Глава IX
Утром 20 декабря началось новое наступление войск 3-го Украинского фронта с целью прорвать сильно укрепленную фашистскую линию обороны "Маргарита", овладеть городом Секешфехервар и, обойдя с запада Будапешт, соединиться с войсками 2-го Украинского фронта.
Наступление поддерживали свыше 800 самолетов - практически весь действующий парк 17-й воздушной армии.
Это были дни напряженной боевой работы. Мы буквально висели над передним краем, возвращаясь на забеленную сырым снегом землю лишь для того, чтобы заправиться горючим и пополнить боекомплект.
Вначале беспрерывно обрушивали шквал смертоносного огня на артиллерийские позиции, оборонительные сооружения врага. Потом начались ожесточенные воздушные схватки.
В разгар напряженнейшей боевой работы 21 декабря в полк прибыли из армейской газеты давно знакомые нам журналист капитан Юрий Казьмин и фотокорреспондент Николай Гаврилов. У них было задание сфотографировать летчиков, отличившихся над Батинским плацдармом, рассказать о них в газете.
Пока шли беседы, все было нормально. Григорию Денисовичу льстило внимание армейской прессы, он охотно рассказывал о каждом из нас, явно преувеличивая наши заслуги.
Но вот пришло время фотографироваться.
Некоторые летчики суеверны. Фотографирование, да еще перед полетом, - этого они себе ни за что не позволят. Многие начали избегать капитана Гаврилова. Увидя это, Онуфриенко сказал:
- Ребята, уже пятый час, дело к вечеру, вылеты вряд ли будут еще, так что не бойтесь запечатлеть себя на пленке.
Прибывший с газетчиками летчик-инспектор майор Н. Ковалев тоже стал агитировать за фотографирование. Мы сгрудились группой вокруг него. Гаврилов раз-другой щелкнул затвором - готово!
И тут Онуфриенко зовут к телефону. Он бежит и возвращается злой, понурый, говорит:
- Скоморох, твоя эскадрилья дежурная - надо пару отправить на задание.
Выстраиваю эскадрилью, спрашиваю:
- Кто пойдет?
В ответ гробовое молчание. Мне лично ни с чем подобным еще не приходилось встречаться.
- Ну, так есть добровольцы? - переспрашиваю.
Молчок. Прошелся вдоль строя, пытаясь заглянуть каждому в глаза, но все опускали их вниз.
Черт бы побрал эти проклятые суеверия: как они действуют на психику! Но не могут же быть они сильнее здравого смысла? Я вспомнил, как еще в Адлере сел стричься, будучи уверен, что в воздух подниматься больше не придется. Только парикмахерша Оля прошлась раз-другой машинкой - зеленая ракета.
- Ну, Оля, достригут меня, наверное, немцы, - сказал я мастеру и помчался к самолету.
Был тогда бой, и очень тяжелый для меня. И я все ждал: вот-вот полоснет по мне очередь. Но все обошлось.
На земле сказал ребятам: "Чепуха - все это предрассудки!"
- Значит, добровольцев нет? Ну ладно, кто полетит со мной?
Вперед шагнула вся эскадрилья.
- Со мной пойдет Филиппов.
Выбор на Филиппове остановлен все по той же причине: на его машине стоял добротный новый мотор. К тому же он был моим ведомым.
Мы устремились к самолетам, когда я услышал голос Ковалева:
- Скоморох, возьми машину Романова.
Новенький Ла-7 недавно пригнал штурман дивизии майор Николай Романов из учебного центра, где он переучивался. Управление дивизии находилось рядом с полком, поэтому самолет был у нас на стоянке.
Механик-белорус старшина Данило Матвеенко, сменивший Петра Мартюшева в связи с переводом меня в 31-й полк, быстро перенес парашют с моего Ла-5 в самолет Романова. После Нижней Дуванки я стал с уважением относиться к парашюту, всегда присутствовал при его переукладке, проверял крепление шпилек. Сев в кабину, буквально в считанные минуты разобрался с ее особенностями, освоился в ней.
