Но он выбрал иную тему – таков уж у него нрав, таковы представления о жизни и судьбе. Да и пожалуй, он единственный в наше время, кто выстрадал право называться "совестью народа", а значит, он может судить время и власть со всей беспощадностью своего таланта.
Солженицын, испытавший на себе всю низость и все величие жизни, был счастлив, когда Академия приняла его в свои ряды. Это было признание того, что он становится в один ряд С. Аксаковым и И. Гончаровым, Ф. Достоевским и И. Тургеневым, А. Островским и А.К. Толстым, П. Вяземским и В. Жуковским и многими другими. Я назвал лишь некоторые имена литераторов, умышленно опуская десятки иных имен – представителей естествознания, и их имен легион, потому что не было ни единого дня, чтобы в Академии не состоял хотя бы один гений (но об этом люди узнавали, к сожалению, лишь много лет спустя). К счастью, А. Солженицын пришел в Академию, когда великих было много, и мне удалось даже однажды увидеть, как собрались в кружок Нобелевские лауреаты – Н. Басов, А. Прохоров и А. Солженицын и о чем-то горячо спорили. Оказалось, они поздравляли Александра Исаевича с восьмидесятилетием, а он резонно предлагал поднять по чарке водки, потому что "другие напитки с нею не идут ни в какое сравнение!". А водочка была не только охлажденная, но и отменная, по-моему, из Курской губернии, где вода особая – "царская"…
Академия берегла литературу стой самой поры, когда появилось в ней Отделение русского языка и словесности. Случилось это в 1841 году. В 1899 году, к столетию А. Пушкина, при Отделении был создан "Разряд изящной словесности". Чем же должны были заниматься академики. Это "русский язык во всем его объеме, с его наречиями и говорами; история русского языка; история русской литературы и культуры; церковно-славянский язык; южные и западные славянские языки и их история; история славянских литератур; история иностранных литератур по отношению к русской; история и теория искусства; теория словесности и историко-литературной критики". И на Отделения возлагалось составление словарей и "критическое издание русских писателей".
Академия твердо следует этим заветам, и особенно высока ее роль в издании полных собраний сочинений русских писателей. Только в последнее время появились академические издания А.А. Блока, A.M. Горького, И. А. Гончарова и других, а также началось 80-томное издание "Свода памятников архитектуры и монументального искусства России". Издательство "Наука", которое всего на четверть века моложе своей прародительницы – Российской Академии, все-таки выжило в последнее десятилетие и настойчиво издает лучшую научную литературу мира и Отечества.
…Идут разговоры о том, что академик А.И. Солженицын мечтает об издании всех своих трудов – как литературных, так и сугубо научных – именно в "Науке". Жаль, если это всего лишь слухи…
Время летит стремительно, но оно гениев обходит стороной, и они всегда наши современники. Как Ломоносов. Как Пушкин. Как Солженицын. И в этом наше счастье.
ПОЕЗДКА В КОММУНИЗМ
Я отдыхал в международном доме отдыха журналистов под Варной. Вдруг мне сообщают, что разыскивает меня представитель "Работническо дело" – главной партийной газеты Болгарии в то время. Он передает мне записку от ответственного секретаря "Правды" С. В. Цукасова. "Помоги коллегам, – писал он. – Оставайся в Болгарии столько, сколько надо". Я понял сразу, что речь идет о полете первого болгарского космонавта.
Было несколько идей, как именно сделать полет незабываемым. Одна из них – зажечь искусственную звезду над Родопами. Во время пролета корабля над Болгарией надо разом, во всех домах выключить свет, а потом зажечь лампочки одновременно – космонавты поймут, что их приветствует вся страна. Идею коллеги поддержали. А я придумал сюжет повести "Звезда над Родопами". В ней будет рассказываться не только о самом полете, но и о становлении и развитии космических наук в Болгарии, о сотрудничестве ученых и специалистов двух стран.
Но сначала надо было решить одну "проблемку", связанную с фамилией будущего первого космонавта Болгарии. Дело в том, что готовились к полету Кокалов и Александров. Лидерство было у Кокалова, предполагалось, что он станет основным пилотом, а дублером – Александров. Вот только фамилия звучала по-русски не очень приятно… Однако Георгий категорически возражал против смены ее на материнскую "Иванов", так как отец был против. Сын не мог его ослушаться.
Поехали на родину Кокалова в город Ловеч. Отец и мать Георгия приняли нас радушно. Был накрыт стол. На нем появилась бутылочка "сливовицы" – отменного напитка!
Разговор начался позже, когда мы уже прилично выпили и закусили.
