А в одной из приватных бесед заявила: "С радостью могу Вам сказать, что моя внучка – просто клад. Она принесла нам счастье и благословение. У нее полное отсутствие мелочной гордости. Всякому умеет она сказать что-нибудь приятное и чутко понимает доброе и прекрасное. Мужу своему она настоящий, великодушный друг. Все на нее здесь молятся. Она уже сделала очень много хорошего, что говорит о качествах ее сердца. Я тоже не без гордости могу сказать, что она меня любит. Я нахожу счастье в моих внуках…"
Не менее привлекательный образ живописуют и другие свидетельства современников, знавших Марию Павловну, наследную принцессу Веймарскую:
"Она невыразимо обаятельна и умеет соединить прирожденное величие с необыкновенною любезностью, деликатностью и тактом в обращении. Поведением владетельной особы она владеет в совершенстве. Нельзя было не удивляться, как она в первые же часы после приезда, когда ей были представлены придворные, тактично обращалась с каждым из них. С нее, наверное, начнется новая эпоха Веймара. Она… продлит и доведет до совершенства то, что Амалия начала сорок лет назад…", – Кристофер-Мартин Виланд, писатель.
"Мы все можем у нее учиться, эта русская не только молода, красива и богата, но и чрезвычайно умна", – Шарлотта фон Штайн, супруга придворного штальмейстера.
"Боги послали нам ангела. Эта принцесса – ангел ума, доброты и любезности. К тому же я никогда не видела такого созвучия во всех сердцах и у всех на устах, какое появилось с тех пор, как она стала предметом всеобщих разговоров", – Луиза фон Геххаузен, придворная дама.
"Манера, с которой она обращается с людьми, которые ей служат, обаятельна и свидетельствует об истинном величии. Кто бы ни находился в комнате – камергер или слуга, – всякий услышит от нее приветливое слово и может смело обращаться к ней. И после этого она сама рада, весела и охотно смеется", – Генриэтта фон Кнебль, придворная дама.
Но особенно интересен отзыв такого гения, как Фридрих Шиллер, благо он был лично знаком с Марией Павловной. "В лице нашей новой принцессы к нам прибыл поистине добрый ангел. Она необыкновенно любезна, понятлива и образована, она выказывает твердый характер и умеет соединять недоступность, свойственную ее сану, с самой обаятельной любезностью. Коротко говоря, она такова, что если бы у нас был выбор, и мы могли бы по собственному заказу выбирать принцессу, то мы все равно выбрали бы только ее и никого другого. Если только она почувствует себя у нас как дома, то я обещаю Веймару великолепную эпоху…", – писал поэт своему другу. И чуть позже, ближе познакомившись с принцессой: "Она обладает способностями к живописи и музыке, довольно начитанна и проявляет твердость духа, направленного на серьезные предметы. Лицо ее привлекательно, хотя она и не красавица. Немецким языком она владеет с трудом, но понимает его и читает легко. Она серьезно намерена изучить его. У нее, по-видимому, очень твердый характер; а так как она стремится к истине и к добру, то мы можем надеяться, что она и достигнет желаемого. Дурные люди, пустые, болтуны и верхогляды не будут иметь у нее успеха. Меня крайне интересует, как она устроит здесь свою жизнь и куда направит деятельность. Дай-то Бог, чтобы она потрудилась для искусства".
* * *
Шиллер оказался провидцем в этом вопросе: Мария Павловна действительно потрудилась для искусства.
Мария Павловна стала регулярно устраивать музыкальные фестивали, литературные вечера, организовывала празднества и карнавалы.
Она подружилась с Гете. Встретившись в ноябре 1804 года, принцесса и "великий веймарец" не прерывали общения до самой смерти поэта. Гете помогал Марии Павловне в ее первом знакомстве с культурной жизнью Веймара, много беседовал с ней об искусстве и философии. Можно сказать, русская великая княжна стала ученицей величайшего из немецких поэтов. Причем она сознавала, что это не она благоволит к Гете с высоты своего происхождения, а он снисходит к ней с высоты своего гения!