В 17.20 мы с Филипповым были в воздухе. Я выполнил несколько бочек, пару крутых горок - машина как зверь! На том и закончилось мое переучивание. Станция наведения вывела нас в район Каполнаш - Ниек. Думали, что состоится обычный рядовой вылет. А получилось совсем наоборот.
Впереди показалась десятка ФВ-190. Она стала разворачиваться для нанесения удара по позициям наших войск. Медлить нельзя. Врезаюсь в строй и первой очередью сбиваю замыкавшую его машину. И сразу же открыл огонь по следующей.
Среди "фоккеров" началась паника, они рассыпались в стороны, снизились до бреющего полета и стали уходить на свою территорию.
Но тут появилась восьмерка ФВ-190. Она попыталась с ходу отбомбиться по нашим войскам. Мы с Филипповым камнем свалились на фашистов и молниеносными ударами подожгли каждый по одному стервятнику. Они рухнули на землю прямо возле станции наведения, чуть было не накрыв ее.
Осталось шесть "фоккеров", но они еще пытаются прорваться к цели. Откуда такое нахальство?! Надо проучить. Подхожу снизу к следующей паре и с дистанции 30-40 метров сваливаю еще одного фашиста. Теперь немцам не до бомбежки - по газам и восвояси.
Считали, на том конец. Ан нет! - появилась еще одна группа ФВ-190. Снова - восьмерка.
Мы не дали ей даже близко подойти к месту бомбометания: стремительно атаковали, заставили куда попало сбросить свой смертоносный груз. Поджигаю еще одну машину. Разматывая шлейф густого черного дыма, она стала уходить. Тогда ее настиг Филиппов и короткой очередью добил окончательно.
- Молодцы, Ястребы, объявляю вам благодарность! - услышали мы в наушниках голос командира корпуса. Оказывается, он находился на станции наведения, наблюдал за боем.
На земле мы сразу попали в объятия Онуфриенко, всех летчиков: они поздравляли нас с высокими наградами - орденами Красного Знамени.
- Выходит, что фотографирование было к счастью, - довольный таким поворотом дела сказал Гаврилов.
- Выходит, что так, - сказал я и направился за командиром полка на КП, где была поставлена задача на завтра.
…Напряжение боев с каждым днем нарастает.
Если мы вели бой с 28 стервятниками, шестерка Кравцова - с 40, то 24 декабря восьмерке Петра Якубовского пришлось иметь дело с 50 ФВ-ШО. Финал был тот же: три "фоккера" навсегда прекратили свой полет, остальные рассыпались кто куда, не выполнив своей задачи.
Столь результативные наши действия вызвали, естественно, одобрение со стороны вышестоящего начальства. И не только одобрение. Некоторые летчики управления дивизии тоже изъявили желание принять участие в воздушных схватках. К их числу относился и майор Ковалев. Он обладал отличной техникой пилотирования, но за последнее время в боях бывал крайне редко, навыки растерял, а война идет к концу, и ему захотелось внести в победу свою весомую лепту.
Попросился он в нашу эскадрилью.
Мы не особенно радовались, когда к нам в строй становился человек, летающий от случая к случаю. А Ковалев - инспектор-летчик. Он, конечно, считает, что больше нашего знает и умеет, претендует на самостоятельность в действиях, а мы вынуждены отвлекать на его прикрытие своих лучших бойцов.
Не хотелось брать Ковалева на задание, и неспроста.
Назначили к нему ведомым Калашонка. Почему именно его? Это был наш самый надежный щит. Если прикрывает Калаш - можно ничего не бояться, вступать в бой с любой группой стервятников.
Но такому ведомому нужен был и под стать ему ведущий. А вот этого обстоятельства мы не учли, о чем потом горько жалели.
Ушли мы на прикрытие наших войск. Патрулировали тремя ярусами: внизу Кирилюк с четверкой, над ним - моя пара, надо мной - Ковалев с Калашонком.
Сначала все идет спокойно. Но вот пронеслась мимо пара "мессеров", вслед за ними - четверка. Я дал по ней очередь, она ушла под Кирилюка и его ведомых, тот сразу же устремился за ней.
