Меня пригласили в баню. Я пошел с утра, мы выпивали. Потом еще выпивали. Потом я встретил своего должника. Он должен был мне ресторан за какое-то дело. И вот я уже в полувменяемом состоянии говорю: "Когда ты будешь рассчитываться?" Было три или четыре часа дня. Он отвечает: "Сейчас, жену отвезу, и поедем". А мы сидели в шашлычке рядом с рынком. Он жену отвозит, мы садимся, едем. Какие-то девушки нас где-то на квартире должны были ждать. Мы к ним собирались ехать. Но почему-то снимаем на дороге каких-то двух… непонятно кого… едем с ними в ресторан, там начинаем ссориться. Едем куда-то назад, потом в какую-то еще баню собрались, но туда не попали… В итоге я попадаю в гости к одной даме, с которой случайно познакомился за две недели до этого в ресторане, где она дала мне свой телефон. Я звоню ей, она называет адрес. Было часов десять вечера. Я покупаю вино, мы вчетвером подъезжаем к ее дому. Я говорю: "Вы меня подождите, я сейчас поднимусь, узнаю, останусь ли я здесь ночевать". Потому что женщина вообще мне незнакомая. Я только знал, что ее зовут Жанной. Захожу к ней, говорю: "Жанна, я у тебя останусь?" – "Ну, оставайся". Я говорю: "Сейчас я пойду, машину отпущу". А пакет с вином и конфетами я оставил у нее. Спустился вниз, сказал: "Уезжайте, я здесь остаюсь". Они уезжают. Я поднимаюсь наверх. А в соседней квартире второй день шла свадьба. Город у нас маленький, все друг друга знают. И меня затягивают в эту квартиру на свадьбу, мол, пойдем выпьем. Естественно, я там теряю свое время, минут сорок сижу, пью. Потом вспоминаю, зачем я сюда пришел. Ну, уже действительно я там перегрузился. Я возвращаюсь к ней. Дверь открыта, она сидит на диване, злая, говорит: "Да мой муж такого не позволял себе! Ты где-то ходишь столько времени!" А я веселый, со свадьбы, и ссориться не хочу. Она же все ругается и ругается… она даже стала обзывать меня так, как я никому не позволял никогда в жизни. Я сел рядом с ней, на диван, обнял ее, а потом тряханул несколько раз, говорю: "Ты чего, опомнись!" Впоследствии судмедэксперт дал заключение, что я держал ее за горло. Где-то полторы минуты. В это время у нее сломалась подъязычная кость. Но я-то этого не знал, естественно. Я потом встал и пошел на кухню открывать пакет с вином, который с собой привез к ней. Ну, думаю, сейчас выпьем да и помиримся. Когда вернулся к ней, увидел, что она задыхается. Естественно, испугался. Естественно, убежал. На суде мне судья говорит: "Ты не хотел смерти, но должен был предполагать наступление последствий своих действий". В результате дает формулировку: умышленное убийство. Оказалось, что у нее папа был председателем еврейской общины. Конечно, там проплатили… дали мне самый потолок. Не учли смягчающих обстоятельств: у меня была полная осознанка, мне три четвертых от срока могли дать. Но было предвзятое отношение. Так я оказался в колонии для бывших сотрудников.
– Каким было первое впечатление от колонии?
– Будто я попал в страну кривых зеркал. На полном серьезе, все встало с ног на голову. Когда я сюда пришел, для меня соврать было целой проблемой. Я всегда руководствовался таким принципом: пока человек меня не подвел, я ему верю. В колонии все наоборот: никто никому не верит. Все врут. Постоянно. Если в нормальном обществе интриган и гомосексуалист – это одно и то же, то здесь это уважаемые люди. Я отсидел в зоне пять с половиной лет. Конечно, я пытаюсь здесь выживать. Но для меня прожить день в зоне – это пытка. Потому что каждый день приходится видеть этих бывших сотрудников. Менты – это отдельная категория лиц в обществе, а бывшие менты – это вообще такие отбросы… хуже них уже никого не может быть! Понятие морали, которой живет общество, к ним не применимо. Они живут по своей морали, по своим критериям. Они вне общества. Абсолютно. И так происходит вообще в системе, в милиции. Это удельное княжество, где творятся свои дела.
– Вы ощущаете себя виноватым за преступление?