Я впрямую сказал отцу, что сын не полетит в космос, если не сменит фамилию на "Иванов".
Отец сразу же согласился. Тут же болгарские товарищи организовали через военных связь со Звездным городком, к телефону позвали Георгия. Отец сказал ему, что согласен на изменение фамилии… А потом уже добавил мне:
– Ну почему мне так не сказали сразу? Неужели я противился бы – ведь все равно для всех жителей Ловеча, которые нас знают, Георгий останется Кокаловым!
– И для меня тоже! – заверил я. В то время главным было то, чтобы мой старинный приятель Николай Рукавишников и новый друг Георгий Иванов впервые в истории наших стран вместе полетели бы в космос.
Однако я не знал, насколько драматическим и тяжелым станет их полет…
Сразу после выхода на орбиту выяснилось, что прогорел двигатель и корабль не сможет вернуться на Землю. Все расчеты показывали, что шансы на спасение у Рукавишникова и Иванова ничтожные. Корабль останется на орбите, через несколько дней космонавты погибнут.
Николай был опытным инженером и пилотом, а потому быстро понял, что именно произошло. Он ничего не сказал Георгию. Однако позже выяснилось, что и тот все прекрасно понял, но виду не подал. Так и летали они сутки, не говоря друг другу ничего.
Но случилось чудо: двигатель сработал, и спускаемый аппарат приземлился точно в расчетном районе. Наземные службы этого не ждали, а потому космонавтов встречали только степные волки, но они теперь уже им не были страшны…
А в Москве решали, как отметить этот полет. Вышло спокойное сообщение ТАСС, мол, программа полета выполнена, и космонавты благополучно вернулись на Землю. Правда, на самом "верху" посчитали, что звезды Героев давать Георгию и Николаю не следует: все-таки до станции они не долетели, научную программу не выполнили…
Мне кажется, тут свою решающую роль сказала "Правда".
В газете появился очерк размером на полосу. Он назывался "Подвиг "Сатурнов"". В нем подробно рассказывалось о том, что произошло с советско-болгарским экипажем, какое испытание они выдержали, что пережили на орбите (ребята были со мной откровенны!). Материал заканчивался словами о том, что в истории космонавтики полет Рукавишникова и Иванова останется одним из самых драматических, а потому и героических.
Николай Рукавишников стал дважды Героем Советского Союза, а Георгий Иванов – Героем. Вскоре оба космонавта получили и высшие награды Болгарии.
Повесть "Звезда над Родопами" печаталась одновременно в "Правде" и "Работническо дело"…
А при чем здесь "поездка в коммунизм"?
Дело в том, что по приглашению руководства Болгарии мы с женой приехали в Болгарию. Поездили по стране, побывали на знаменитых курортах, встречались с очень интересными людьми и… не истратили ни копейки! Вот потому-то и называем до сих пор эти дни "поездкой в коммунизм".
Вскоре я написал пьесу "Район посадки неизвестен". Она была поставлена в Театре имени Н.В. Гоголя. Рукавишников и Иванов регулярно бывали на спектакле – приглашали в театр своих друзей. Они вновь и вновь переживали те события в космосе, о которым им напоминали со сцены.
ОЧЕНЬ СЕКРЕТНЫЕ АКАДЕМИКИ…
Понятно, что у правдистов было больше возможностей проникнуть на те предприятия, которые многие годы считались "почтовыми ящиками", рассказывать о секретных проектах и экспериментах, которые на самом деле были уже не секретными, но по-прежнему числились таковыми. Машина согласований, всевозможных виз и разрешений работала в стране четко и надежно, а потому приходилось практически любые тексты согласовывать. Правдистам было легче это делать, потому что будь то военная цензура, "космическая" или "атомная", она вынуждена была рассматривать наши материалы в первую очередь. А если возникали какие-то возражения, то цензоры всегда имели в виду, что мы можем пожаловаться на них "наверх", и им придется объясняться с начальством. Немало было случаев, когда мы заручались поддержкой секретарей ЦК или даже членов Политбюро. В этих случаях материалы чаще всего появлялись на страницах газет, а не отправлялись в архивы.
К сожалению, у нас в отделе науки довольно часто статьи отправлялись в архив, так и не получив "добро" на публикацию.
Особенно трудно было "пробить" сквозь цензуру очерки об ученых и конструкторах, которые решали атомные и ракетные проблемы. О роли С. П. Королева, к примеру, в создании ракетно-космической техники стало известно лишь после его смерти. Подобная "секретность" торжествовала, и пробить эту бюрократическую стену было чрезвычайно трудно. Подчас приходилось согласовывать текст в пяти-шести ведомствах, но и этого было недостаточно – требовалось согласование "в инстанции", то есть в соответствующем отделе ЦК партии.