- Кирим, отставить! Это приманка! - крикнул я по радио, потому что увидел вдали многочисленные точки: сюда шла армада "фоккеров".
И тут раздался взволнованный голос Ковалева:
- Мессы, мессы!
Я ничего не успел ему сказать, смотрю, а он уже ввязался в бой, стал пристраиваться в хвост "мессершмитту", тянуться за ним. Калашонок видит, что все выходит неладно, что их пару враг уводит в сторону, а сделать ничего не может: командир есть командир.
А Ковалев, еще не догнав "месса", кричит:
- Атакую, прикрой!
Где он - неизвестно, ушел куда-то в сторону: клюнул на приманку.
А мы шестеркой вынуждены встречать грудью в несколько раз превосходящую нас группу "фоккеров" и "мессеров". Ребята дерутся, как львы. Кирилюк поджигает "месса", от чьей-то меткой очереди задымил "фоккер", а у меня не выходят из головы Ковалев и Калашонок. На запрос не отвечают. Где они, что с ними?
А попали оба в незавидную ситуацию. Пока гнались за одним фашистом, их атаковали сзади два других. Калашонок стал отбиваться, а на Ковалева в это время набросилась еще одна пара. Ее увидел ведомый, крикнул:
- Коваль, сзади мессы!
А тот и ухом не ведет - стреляет по своему, который, поняв, видимо, с кем имеет дело, просто-напросто играет с ними в кошки-мышки.
Стреляет Ковалев, а сзади к нему тихо, без огня, подкрадывается коварный фашист. Еще мгновение - и сразит командира.
Верный себе Калашонок молнией устремляется к ведущему и, не имея возможности отразить атаку врага ни огнем, ни таранным ударом, становится между ним и машиной Ковалева, весь заряд "мессершмитта" принимает на себя. Его "ястребок" заштопорил, пошел к земле. Ковалев, не разобравшись в чем дело, во все горло закричал:
- Сбил, сби-и-л!
А раненый Калашонок с большим трудом поставил машину в горизонт, поковылял на ней домой.
Ковалев осмотрелся: нет ведомого. Бросился его искать, нашел, пристроился, сопровождая до самой посадки. С пулей в правом бедре, истекавший кровью Калаш еле-еле приземлился. Когда мы вернулись, его уже увозила санитарная машина. Вечером мы навестили Василия, узнали все подробности их злополучного боя, вызвавшего у нас много раздумий.
26 декабря развернулись ожесточенные бои за Эстергом. На этом направлении действовал и 4-й механизированный корпус генерала В. И. Жданова. В районе Бички продвижение корпуса застопорилось. Меня с Филипповым послали на разведку противника. Погода стояла дрянная. Местность под нами всхолмленная - лощины, овраги, лесистые взгорья.
Когда мы подошли к переднему краю и связались с КП корпуса, услышали в ответ открытым текстом:
- Скоморох, Скоморох, я - Жданов, пройдись в глубину немецкой обороны, посмотри, что там происходит…
А мы с Филипповым к тому времени обнаружили в лощинах немецкие танки.
- Я - Скоморох, впереди вас, километрах в трех, - вражеские танки.
- Много их?
- Более двадцати в одном месте, столько же в другом да около пятидесяти стволов артиллерии.
- Вас поняли, - ответили мне, но в голосе нет прежней твердости: неужели сомневаются в достоверности данных?
Решили с Филипповым еще раз пройтись прямо над гoловами у фашистов. По нас дали дружный залп зенитчики. Ну, какие могут быть тут сомнения?
В это время по радио прозвучал голос генерала Толстикова:
- Скоморох, следуйте на аэродром, заправьте баки и повторите все сначала.
Через короткое время мы снова были над тем же местом. Уже наступило утро, видимость значительно улучшилась. И мы как на ладони увидели танки, пушки, другую боевую технику. И все - в боевой изготовке.
Доложили Толстикову.
- Штурмуйте артиллерию! - отдал он краткий приказ.