– Естественно. Я совершил преступление: человека нет. Осознание этого пришло дня через три после случившегося. И с чувством вины я еще очень долго жил. Я осознавал, что мой дом – тюрьма… Но меня не срок беспокоил. Меня беспокоила статья "Умышленное убийство". Я и на суде говорил: "Ладно, пусть срок останется прежним, но уберите формулировку об умышленном убийстве".
– В самом начале беседы вы сказали, что в жизни не бывает случайностей.
– Но я же вам объяснил, что я не мог ехать на преступление с вином и конфетами, стучаться по всем квартирам, искать малознакомого человека. Для чего? Чтобы совершить преступление? Случайностей не бывает не в плане совершения преступления, а в плане тюрьмы. Что случайно сюда не попадают. А попадают за тот образ жизни, какой ведут на воле. Лично меня в тюрьму привела… мания величия! Я считал, что весь мир вокруг меня вертится. Тесть мне постоянно говорил: "Зачем ты себя ведешь так вызывающе?" Если я заходил в ресторан и если не сыграли мою любимую музыку, это было для меня трагедией…
– Сейчас из дома вам пишут письма?
– С женой мы определили отношения как старые товарищеские. Я просил ее сообщать мне о детях. О себе она не пишет. И я уверен, что у нее уже сложилась своя жизнь. Потому что срок у меня большой…
– Желание в будущем эмигрировать осталось?
– Жить там – не знаю… А гражданство получить, конечно, хочу. Это для того, чтобы впоследствии наши родные правоохранительные органы меня не таскали. Потому что я знаю, как они работают. Преступление на участке совершилось подобное, они поднимают картотеку, кто есть из судимых, и первыми их в участок доставляют. А там никому ничего не объясняют. Там тебя просто на ночь закрывают, и ты там сидишь, неизвестно чего ждешь. Утром даже "извините" не скажут. Вот такая система наша. Правоохранительная.
Глава четвертая Предопределенные случайности
Шаг вперед, шаг назад
Карниз с шумом тяжелой вещи полетел вдоль окна. На грохот прибежал дневальный – осужденный. Глянув на место "аварии", он процедил: "Тэ-экс, ну, щас наладим".
Через пару минут в кабинет заглянул другой осужденный с молотком в руках.
– Можно? – спросил он.
– Подождите, мы скоро закончим беседовать, – ответил я.
– Вот смотрите, карниз упал, так уже через пять минут пришли делать ремонт. Сравните с нашими ЖЭУ… – в раздумье проговорил Владимир Иванович. На воле он занимал должность первого заместителя главы одного из районов Москвы. В колонию попал за взятку. – В чем разница? В ответственности. Здесь, в колонии, есть ответственность, на воле – нет. Потому что такая зарплата, что не формирует ответственности.
– В зоне вообще нет зарплаты.
– Ну, здесь перспектива – свобода.
– Выходит, чтобы привить чувство ответственности, нужно всех пересажать?
– А вы знаете, я был еще в СИЗО, к нам в камеру попали двое бывших прокуроров. Пообтершись в четырех стенах, они спустя время на полном серьезе говорили: хорошо было бы всех сотрудников правоохранительной системы запирать на какое-то время в камерах СИЗО. Зачем? На… стажировку! Особенно прокуроров. Ведь в уголовных делах только ставят галочку – рассмотрели, осудили… А что за этой галочкой? Судьба человека.
Сняв очки, Владимир Иванович потер глаза, близоруко прищурился.
– Я столкнулся с одним следователем окружной прокуратуры. Совсем молодой человек, говорит, что он – студент пединститута. И такие студенты нас судят…
На последнем слове он взмахнул руками, подавшись туловищем назад, уперся плечами о стену.
– Вы спрашивали, к чему в колонии нельзя привыкнуть. К тому, что здесь нахожусь. Это кошмарный сон. Судебный процесс – беспредел… Какие там адвокаты, их просто не слушают. Судья говорит: "Я так считаю". Всё, это доказательство вашей вины… Хотя нет такого юридического термина: "внутреннее убеждение". А многих людей лишают свободы именно на основании внутреннего убеждения судьи, который считает так, а не иначе. Теперь я знаю, что в нашей стране посадить могут любого человека. Доказать вину не могут, а посадить – могут. Это жутко… Но это следствие, а причины: МВД планирует, сколько человек нужно посадить, сколько возбудить уголовных дел по таким-то статьям. А значит, для этого нужно найти факты… и начинают такие факты "искать". Я позднее узнал, что в моем кабинете полгода велась видеозапись. Оказывается, всё ждали, что я возьму взятку… потратили сорок видеокассет! И что же? Я говорю: ну не было денег, мне их никто не вручал. Просмотрели сорок кассет – и ничего не увидели.