Горжусь тем, что о многих главных конструкторах и великих ученых удалось рассказать в "Правде".
Три подобных истории, на мой взгляд, заслуживают особого внимания.
История первая: академик Н. А. Доллежаль
Иногда мне кажется, что радиация играет с человеком в "кошки-мышки". Одних (к сожалению, их большинство) она сжигает молодыми – и свидетельство тому кладбища в Челябинске-40, Снежинске, Сарове и Кремлевская стена в Москве, – а другим дарит долгую жизнь, когда девяностолетние юбилеи отмечаются в добром здравии и при ясном уме. Достаточно назвать имена Славского, Харитона и Александрова, чтобы понять: радиация (а каждый из них "набрал" по несколько "смертельных доз") бывает благосклонна к человеческому организму, – и даже рождается шальная мысль: а может быть, именно она и помогает так долго жить?
Но на долю Николая Антоновича Доллежаля выпало судьбой вновь поразить мир – великому атомщику XX века 27 октября 1999 года исполнилось ровно сто лет! И примером своей жизни он доказал: человек сильнее всевозможных нейтронов и гамма-излучений, если он умеет управлять своим разумом и телом. Поистине, мы сами творцы собственного бессмертия!
"Вновь" – я не оговорился. В 1946-м уже известный в стране конструктор Николай Доллежаль был призван в "Атомный проект". Как это случилось, он сам мне рассказал при одной из первых наших встреч.
– Вы уже тогда понимали, что нужно по-новому строить науку и ее связь с производством? – спросил я.
– Существовала инерция при внедрении новой техники, – ответил академик. – И необходимо было найти такую схему, которая обеспечивала бы условия эффективной работы ученых и конструкторов. Шел поиск кратчайшего пути. Так родился комплексный институт, состоящий из исследовательских отделов, конструкторских бюро и экспериментальных производств. Сейчас это обычно, а тогда был сделан первый шаг. Без этого невозможно было создать первый промышленный атомный реактор.
Доллежаля привезли к Курчатову. И тут же он был назначен Главным конструктором промышленного реактора. Кстати, не было еще и опытного – он будет пущен через год, да и об атомной энергии Доллежаль, пожалуй, ничего не знал.
Игорь Васильевич Курчатов был краток:
– Надо с молекулярного уровня перейти на атомный. Уверен, вы это сможете.
Он не ошибся. Доллежаль стал тем самым Главным конструктором, которому суждено было создать принципиально новые атомные реакторы.
Доллежаль исповедовал принцип: любая конструкция должна быть "красивой". Возможно, из-за "преклонения перед конструкторской красотой" и удалось "с ходу" построить реактор и в нем получить плутоний для первой нашей атомной бомбы.
А дело обстояло так. Обсуждалась идея промышленного реактора. В ее основе был заложен "горизонтальный" принцип. Именно такую схему добыли наши разведчики в Америке. Впрочем, об этом сам Доллежаль не знал – вся разведывательная информация приходила Курчатову, а тот был настойчив… Но что-то не давало покоя Доллежалю, возникли сомнения. Однако единственный аргумент, который он приводил – это "некрасивость" конструкции. На него посматривали с усмешкой, мол, только что пришел в атомную технику, а уже сомневается и спорит… Вскоре Николай Антонович предложил "вертикальную схему" реактора, и сразу же стало понятным, что эта конструкция более удобна – и стержни легче опускать в активную зону, да и система защиты упрощается.
Поистине: если тебе дают линованную бумагу, пиши поперек…
В июне 1946 года Доллежаль привез чертежи Курчатову. "Борода" сразу же расписался. Заметив удивленный взгляд Доллежаля, пояснил:
– Я доверяю специалистам. В крайнем случае – поправим…
На Урале рождался атомный комплекс страны. И первым его объектом стал промышленный реактор. Это была героическая и одновременно трагическая страница в истории науки. За нее дорого пришлось заплатить – жизнью и здоровьем тысяч людей, и среди них – академик Курчатов, который при пуске именно этого реактора получил лучевую болезнь… Доллежаль всегда был рядом с ним.
