Эта книга - сплав прозы и публицистики, разговор с молодым читателем об острых, спорных проблемах жизни: о романтике и деньгах, о подвиге и хулиганстве, о доброте и равнодушии, о верных друзьях, о любви. Некоторые очерки - своего рода ответы на письма читателей. Их цель - не дать рецепт поведения, а вызвать читателей на размышление, "высечь мыслью ответную мысль".
Содержание:
ЛЕОНИД ЖУХОВИЦКИЙ - БАНАН ЗА ЧУТКОСТЬ 1
УРОКИ НЕРАВНОДУШИЯ 1
ВКУС МЕДА 1
ВЗГЛЯНИ В ЗЕРКАЛО 9
РЯДОМ - РУКУ ПРОТЯНИ 24
Примечания 32
ЛЕОНИД ЖУХОВИЦКИЙ
БАНАН ЗА ЧУТКОСТЬ
УРОКИ НЕРАВНОДУШИЯ
Леонид Жуховицкий, наерно, правильно поступил, когда вынес в заглавие своей острой и, я бы даже добавил, колючей публицистической книги броское название одной из вошедших в нее поучительных историй - "Банан за чуткость". Этим заголовком он заранее предупреждает о характере книги, о том, что людям, которые готовы проявлять чуткость только на определенных условиях, в этой книге не поздоровится, так же как не поздоровится и многим другим ее персонажам. Эта книга, как говорится, с перцем - написанная с любовью к современной молодежи с пониманием ее духовных запросов и душевных сложностей. Эта книга а то же время по–хорошему злая и непримиримая по отношению к выведенным в ней носителям бацилл эгоизма, трусости, дешевого практицизма, духовной нищеты и душевной слепоты. При этом мне кажется особенно дорогим в этой книге, что автор не декларирует свою непримиримость, не принимает гранитной позы обвинителя. Для него оружие обвинения - это чаще всего анализ, он стремится докопаться, идя от следствия к причине, причем частенько, беря при этом вместе с собой за руку того или иного своего персонажа, доходит до этой первопричины вместе с ним и, добравшись до этой исходной точки, начинает вслух раздумывать над тем - а нельзя ли, начав с этой же исходной позиции, делать в жизни совсем другие шаги, действовать и жить по–иному.
Я назвал эту книгу публицистической, ибо в общем‑то она вся при своей разножанровости представляет собой некий единый разговор писателя с читателем на тему о том, как жить на белом свете, а конкретней - а нашем современном обществе; что хорошо и что плохо, что нравственно и что безнравственно; какие поступки и решения обогащают личность человека и какие обесценивают эту личность. И хотя книга разножанровая, хотя рядом с прямой дискуссией, с прямыми ответами на вопросы читателей, с прямым спором соседствует в одном случае - традиционный рассказ с вымышленными героями, в другом - портретный очерк с подлинными фамилиями и подлинными местами действия, в третьем - глава из путевого дневника, однако все, вместе взятое, составляет единую и именно публицистическую книгу, объединенную единой авторской волей, единым и упорным стремлением на разном материале и разными способами, в разных жанрах поговорить с читателем на главную для автора тему: как жить современному молодому человеку так, чтобы потом вспоминать эту молодость без чувства недовольства собой, раскаяния или стыда.
Адрес этой книги, конечно, прежде всего - молодежь. В ней молодые герои, и у нее будут главным образом молодые читатели. Но мне, как человеку совсем другого поколения, хотелось бы заметить в пользу этой книги, что, как мне думается, ее интересно читать и в тридцать, и в сорок, и в пятьдесят, - что ее интересно читать в шестьдесят - могу засвидетельствовать сам. А причина тому простая и весьма важная: автор не скользит по поверхности явлений, по их сиюминутности, не занимается ни обличениями, ни проповедями по мелочам. Как правило, он смотрит в глубь бытующих в нашей жизни явлений, и, когда доходит дело до их истоков - а оно обычно доходит у него до истоков, - то выясняется, что большинство затронутых им проблем существует для всех поколений: и проблема мужества и трусости, и проблема идеализма и практицизма, и проблема накопления духовных и накопительства материальных ценностей, и проблема ответственности и безответственности, проблема равнодушия и неравнодушия к делу и к людям.