Мы ринулись вниз, но немцы успели дать мощный залп по нашим войскам. Это разозлило меня и Филиппова. Мы один за другим произвели три захода, обрушив на головы "фрицев" весь наш боезапас.
Снова слышим голос Толстикова:
- Скоморох, сможете навести штурмовиков?
Скосил глаз на бензомер: стрелка приближается к критической цифре.
- Я - Скоморох, горючего маловато.
- Постарайся помочь штурмовикам.
И тут слышу голос Георгия Ковалева:
- Скоро будем над целью…
Мы встретили их, навели на цели и еле-еле успели добраться домой. В баках моего истребителя бензин закончился на выравнивании.
Штурмовики прекрасно справились со своим делом, помогли механизированному корпусу обойти группировку с флангов и разгромить ее.
Когда мы с Филипповым вылетели в третий раз и прошли над теми же лощинами, увидели настоящее кладбище разбитой боевой техники.
С напряженными боями войска 3-го Украинского фронта вышли к Дунаю севернее и северо-западнее Будапешта, что привело к окружению в нем 188-тысячной группировки фашистских войск. Венгерское правительство во главе с Ф. Салаши срочно "смотало удочки", перебралось в Австрию.
Советское командование, стремясь избежать кровопролития и разрушений столицы Венгрии, 29 декабря направило в расположение окруженных немецких войск парламентеров капитанов И. А. Остапенко и Миклоша Штейнмеца, которые шли к врагу с гуманными условиями капитуляции.
Гитлеровские изверги совершили гнуснейший акт, расстреляв обоих парламентеров. Еще ничего не зная об этом преступлении фашистов, летчики нашего корпуса старшие лейтенанты Н. Шмелев и П. Орлов пять раз прошли над городом на бреющем полете, сбросив около полутора миллионов листовок с условиями капитуляции.
Враг ничему не внял.
Он не терял надежды вырваться из окружения. Гитлер планировал контрудары по спасению попавшей в западню группировки.
Всем было ясно: Будапешт придется брать штурмом.
Приближающийся новый, 1945 год предвещал нам жестокие, упорные бои.
Окруженный в столице Венгрии враг капитулировать отказался, следовательно, от него можно всего ожидать.
Сигнал на вылет. Шестеркой выруливаем, дружно стартуем. Наше задание - сопровождение группы Ил-2 и разведка противника в районе Будапешта.
Грозно несутся штурмовики. У них четкая установка: без крайней надобности не допускать новых разрушений в городе. Практически это означало, что можно уничтожать только вражескую технику и живую силу на улицах, а в условиях большого города это далеко не простое дело.
Штурмовикам удалось обнаружить на одной из широких магистралей фашистскую автоколонну. Они обрушились на нее, одну за другой подожгли несколько машин. Мы, став в вираж, тщательно следили за воздухом. Ни одного немецкого самолета не появилось, и, когда "илы" закончили свое дело, мы, оставив пару вверху, четверкой прошли на малой высоте вдоль пылающей колонны, еще поддали ей огня.
Стремясь вырвать из окружения группировку войск, в ночь на 2 января немцы предприняли мощный контрудар из района юго-восточнее Комарно, еще через пять суток ударили из района севернее Секешфехервара, а 18 января попытались пробиться к своим южнее этого города.
Начиная со 2 января мы буквально не покидали своих истребителей. Сейчас, просматривая журнал боевых действий 31-го полка за тот период, поражаюсь количеству боевых вылетов и разнообразию выполнявшихся каждый день задач. И всякий раз, листая этот журнал, невольно задерживаю взгляд на первой странице с такой записью: "2.1. 1945 г. 12.45-13.40.4 Ла-5 Кравцова (младшие лейтенанты Цыкин, Попов, Калинин). Сопровождение Ил-2 в район Будапешта. Группу Ил-2 атаковали четыре пары ФВ-190. Сбили: младший лейтенант Попов - один ФВ-190, младший лейтенант Калинин - один ФВ-190, майор Кравцов - Ме-109 и ФВ-190.