С 1805 года Мария Павловна посещала лекции, которые Гете читал у себя дома. Они регулярно вели переписку. "Ценность мудрости только увеличивается, когда ее путеводителем становится дружелюбие, не говоря уже о ясности, когда она облагорожена воззрением высокого ума", – писала принцесса поэту… Двумя культурными центрами Веймара были дома Марии Павловны и Гете, причем они словно бы являлись единым целым, двумя ядрами, заключенными в одну оболочку. "Все, кто приезжал в гости к Марии Павловне, оказывались в гостях у Гете, и наоборот", – отмечали современники. Среди гостей этих двух домов были члены русской императорской фамилии, в том числе Александр I, а также А. Тургенев, В. Жуковский, С. Уваров, З. Волконская. Покидая Веймар, Волконская, искренне привязанная к Марии Павловне, оставила следующие строки: "Удаляясь от пантеона великих писателей германских, моя душа исполнена чувствами благоговейными. Все там дышит наукой, поэзией, размышлением и почтением к гению. Гений там царствует, и даже великие земли суть его царедворцы. Там я оставила ангела, проливающего слезы на земле".
В 1808–1811 годах Мария Павловна вместе с принцессой Каролиной посещала лекции художника, искусствоведа и историка Иоганна Генриха Мейера. Для женщин их ранга это был беспрецедентный поступок, который высоко оценил Гете. Интерес к истории у герцогини Веймарской вскоре сделался основным, и спустя много лет, в 1852 году, она основала Историческое общество Веймара.
Дружила наследная принцесса и с Шиллером, но эта дружба продлилась недолго: в начале мая 1805 года поэт скончался. Марии Павловны в это время не было в Веймаре, она с супругом и принцессой Каролиной ездила в Лейпциг. Вернулась спустя два дня после похорон. Но свое уважение к памяти Шиллера она смогла выразить лучше, чем кто бы то ни был: Мария Павловна заботилась о вдове и сыновьях поэта на протяжении всей своей жизни.
* * *
Лето 1805 года выдалось засушливым и неурожайным. Мария Павловна, желая помочь своей новой родине, на собственные деньги закупила хлеб. Только благодаря ее доброй воле герцогство избежало голода. Тогда юную герцогиню Марию впервые назвали ангелом-хранителем Веймара.
О реакции жителей герцогства сообщает тогдашний ученый И. Фойгт: "Народ на нее молится, доброта Марии Павловны подействовала на него и сильно умерила его обычную грубость. Народ постоянно чувствует ее тихое заступничество, и я теперь понимаю, что может значить имя Марии в католическом символе веры".
В честь принцессы-благодетельницы загородная резиденция герцогов близ Эйзенаха Вильгельмталь была переименована в Мариенталь.
* * *
Тем же летом Мария Павловна ездила в Россию, гостила в Павловске у матери. Вдовствующая императрица Мария Федоровна очень тревожилась о здоровье своей третьей дочери, отданной замуж в чужие края, и Мария Павловна решила живым примером доказать, что она здорова, счастлива и процветает. Молодая женщина была беременна, но носила легко, почти не ощущая своего положения. Рожать она уехала в Веймар и, не в пример своим несчастным старшим сестрам, легко справилась с наиглавнейшей женской задачей. В сентябре 1805 года на свет появился принц Павел Александр Карл Фридрих Август. Правда, этому малышу не суждена была долгая жизнь: он умер в апреле 1806 года…
В 1808 году Мария Павловна снова родила, на этот раз девочку, окрещенную Мария Луиза Александрина. К счастью, малышка оказалась здоровее своего брата, выросла, вышла замуж и скончалась только в 1877 году.