Владимир Иванович развел руками.
– Ведь если хотят уличить вымогателя, делают просто – помечают купюры, и вот он, взяточник, с поличным арестован. Я ничего ни от кого не брал, вину мою не доказали, не считая внутреннего убеждения судьи. Значит, кому-то сильно мешал…
Сжав кулаки, он решительно заговорил:
– Я вот никогда не прислушивался к поговорке: "От тюрьмы и сумы не зарекайся". На воле живешь – о плохом не думаешь. Наверное, это нормально… Только вот сам факт ареста воспринимается очень тяжело. Обстановка следственного изолятора перевоспитывает… за одну неделю… Но человек привыкает ко всему, даже к СИЗО. Жить-то нужно, человек адаптируется к новым условиям. А привыкнув, он понимает, что можно – нет, не жить, а существовать. Люди на воле не знают, что наши суды несовершенны. Процветает корпоративность: никакой из вышестоящих органов не станет признавать, что суды плохо работают. Суд – особая инстанция, здесь решаются судьбы людские, считается, что в суде не могут ошибаться… Поэтому любой приговор заранее обречен к исполнению. О СИЗО еще… Вот сидят в том числе за экономические преступления. Кому они, эти люди, опасны? Их нужно было бы освободить по подписке. И пусть гуляют себе. До суда. Со мной в камере, в Москве, сидел начальник отдела милиции. Три с половиной года провел он в СИЗО. Обвиняли по 290-й статье – в получении взятки. А потом его оправдали. Человек три с половиной года без вины отсидел! Я провел в СИЗО год и восемь месяцев. Это очень много. Когда я прибыл в колонию, то первое время даже не мог далеко ходить. Сейчас поясню, что это значило. Когда есть свободное время, разрешается прогулка на территории отряда. И вот во время прогулки я делал три шага, а потом автоматически разворачивался, чтобы таких же три шага сделать в обратном направлении. Как привык в камере СИЗО двигаться – там тесно, со всех сторон углы, кровати, люди – шаг вперед, шаг назад, так и здесь, в колонии, плечо само разворачивалось через три шага. Я один раз так стал поворачиваться, потом спохватился, думаю, что это я делаю? Разворачиваюсь!.. Зачем? Автоматически, оказывается. Даже смешно мне стало. Хотя грустно все это…
Сделав паузу, он опускает глаза, разглядывая свои руки, стол, упавший карниз.
– Ну что зона, если говорить о зоне, здесь не хватает… умственной деятельности. Вот я освоил в колонии пошив обуви, пробивку, комплектацию. Может, пригодится на свободе. Хоть знаю теперь, как обувь шьют. Еще я смотрю, оглядываюсь, что за люди меня окружают. Разные случаи бывают. Кого-то спровоцировали на преступление. Не каждый ведь может жить на одну зарплату, на которую нельзя содержать семью. И нет законного пути заработать деньги. А семью кормить надо. И человек думает: вот совершу преступление и не сяду. Так все думают. Вообще, в зоне хорошо понимаешь, узнаёшь психологию преступника. И еще вот что я понял в зоне. Ни одно преступление не стоит того, чтобы потом за него попадать в зону. Уж лучше в деревню, в глушь, пусть меньше будет благ, меньше цивилизации, но зато ты будешь на воле. На воле стократ лучше…
Выговорившись, Владимир Иванович опять трет глаза.
– Как думаете, – спрашиваю его, – почему только в зоне человек осмысливает содеянное?
– А вы знаете, не хватает культуры, образования. Там, на воле, у многих нет понимания того, что преступление – это плохо. Плюс нет тормозов у людей.
В кабинет заходит нарядчик Мурашов.
– Ну что, побеседовали? – Мурашов внимательно смотрит на Владимира Ивановича, как бы пытаясь угадать, о чем тот рассказывал.
Бывший замглавы района кивает головой и, обращаясь то ли ко мне, то ли к нарядчику, спрашивает:
– Разрешите идти?
Я говорю:
– У меня больше нет вопросов.
– Так вот, – оживляется нарядчик, – я там еще двоих привел. Будете беседовать? Бывшие военные… оба.
