Талгата это не на шутку разозлило. Со второго захода он угодил "эрэсом" прямо в котел. Паровоз окутался облаком пара и остановился. Потом штурмовик спикировал еще раз, и остальные "эрэсы" довершили дело: на рельcах осталась бесформенная груда металла.
Припомнился Рязанову и другой случай, когда на разведку летали парой Юрий Балабин и его ведомый. Им было приказано отыскать в селе штаб немцев. Прошли над домами на бреющем. Вдруг ведомый взволнованно сообщил Балабину:
- Смотри-ка, Андреевка - мое родное село.
Штаб гитлеровцев обнаружили по скоплению легковых автомашин.
- Так это ж моя хата! - воскликнул ведомый. Передали координаты Рязанову. Последовал приказ:
- Уничтожить!
Развернулись, сделали "горку" и устремились вниз.
- Юра! - крикнул ведомый. - Может, один ударишь, а? Рука у меня не поднимается.
- Ладно, Алеша, попробую...
Этот радиоразговор Василий Георгиевич слышал от слова до слова, но вмешиваться не стал.
Балабин сбросил бомбы на цель и тотчас услышал возмущенный голос товарища:
- Что ты наделал? Промазал ведь, Юра! Атакую сам...
И дом был накрыт точным бомбовым ударом. После возвращения на свой аэродром Алексей стал каким-то рассеянным.
- Пока не освободим село, в полеты его не посылать, - приказал Рязанов.
А когда Андреевку заняли наши войска, Балабин усадил упирающегося друга в трофейный "оппель". Подъехали к пепелищу. Алексей что-то хотел сказать Балабину, но язык у него не ворочался... Он увидел, как в обгоревших обломках дома копается мать. Плача, она прижалась к груди сына, стала рассказывать:
- Фашисты выгнали нас из избы: важная птица из Германии приехала. А тут и налетели наши, стали бомбы кидать. Страсть, что творилось! Потом я выглянула из соседней хаты: вместо нашего дома одни ямы да дымок в них курится...
- Знаешь, - улыбнулся Василий Георгиевич начальнику оперативно-разведывательного отдела, - если сюда присовокупить историю с Александром Максимовым, "шуточки" Николая Шутта, таран Луганского, бомбу Кобзева, которую тот приволок на крыле, то, пожалуй, получится собрание приключенческих историй.
- Про историю Максимова я что-то не слышал, - пожал плечами Иоффе.
- И немудрено, ведь случилось это в сорок втором. Летел он на "яке", в воздушном бою отказал пулемет. Максимов пошел на таран, фашиста сбил, но сам сорвался в плоский штопор. Как падающий лист приземлился. "Як" - вдребезги, а Максимову хоть бы что, отделался царапинами.
- Это что же, везение?
- Да, шансов уцелеть - один из ста. - Генерал взял из коробки папиросу. - А о Шутте вы, наверное слышали.
- Знаю, что он шутник, позер, любитель выпить...
- Но-но! - перебил Рязанов. - Пьет он лишь свои наркомовские. А вот что шутник, так тут Николай свою фамилию оправдывает, это точно. Перед каждым вылетом тарелку ломает. Не сломает - не полетит.
- Это вроде как суеверие...
- А разве не суеверие, когда летчики не бреются перед боевым вылетом, а некоторые сначала на земле посидят, прежде чем залезть в кабину? В полку Шевчука, например, один летает с собачонкой...
- Так это же нарушение, товарищ генерал.