Иногда мы-и в литературе, и в искусстве, и в критике - слишком поверхностно определяем черты поколений и слишком механически проводим грани между интересами и особенностями того или другого поколения, - а между тем чем глубже думает писатель, чем решительнее добирается до человеческого нутра актер, тем очевидней становится не то, что внешне отличает одно поколение от другого, а то, что продолжает оставаться в числе наиболее существенных нравственных проблем, над которыми мы размышляем и бьемся из поколения в поколение. И для меня одно из достоинств книги Леонида Жуховицкого состоит и в том, что она заставляет думать над некоторыми темами, которые одновременно являются так называемыми "вечными", и остросоциальными, и сугубо современными. Понятие "вечная тема" заслуживает иронического к себе отношения только в тех случаях, когда она превращается в некую дистиллированную воду, когда она искусственно выпаривается из жизни, отделяется от той реальности, в которой она существует на самом деле. В книге Леонида Жуховицкого вечные темы, в том числе такая вечная тема, как тема первой любви, не вынуты, не отторгнуты от жизни, а рассмотрены в самой жизни, в ее сегодняшней реальности - это тоже одно из достоинств книги.
Свое краткое вступление к этой талантливой работе я назвал "Уроки неравнодушия", и назвал не случайно, ибо при всем внешнем многотемье написанного, если вдуматься - что же лежит в основе этой книги, в чем ее пафос, в чем ее нравственный урок, - то следует ответить: главный ее урок - это урок неравнодушия. Для автора этой книги нет большего греха, чем равнодушие к людям, ибо такое равнодушие - не только грех сам по себе, но и первооснова большинства других отрицательных качеств, постепенно проявляющихся в человеке на основе его равнодушия - к делу, к людям, а чаще всего к тому и к другому. Нет ничего хуже, нет ничего социально и нравственно опаснее, чем равнодушие, - говорит своей книгой Леонид Жуховицкий, и я хочу закончить это свое краткое предисловие к ней тем, что полностью разделяю эту позицию ее автора.
КОНСТАНТИН СИМОНОВ
ВКУС МЕДА
ОНИ ВДВОЕМ У ПОДЪЕЗДА, НА ЛЕСТНИЧНОЙ ПЛОЩАДКЕ, НА ЛАВОЧКЕ В ПАРКЕ, ПОСРЕДИ ПОЛЯ, ПОСРЕДИ ПЛОЩАДИ.
ОНИ НИ НА КОГО НЕ СМОТРЯТ.
А ВСЕ ВОКРУГ СМОТРЯТ НА НИХ.
ВСЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО ГЛЯДИТ НА ВЛЮБЛЕННЫХ ВНИМАТЕЛЬНО И ПРИСТРАСТНО, КАК ЛЕТЧИК НА ПРИБОР ВЫСОТЫ, КАК ВРАЧ НА ГРАДУСНИК, КАК СВАРЩИК НА ОРАНЖЕВУЮ ИГОЛКУ ПЛАМЕНИ.
ИМ НИ ДО КОГО НЕТ ДЕЛА, А НАМ ТАК ВАЖНО, ЧТОБЫ ИМ БЫЛО ХОРОШО!
ВЕДЬ ЕСЛИ ЭТИ ДВОЕ У ПОДЪЕЗДА ИЛИ НА ЛАВОЧКЕ СЧАСТЛИВЫ - ЗНАЧИТ, ВСЕ ВОКРУГ РАЗВИВАЕТСЯ НОРМАЛЬНО, ЗНАЧИТ, В САМОМ ГЛАВНОМ МИР РАЗУМЕН И ДОБР, ЗНАЧИТ, ЗАВТРАШНИЙ ДЕНЬ БУДЕТ СОЛНЕЧНЕЙ НЫНЕШНЕГО.
ЭЙ, РЕБЯТА, КАК ВЫ ТАМ - СЧАСТЛИВЫ?
НЕ ОТВЕЧАЮТ -ЗАНЯТЫ ТОЛЬКО ДРУГ ДРУГОМ.
МЫ ОПАСАЕМСЯ ЗА НИХ, МЫ ТВЕРДИМ: СПЕРВА ВЫРАСТИ, СПЕРВА ВЫУЧИСЬ, СПЕРВА ВСТАНЬ НА НОГИ, ВЫСЛУЖИ ДОСТАТОЧНУЮ ЗАРПЛАТУ… НУ А ЕСЛИ ОДНАЖДЫ ВСЕ РАЗОМ ВОЗЬМУТ - И ПОСЛУШАЮТСЯ?