– Ничего другого, кроме этого реактора, для нас не существовало, – вспоминает Николай Антонович. – Осенью 1946 года началось строительство, а в июне 1948 года реак тор был пущен. В августе 1949 года была взорвана бомба из плутония, который был получен на этом реакторе. А уже в конце 1949 года мы получили задание на проектирование первой атомной станции. За четыре года все было сделано с нулевого цикла до пуска станции… А сейчас мне кажется, что многие работать разучились…
Под руководством академика Доллежаля были созданы реакторы для многих атомных электростанций. А в середине 60-х годов он выдвинул идею создания мощных промышленных комплексов в малонаселенных районах – на Крайнем Севере или в пустынях. Предлагалось построить там металлургические и химические предприятия, а их энергетическим сердцем должны быть атомные станции. Доллежаль доказывал, что со всех точек зрения, в том числе и экологической, создание таких промышленных центров будет оправдано.
После Чернобыльской катастрофы главный конструктор реактора академик Н. А. Доллежаль был освобожден с должности директора института и отправлен на пенсию. Он не стал доказывать, что его вины в этой аварии нет: впрочем, и слушать его не захотели – поиски виноватых шли недолго…
Однажды я получил от него письмо, в котором Николай Антонович восстанавливает историю создания первой атомной подводной лодки. Он обращался ко мне как к редактору "Правды" по отделу науки. Почти два десятка лет я регулярно предоставлял слово на страницах газеты академику Доллежалю, писал о нем. Даже после того печального "чернобыльского" заседания Политбюро ЦК КПСС… У меня не было случая, чтобы привести отрывки из рукописи Н. А. Доллежаля:
"Вскоре после опытного взрыва первой атомной бомбы Игорь Васильевич Курчатов стал настойчиво обсуждать с близкими ему сотрудниками и соратниками вопрос о том, как же все-таки приостановить дальнейший рост разрушительной мощи атомной энергии и направить ее в русло, полезное для человечества. Велись разговоры о многих направлениях: и о тепловозах на атомной энергии, и о самолетах. Больше всего речь шла об электростанциях и кораблях. Причем проблем, касающихся возможности создания атомной электростанции, было намного меньше, они не казались столь трудными ни для физиков, ни для инженеров и быстро превратились в конкретное стремление построить опытную электростанцию. Так оно и случилось. Первая в мире атомная станция была построена и пущена в 1954 г., а начало ее рождения относится к 1949 г.
Что касается флота, то здесь все было сложнее. Никто из участников создания атомной бомбы не имел отношения к флоту. Для них все было неизвестным. И помню, часто Игорь Васильевич по телефону обзванивал знакомых адмиралов, кораблестроителей и спрашивал, какая нужна мощность, каковы могут быть допустимые масса установки, ее габариты и т. д. Все это его чрезвычайно интересовало. Но приступить к созданию чего-либо конкретного пока не представлялось возможным. О том, что делалось в Соединенных Штатах, мы не знали…"
Тут необходим короткий комментарий к словам Н. А. Доллежаля. Дело в том, что в те годы экономика была не пределе: шло становление ракетной техники, создавалось термоядерное оружие, большие средства отпускались на развитие авиации. В Совете Министров и Госплане СССР считали буквально каждую копейку. Страна была нищей и опустошенной войной. Да и весьма важный "аргумент" в доводах наших атомщиков теперь отсутствовал: спецслужбы США и Англии довольно успешно ликвидировали нашу агентурную сеть, и теперь уже информация поступала только из открытых источников. А американцы умели хорошо скрывать свои работы по атомным проектам…
Академик Н.А. Доллежаль продолжает:
"Были намеки в литературе на то, что где-то что-то происходит, но что конкретно и в каких масштабах – все это было неизвестно. И вот в сентябре 1952 г. вышло постановление правительства о том, что надо немедленно приступить к созданию подводной лодки с атомной энергетической установкой. В нем говорилось, что научным руководителем работ назначается академик Анатолий Петрович Александров, а его заместителем – Дмитрий Иванович Блохинцев. Главным конструктором лодки назначается Владимир Николаевич Перегудов, начальник одного из КБ Министерства судостроения. Главным конструктором атомной энергетической установки был назначен я. Общее руководство всем ходом работ возлагалось на Вячеслава Александровича Малышева, в то время заместителя Председателя Совета Министров СССР и одновременно министра судостроительной промышленности, а с августа 1953 г. – среднего машиностроения".
Академик Доллежаль вспоминает, как на Балтийском заводе в Ленинграде втроем – он, Перегудов и начальник КБ завода Гасанов – собирались вместе и долго спорили о параметрах будущей лодки. И в результате поисков они пришли к выводу, что надо делать лодку водоизмещением три тысячи тонн, а мощность атомной установки такова, чтобы лодка развивала скорость хода до 30 узлов. И вот эти три человека предложили проект первой атомной подводной лодки.