Вторая дочь Марии Павловны, Мария Луиза Августа Катарина, родившаяся в 1811 году, также дожила до старости, скончавшись в 1890-м.
И лишь в 1818 году появился на свет долгожданный сын, Карл Александр Август Иоганн, великий герцог Саксен-Веймар-Эйзенах, который тоже радовал родителей крепким здоровьем. Он даже застал новый век: умер в 1901 году.
* * *
За свою долгую жизнь в Веймаре Мария Павловна прославилась своей благотворительностью, и ее не без оснований называли матерью нации. "Померанцевое деревце" славно прижилось на новой земле. Интересы Веймара Мария Павловна ставила даже превыше интересов России. Когда Веймар присоединился к Рейнскому союзу, поддерживающему Наполеона, к тому моменту уже воевавшего с Россией, свекор Марии Павловны, Карл-Август Саксен-Веймарский, решил пополнить опустевшую казну и выплатить французам контрибуцию из приданого своей богатой русской невестки.
Согласно закону, установленному еще императором Павлом I, ровно половина приданого всех его дочерей, выходивших за иноземных владык, продолжала храниться в российских банках. Если принцесса умирала – эта часть приданого так и оставалась в России: это служило принцессе защитой от возможного убийства ее новыми родственниками из корыстных побуждений, которые не чужды и людям королевской крови, особенно если кроме крови и короны у них почти ничего нет, как у большинства немецких королей, князей и герцогов… Также благодаря этому неожиданно мудрому для покойного императора решению его внуки, дети усопшей Елены Павловны Мекленбург-Шверинской, были материально обеспечены, несмотря на то, что войска Наполеона разграбили земли их отца.
А Карл-Август Саксен-Веймарский хотел "приданым великой княгини пополнить казну Веймара". Но любой член Рейнского союза, вольно или невольно, становился врагом России. Мария Федоровна писала генералу А. Я. Будбергу: "…деньги эти, употребленные в уплату наложенной Наполеоном контрибуции, пойдут на издержки войны, которую он ведет против нас!"
Особенно оскорбило вдовствующую императрицу то, что ее дочь, великая княгиня Мария Павловна, поддержала Карла-Августа в его наглой просьбе и сама в письме просила мать выплатить эти деньги, чтобы помочь "ее бедствующей родине". Тем самым Мария Павловна четко расставила акценты: ее родина – Веймар, а не Россия. И она сделает все, чтобы помочь Веймару.
Тщетно Мария Федоровна увещевала дочь, напрасно она писала: "…половина приданого помещена в российских бумагах не потому только, как напрасно говорится в письме, что оно при известных обстоятельствах должно возвратиться в русскую императорскую казну, но для обеспечения великих княжон. Это неприкосновенный запас для их обихода, для их детей, какие бы обстоятельства ни случились с ними в чужих краях. Самое естественное, как и самое надежное обеспечение великих княжон в том, что капитал, на который могут они жить, имея средства в запасе, находится в их родной стране".
Возможно, Мария Павловна и ее свекор надеялись, что безумная любовь, которую Мария Федоровна питала к своим оставшимся в живых дочерям, заставит ее преступить закон и втайне от сына, Александра I, занятого войной и политикой, направить дочери и ее новой родне столь нужные им средства… Но Мария Федоровна была, во-первых, очень благоразумной женщиной, а во-вторых – искренней патриоткой России. Она отдала письма Карла-Августа Саксен-Веймарского и Марии Павловны своему сыну – и предоставила императору решать судьбу приданого сестры. Собственно, его решение было вполне очевидно и предсказуемо.