САМОЕ СТРАШНОЕ, СТРАШНЕЙ НЕ ПРИДУМАЕШЬ - ЕСЛИ ВДРУГ ВСЕ ОНИ ИСЧЕЗНУТ С УЛИЦ, ПЕРЕСТАНУТ ЗАНИМАТЬ ЛАВОЧКИ, ТОРЧАТЬ У ПОДЪЕЗДОВ, ПОДПИРАТЬ СТЕНЫ, ПУГАТЬ НА ЛЕСТНИЧНЫХ ПЛОЩАДКАХ ЗАПАЗДЫВАЮЩИХ КВАРТИРОСЪЕМЩИКОВ. ПРОСТО ВОЗЬМУТ И УЙДУТ, КАК ИНОГДА ТАИНСТВЕННО И ВНЕЗАПНО УХОДИТ ВОДА ИЗ ВСЕХ КОЛОДЦЕВ ОКРУГИ…
БОИМСЯ РАННЕЙ ЛЮБВИ, БЕЗРАССУДНОЙ ЛЮБВИ, БЕЗОТВЕТНОЙ ЛЮБВИ, А БОЯТЬСЯ НАДО - ОТСУТСТВИЯ ЛЮБВИ…
ГРУСТНЫЙ РАССКАЗ О ЛЮБВИ
В шестом классе они просто сидели за одной партой. В седьмом после школы вместе уходили домой. Правда, девочке домой было направо, а мальчику - налево. Но очень скоро выяснилось, что если сперва пойти направо, а потом налево, то получается не хуже, а, наоборот, гораздо лучше. Мальчик шел направо, потом налево, просто шагал с нею рядом, и каждый нес свой портфель, но мальчику было знобко и жарко, и ветер, и осенний, и зимний, радовал ему лицо. А как было девочке, он не знал, а думать об этом боялся.
В восьмом классе они по–прежнему вместе уходили из школы - только теперь держась за руки. А ребятам говорили, что у них пионерская дружба, и при этом громко смеялись.
Мальчик был некрасивый, веснушчатый, ярко–рыжий, а нос его загибался кверху, как крючок на вешалке. Мальчик пытался принимать какие‑то меры и дома, когда никого не было, перед зеркалом отгибал нос книзу и долго держал в таком положении. Получалось вполне прилично. Но потом, к сожалению, нос возвращался в прежнее состояние. Как‑то мальчик раздобыл широкую тугую резинку и целую неделю на ночь притягивал кончик носа к подбородку. Но и это ощутимых результатов не дало, а резинка однажды соскочила и очень больно шлепнула мальчика по губе.
В зимние каникулы он вдруг начал писать стихи. За два дня он сочинил четыре стихотворения - все о природе. Он переписал их в двух экземплярах и показал одному очень умному десятикласснику.
Десятиклассник здорово разбирался в литературе. Он сказал, что стихи слабые, главное, несамостоятельные, потому что в темах чувствуется влияние Есенина, в мыслях - Блока, в рифмах - Маяковского, а в образах - Мандельштама. Придя домой, он один экземпляр стихов разорвал и сжег, а второй на всякий случай запрятал подальше.
В девятом классе девочка позвала его к себе на день рождения. Он долго думал, что бы ей подарить, а потом сделал такую красивую книжную полку, что девочка от радости его поцеловала. Больше они ни разу не целовались.
А в конце осени девочка вдруг заболела. Болезнь была тяжелая - одна из форм полиомиелита. И последствия оказались тяжелыми - девочка выздоровела, но потеряла лицо. Осталась неподвижная, скошенная набок маска - судорога свела мышцы лица. Девочка потеряла все свои улыбки и все свои гримасы, среди которых были очень симпатичные. И хоть ей было очень страшно, очень горько, она потеряла даже выражение страха и выражение горя.
Девочку перевезли в другую больницу и там держали долго. Но она и сама не стремилась на волю - жутко было вернуться домой и в школу без лица. Ее лечили-кололи, делали массаж, заставляли шевелить губами, морщить лоб. Но мышцы не слушались, девочка плакала от отчаянья, а на лице это никак не отражалось, только слезы катились по неподвижным щекам.
Мальчик приходил в больницу, посылал ей передачу, робко выспрашивал в справочном дежурную сестру. Потом стоял под окном и махал девочке рукой - внутрь его не пускали из‑за очередной эпидемии гриппа.