Майор Кравцов с боевого заданий не вернулся".
С боевого задания не вернулся… Что это значит? Погиб? Попал в плен? Где-нибудь раненый пробирается к своим? Нет ничего хуже подобной неопределенности.
Возвращение Цыкина, Попова, Калинина без своего командира - исключительно скромного, честного человека, незаурядного бойца - было для нас ударом, каких мы давно уже не переживали.
Два дня ничего не знали о судьбе Дмитрия. И только на третий пришло сообщение, что его в крайне тяжелом состоянии подобрали пехотинцы и отправили в госпиталь.
Жив! Эта новость очень обрадовала нас. Жив - значит, вернется в полк, полетает еще с нами. А пока что эскадрилью возглавил его заместитель Олег Смирнов.
Снова на земле и в воздухе заваривается крутая каша. Нас перебазируют на новый аэродром ближе к фронту.
Остров Чепель - между старым и новым руслом Дуная, под самым Будапештом. Его аэродром - благоустроенный, с добротной бетонированной полосой. На нем базировались немецкие авиационные части.
Мы снова очутились в непосредственной близости к району боевых действий как раз в момент третьего контрудара противника западнее Будапешта.
16 января с утра густым туманом заволокло аэродром. Над всей линией фронта - густая дымка. И в такую погоду полк произвел 20 самолето-вылетов, а уже 20 января при тех же условиях - 60.
В дальнейшем, по мере усиления боев по отражению третьего контрудара противника, количество вылетов нарастало, как снежный ком. Дело в том, что немцы попытались установить воздушный мост с окруженной группировкой, чтобы перебрасывать в Будапешт оружие, боеприпасы, продовольствие. Естественно, мост этот прикрывался чрезвычайно большим количеством "мессов" и "фоккеров". Поэтому над столицей Венгрии постоянно завязывались ожесточенные воздушные схватки. Вражеские самолеты - транспортные и истребители - то и дело падали на город. Горьков, Калашонок, Кирилюк, Маслов, Цыкин и другие почти каждый день увеличивали свои личные боевые счета. Но не обходилось без жертв и с нашей стороны. В целом дивизией в эти дни было потеряно 24 самолета и 13 летчиков. Не вернулся с задания и мой ведомый младший лейтенант Иван Филиппов.
Это была невероятно тяжелая для меня утрата. Тяжелая потому, что я успел всей душой привязаться к Филиппову, и еще потому, что до этого не терял ни одного из ведомых: всегда берег их так же, как они меня.
Как же все случилось?
Мы с Филипповым вылетели по приказу Онуфриенко. В воздухе связались с Гришей Онискевичем, находившимся на станции наведения.
Онискевич - командир эскадрильи, Герой Советского Союза. После тяжелого ранения, как и Митя Кравцов, летать временно не смог, отлично проявил себя на станции наведения: быстро ориентировался в воздушной обстановке, разбирался в тонкостях тактики наших действий, стал для нас надежным помощником.
Вот и в этот раз он сообщил, что навстречу нам идет большая группа вражеских самолетов. Вскоре и мы увидели ее на одной с нами высоте. Боевым разворотом иду в сторону солнца, пропускаю "фрицев" под собой, а затем устремляюсь им вдогонку. Ведомый - за мной.
Подхожу вплотную к замыкающему строй "юнкерсу", поджигаю ему правый мотор. Он держится в воздухе. Вхожу в левый разворот и бью по второму мотору.
"Юнкерс" понесся к земле, прямо на лежавшее под нами село. Подумалось: сейчас ни за что ни про что могут пострадать его жители, и ничего с этим не поделаешь.
Сколько приносит война случайных, совершенно безвинных жертв! Никто их не считает, нет такой статистики. А напрасно: она помогла бы людям еще глубже осознать весь трагизм войны для мирного, гражданского населения.
Время отсчитывало последние секунды жизни "юнкерса", а меня попытался атаковать "мессер". Но мой верный страж Иван Филиппов был начеку. Длинной очередью он отогнал "месса".