- Нет тут никакого нарушения, дорогой. До сих пор существует в русских деревнях обычай вешать в домах лошадиную подкову на счастье, посидеть перед дальней дорогой... А поведение летчиков понятно: умирать-то никому неохота... Просто эти шутки у Шутта и других что-то вроде счастливых примет. Ребячество, конечно. Зато вы посмотрели бы Шутта в бою! - Василий Георгиевич глубоко затянулся папиросой и продолжал: - Шутки, конечно, разные бывают. Их надо научиться различать. А если командир по пустякам начинает шпынять подчиненных, то путного из этого ничего не выйдет. Одна нервотрепка. Знаю по себе... Был такой случай. Как-то группа "илов" возвращалась с задания. Запрашиваю: "Кто ведет группу?" - "Пушкин", - бодро отвечает ведущий. Я тогда здорово устал, не до шуток было. Запросил еще раз. "Пушкин", - опять ответ, но слышу голос осекся. "Придется разобраться", - говорю. Через пару часов приехал в полк. Собрали летный состав. Я строгим голосом спрашиваю: "Кто вел шестерку - выйти из строя". Молодой, среднего роста офицер сделал три шага вперед. Приложив руку к козырьку, представился: "Лейтенант Пушкин". Я переспросил фамилию. Думаю, может, ослышался. Он подтвердил. Рассмеялся я тогда. Что же мне оставалось делать? "А я уж думал, - говорю, - решили разыграть меня. Приготовился всыпать по первое число новоявленному поэту. Так вот, товарищ Пушкин, фашистов вы сегодня колотили по-гвардейски. Объявляю группе благодарность".
Помолчав, Василий Георгиевич приказал вызвать полковника Шундрикова.
Через час командир 8-й гвардейской штурмовой авиадивизии Владимир Павлович Шундриков, щеголеватый, стройный, входил в кабинет Рязанова.
- Готовится последний штурм, - сказал Василий Георгиевич, - вашей дивизии предстоит решить две задачи: первую - поставить в точно назначенное время дымовую завесу по руслу реки Нейсе, вторую - безотрывно сопровождать танковую армию Рыбалко. Лично вам, Владимир Павлович, придется поломать голову над выбором подходящих аэродромов. Может быть, следует искать их на линии прорыва. Это для того, чтобы поспеть за танками... Задачи понятны?
- Не совсем, товарищ генерал.
- Тогда присаживайтесь поближе, полковник. Разберемся по порядку.
Стрельба донеслась с левого берега Нейсе.
- Николай Павлович, что, уже началось? - беспокойно спросил Рязанов командарма-13 генерала Пухова. Стрелки наручных часов показывали два часа ночи.
- Несколько рот ведут разведку боем, - оторвавшись от телефонной трубки, сообщил Пухов.
- И каков результат?
- Все попытки продвинуться вперед и вклиниться в оборону врага наталкиваются на организованное сопротивление...
Была ночь 16 апреля 1945 года. Через несколько часов должно начаться последнее в этой войне наступление - берлинское. В ходе ночного боя разведка установила, что противник прочно занимает обороняемые позиции, которые протянулись на несколько сот километров по левому берегу Нейсе. Василий Георгиевич знал из донесений своих штурмовиков-разведчиков, что за первой, главной полосой обороны шла вторая, а на западном берегу реки Шпрее - третья (тыловая), оборонительная полоса.
Спать было некогда, и генерал Рязанов "сел" на телефон: связывался со своими полками. Задание, поставленное Коневым перед штурмовиками, было необычным, но от умелого его выполнения зависел успех первых часов наступления общевойсковых и танковых армий...
Над рекой занимался рассвет. Рязанов отдал приказ поднять корпус в воздух и ждал появления первых групп. Послышался характерный рокот "илов". Василий Георгиевич по номерам на фюзеляжах узнал ведущих - командира 144-го полка Героя Советского Союза гвардии майора Михаила Степанова и комэска 140-го полка гвардии капитана Николая Яковлева. В 6 часов 50 минут краснозвездные "ильюшины" появились над передним краем. Сделав несколько заходов, штурмовики выпустили шлейфы дыма, и река Нейсе окуталась бело-желтой завесой. Истребители прочесывали небо, не допуская немецкие самолеты к штурмовикам.
...Шестерка штурмовиков 140-го авиаполка снизилась до 5-10 метров. Один за другим они вылили содержимое своих бачков. Замыкающим шел Алексей Смирнов, который совсем недавно, пройдя сквозь муки фашистского плена, вернулся в строй. Перед кабиной его "ила" и сбоку стояла сплошная стена дыма, и вдруг Смирнов увидел в этой стене своеобразное "окно". "У какого-то самолета прибор сработал с опозданием", - подумал Алексей и, не колеблясь, направил свой "ил" к бреши, образовавшейся в дымовой завесе.
- Порядок! - крикнул воздушный стрелок.