Как‑то медсестра сказала ему, что сейчас для девочки главное - гимнастика лица и хорошо бы ей, например, побольше смеяться. Но тут же сестра со вздохом заметила, что, правда, какой уж тут смех, когда вся физиономия набекрень.
Но мальчик эти слова запомнил. Он стал девочку смешить.
Он каждый день после школы приходил под больничные окна и рассказывал ей разные смешные истории. Но слова едва доносились в палату сквозь приоткрытую форточку, и мальчик стал изображать эти истории в лицах, с помощью мимики.
Он не был особенно остроумным, в драмкружке никогда не занимался, и сперва все это у него получалось так себе. Но он очень старался, репетировал дома перед зеркалом, на уроках, уставясь в стену, придумывал разные ужимки и прыжки и постепенно навострился - пожалуй, у него проявился даже некоторый талант.
Когда подморозило и началась гололедица, он показывал, как их общие знакомые движутся в школу, скользил, кривлялся, взмахивал руками, падал на спину, судорожно взбрыкивал ногами… Один раз, падая, он больно ушиб колено, и гримаса боли получилась у него такой убедительной, что он взял ее в свой постоянный репертуар. Он падал на снег и, схватившись за колено, крутился волчком. А девочка смеялась.
Потом пошла настоящая зима, с настоящими морозами, с метелями. Девочка знаками спрашивала, не замерз ли он там, внизу. А он отвечал, что замерз, ужас как замерз, просто дрожит от холода, и трясся так, что шапка падала с головы, а перчатки летели в стороны. Шапку он ронял слишком часто и в конце концов простудился. Но он и простуду использовал для дела: принес вместо носового платка целое полотенце и сморкался в него минут пять подряд, да так пушечно, что вороны поднимались с веток. А девочка смеялась.
Потом он научился использовать свои физические особенности. Оказалось, что его внешность - просто клад. Мальчик раздобыл где‑то сигару, изображал с нею американского миллионера и очень забавно пытался прикурить сигару от своих огненных волос. Носу он тоже нашел применение, да еще какое! Он вешал на нос портфель и жестами показывал, как впоследствии нос у него еще вырастет и будет уже не нос, а хобот, и он сможет тогда, как индийский слон, перетаскивать бревна с места на место. Он показывал все это, а девочка смеялась.
Девочка смеялась, и постепенно у нее стали шевелиться щеки, стали слушаться брови. Скособоченная маска еще оставалась, но сквозь нее уже проступало лицо.
Целую зиму, все три месяца мальчик ежедневно приходил под окно больницы. Чем больше девочка смеялась, тем ей становилось лучше, а чем ей становилось лучше, тем больше она смеялась. К концу зимы ее стали смешить даже машины, тормозящие у поворота. А мальчик, воспользовавшись этим, стал изображать, как шофер, резко затормозив, ударяется носом о стекло и как голова его еще долго болтается взад-вперед.
В марте девочку выписали. К ней полностью вернулось лицо, и ее даже несколько раз показывали студентам и специалистам как пример полного выздоровления и свидетельство торжества современной медицины. Забрать ее из больницы приехали мама, папа и бабушка, а мальчик не приехал: он стеснялся взрослых.
На следующий день они встретились и долго гуляли по улице, держась за руки. Мальчик по привычке смешил ее, а она думала, какой он хороший и как она хорошо–хорошо к нему относится. Она, правда, не знала, любовь это или не любовь - скорей всего нет, потому что мальчик был слишком уж свой. Но она думала, что раз так, она не хочет ни в кого влюбляться, и танцевать на вечерах будет только с ним, а в кино и на каток ходить будет тоже с ним, вот так, взявшись за руки.
Правда, потом началась обычная школьная жизнь, и они даже пару раз поссорились из‑за чепухи, вроде неловкой подсказки, но быстро мирились, потому что мальчик был уступчив, а девочка отходчива. А в кино и на каток ходили вместе, взявшись за руки.