6 мая 1807 года Александр писал из Бартенштейна, где тогда находилась главная квартира армии: "Я с особым вниманием рассмотрел прошение кабинета этой страны о том, чтобы получить заимообразно полмиллиона рублей, которые составляют половину приданого моей сестры и, в силу ее брачного договора, должны оставаться в России. Как ни желательно мне содействовать облегчению положения страны, сделавшейся вторым отечеством сестры моей, я не могу не принимать во внимание тех весьма основательных распоряжений, которые были сделаны относительно приданого моих сестер – великих княжон моим покойным отцом… Равным образом я не могу не принять во внимание настоящего положения дел, когда из-за неслыханных бедствий Саксен-Веймарское герцогство разделяет печальную участь большей части Германии, стонущей под игом французского правления, и когда, следовательно, всякая денежная помощь, оказанная Веймару, не замедлит перейти в сундуки неприятеля и будет употреблена на войну, которую он ведет против нас…"
Это был недвусмысленный отказ. Пусть и безупречно вежливый, элегантный, в стиле безупречного и элегантного государя, каким представлялся Александр I… И, возможно, каким он и в самом деле являлся. Бабушка, императрица Екатерина Великая, вырастила его прекрасным дипломатом. И в своем отказе он предлагал оппонентам понять позицию русского императора, отказ которого "происходит вовсе не от недостатка доброй воли". Александр писал: "…я всегда буду готов всячески доказать мое благорасположение и уважение, лишь бы не вопреки основным законам моей империи и обстоятельствам".
Обстановка на тот момент была такова: на востоке Пруссии шли битвы с Наполеоном; проиграв сражения под Прейсиш-Эйлау, под Фридландом, французы разбили прусскую и русскую армии. Летом 1807 года Россия вынуждена была заключить невыгодный для нее Тильзитский мир с Францией. Согласно его условиям, России пришлось поддержать Францию в континентальной блокаде Великобритании. Отныне России не только запрещалось вести с последней торговлю, но и, как и прочим союзникам Франции, принимать в своих портах британские корабли. Прекратив с Англией деловые отношения, Россия несла огромные убытки.
Осенью 1808 года Александр I и Наполеон I встретились в Эрфурте. Там же и тогда же произошла еще одна знаменательная встреча. Для присутствия на переговорах двух императоров в Эрфурт съехались многие немецкие монархи – члены Рейнского союза. Был в их числе и свекор Марии Павловны Карл-Август Caксен-Веймарский – вместе со своим министром Иоганном Гете. По словам поэта, "на съезд императоров и королей в Эрфурте герцог Веймарский хотел непременно привезти с собой то, что было у него самого значительного, только одни привезли с собой золото, другие – портфели с реестрами штыков и пушек, подкреплявшими дипломатические доводы". Самым ценным, что имелось у Карла-Августа, был его знаменитый министр. И Наполеон явно придерживался того же мнения. Узнав о прибытии Гете 1 октября, он назначил ему аудиенцию на следующее утро. Император Франции приветствовал поэта фразой, ставшей крылатой: "Вот человек!" Он беседовал с Гете о его романе "Страдания юного Вертера" и наградил его крестом Почетного легиона.
Но, помимо этой примечательной сцены, которую и Гете, и Наполеон, можно не сомневаться, помнили до конца своих дней, ничего особо значимого на переговорах не произошло. Русский и французский императоры подписали договор о взаимной поддержке в будущем, однако условия этого договора впоследствии не соблюдались.
Вскоре стало очевидно, что война России с наполеоновской Францией неизбежна. Александр I и Наполеон еще считались союзниками, когда русский император, навещая свою сестру Марию Павловну в Веймаре, сказал ей: "Двоим нам не ужиться в Европе: одному из нас рано или поздно должно отступить".
Александр не держал зла на Марию Павловну, он сочувствовал ей и, может быть, даже понимал ее верность новой родине… Ведь и его великая бабка императрица Екатерина, урожденная принцесса Ангальт-Цербская, и его мать Мария Федоровна, урожденная принцесса Вюртембергская, и его жена Елизавета Алексеевна, урожденная принцесса Баден-Дурлахская, – все они сменили родину и теперь демонстрировали безупречную верность России. Мария Павловна поступила точно так же.