Летом девочку увезли на дачу, и там она влюбилась в студента–пятикурсиика. Сперва она этого, собственно, и не хотела и пробовала на нем свои улыбки и гримаски из чисто медицинских соображений - проверяла, насколько хорошо работают у нее мышцы лица. Но студент был высок, красив и держался с таким сдержанным, слегка презрительным мужским достоинством, что она все время чувствовала разницу между ним и школьными мальчишками. И от этого тревожного ощущения жизнь вокруг казалась яркой, зыбкой и неожиданной. А когда в дождь студент помогал ей надеть плащ и застегивал пуговицу у горла, сердце у девочки падало, и она думала, что вот сейчас ноги у нее подогнутся и она беспомощно обвиснет в его руках…
Потом, в конце лета, перед школой, она несколько раз вспоминала о мальчике и жалела его. Но, с другой стороны, думала, что она ведь тоже не виновата, потому что все получилось как бы помимо ее воли и она ничего с собой поделать не могла. И еще думала, что теперь она намного взрослее мальчика, потому что он хоть и хороший, но в общем‑то совсем еще мальчик, а она уже знает, что такое жизнь и что такое любовь…
С тех пор прошло порядочно времени, лет шесть, может, семь. Девочка давно уже замужем, растит дочку. Студент оказался человеком умным и серьезным, они поженились через полтора года после того, как познакомились. Живут они дружно и друг к другу относятся хорошо. Иногда девочка рассказывает знакомым о рыжем мальчике, самоотверженно смешившем ее всю зиму, и как бы сердито говорит мужу:
- Видишь, кого я из‑за тебя потеряла? А ты не ценишь!
Муж треплет ее по щеке и разводит руками:
- Стараюсь…
И ей приятно, что когда‑то ее любил такой хороший, самоотверженный мальчик, и приятно, что сейчас у нее такой хороший, все понимающий муж.
А мальчику теперь двадцать четыре года. Собственно, это даже не мальчик, а молодой мужчина. У него по–прежнему рыжие волосы и курносый нос. Но взгляд у него теперь прямой и жесткий, и знакомые девушки говорят, что у него свой тип и что по–своему он очень интересен. Он давно уже научился многим вещам, в том числе подавать девушкам плащ и застегивать пуговицу у горла.
Между прочим, в него влюблена одна девочка, с которой он познакомился летом в турпоходе. Она раза три в неделю звонит ему по телефону, изредка встречает после работы, а иногда вечерами прогуливается мимо его дома, глядя, как светится на четвертом этаже широкое, за серой шторой окно.
Порой подруги не без ехидства спрашивают, почему она выбирает для прогулок именно эту улочку. Девочка отвечает, глядя им прямо в глаза:
- Потому что я его люблю. Да, да, да! Ну и что?
К сожалению, мальчик в любовь больше не верит. Когда девочка договаривается с ним встретиться, он опаздывает или совсем не приходит. Когда она звонит и веселым голосом рассказывает разные истории про техникум, он говорит, что у него до черта работы и нет времени на трепотню. А также всякими другими способами мстит девочке за то, что мир устроен так несовершенно и несправедливо.
А кому будет мстить за свои обиды и огорчения эта девочка, пока неизвестно, потому что ей всего только семнадцать лет.
СТОИТ ЛИ ПРОЖИГАТЬ ЖИЗНЬ?
"Здравствуй, "Алый парус"! Откликаюсь на вопрос о "завсегдатаях" парка. Можете считать меня "завсегдатаем". Да! Мне нравится ходить в парк, вообще вечером быть в людных местах. Мне семнадцать лет, у меня красивые ноги, и я люблю носить короткие платья. Ребята обращают на меня внимание, и мне это нравится. Вообще, я думаю, каждой девушке приятно, когда она нравится ребятам, когда представляется случай пококетничать, позаигрывать с парнем. М. Горький сказал: "Каждая уважающая себя женщина - кокетка".
Когда чувствуешь, что ты кому‑то нужна, неважно, в каком виде, главное, в тебе кто‑то нуждается, уже как‑то приятнее жить. А иначе чувствуешь жизнь пустой и ненужной. Вы хотите сказать, что можно находить удовлетворение в учебе или работе? Да, можно. Но это опять неполная жизнь. Ведь каждый человек так устроен, что нуждается в любви, в ласке. А когда этого нет, то я лично не нахожу удовлетворения в жизни.
Я считаю, что по мере возможности надо прожигать свою жизнь, любить и быть любимой. Я с вами предельно откровенна, ведь любая девушка мечтает о любви, но не каждой это доступно и не каждая об этом напишет.
Я считаю, надо больше бывать в парках, там, где "веселятся, целуются, поют". Почему почти все красивые женщины довольны своей жизнью, прожигают ее, а некрасивые их считают за женщин "легкого поведения"? Некрасивые завидуют, вот и осуждают.
Свой адрес я не сообщаю, хочу, чтобы вы напечатали в газете это письмо. Вот увидите, эта тема волнует всех.
Таня Гром (это псевдоним)".