Заложник системы: монолог первый
– Я закончил военное училище, служил в армии, на Сахалине. У меня ребенок часто болел, врачи советовали сменить климат. И я решил переехать на материк. Подал рапорт с просьбой перевести, но мне – бац! – отказ. Потом второй, третий отказы. Я уже решил просто уволиться, сумел взять отношение в Сибирском округе. Удалось переговорить с заместителем командующего округом. И меня наконец уволили… Поехал в Новосибирск, где жила родня моя и жены.
Нужно было где-то устроиться на работу. Переступив через себя, я – бывший кадровый офицер, пошел в грузчики. И вот случайно… впрочем, теперь я думаю, что уже не случайно, – ведь ничего случайного в нашей жизни вообще не бывает, верно? Все предопределено – я зашел в УВД, в отдел кадров так называемого МОРО – межрайонного оперативно-розыскного отдела при УВД Новосибирской области. Меня приняли на работу в должности оперуполномоченного. Шел конец 1995 года…
Тесть подарил квартиру. У меня двое детей, любящая жена, и, казалось бы, чего не жить… а вот угодил за решетку! Что случилось? Система… Я называю это слово с большой буквы: Сис-те-ма. Если стал "белой вороной" – тебя Система раздавит. Прижмут к стене и начнут давить, пока не размажут по этой стене… Мне вменяли девять статей Уголовного кодекса: кражу, грабеж, взятку… Мы проводили операцию, пришли с обыском. И якобы я самовольно взял деньги – украл их, потом по "краже" меня оправдали, но вменили взятку, а потом оправдали и по "взятке", но уже обвинили в мошенничестве. Плюс превышение полномочий… якобы я ударил подозреваемого папкой по щекам. В итоге по шести статьям оправдали, по трем – осудили. Сами, наверное, не поняли, за что посадили… Если в приговоре были даже такие фразы как "не установленным следствием пистолетом и наручниками" или что "свидетелю нельзя не верить, потому что он доктор юридических наук". Представляете?! Смех и грех. И это наше правосудие! Двадцать первый век на дворе…
В милиции практикуется так называемая палочная форма отчетности. Раскрыл преступление – поставил палочку, и чем больше таких палочек – тем больше раскрытых преступлений. Если в этом году раскрыто, к примеру, сто преступлений, то в следующем нужно раскрыть уже сто одно преступление – поставить в отчетах сто одну палочку. Иначе скажут, что плохо работаешь… Идет гонка за раскрываемостью: поощряется не качество следствия, а количество. И чтобы раскрывать больше преступлений, сотрудники милиции идут на фальсификации преступлений: подкидывают наркотики, боеприпасы, порождают очередное "громкое дело".
Прокуратура… казалось бы, оплот законности! Должна быть таким оплотом. Прокурор сам возбуждает дело, сам арестовывает, сам проводит следствие, сам ведет надзор за судом. А если суд выносит оправдательный приговор, то кто же согласится, что ранее проведенная следственная работа – это зря потраченное время. Прокурор вносит протест, решение суда отменяют. А это значит, что честного судью, рискнувшего вынести оправдательное решение, теперь заклеймят как судью, который выносит неправомерные решения. И это значит, что у судьи снизят баллы, лишат премиальных, урежут тринадцатую зарплату. За честное решение судью накажут рублем. Так формируется стереотип судебного процесса, предопределяется обвинительный приговор, так возрождается ГУЛАГ в стране: наши суды только приговаривают, но не оправдывают. И не дай бог кому-либо оказаться под жерновами правосудия…
У нас был случай: одна бабка к соседу пришла, просит отремонтировать стиральную машину. Жили они в деревне, ближайший Дом быта – в райцентре, за десятки километров. Сосед разбирается в механизмах, говорит: ладно, зайду. Через какое-то время он приходит, а бабки нет дома. Он берет стиральную машину и уносит. К себе домой – ремонтировать. Возвращается бабка, смотрит – нет стирального агрегата, ох, ах, украли! Обращается к участковому милиционеру. Соседа арестовывают и потом судят. За что? За кражу. Хотя в юриспруденции есть понятие о примирении сторон. Бабка признала, что сама просила его отремонтировать стиральную машину, и теперь она вроде бы даже хотела забрать обратно свое заявление о краже. Но не тут-то было! Мужика посадили. Даже не стали в суде вникать, что не было у него умысла красть.
Вот говорят, что об экономике той или иной страны можно судить по количеству отбывающих наказание в тюрьмах. Чем меньше заключенных, тем выше уровень экономики. С этой точки зрения в России… нет никакой экономики! В Швейцарии, я читал, если тюрьма пустая, на ее здании вывешивают флаг. У нас флаги никогда не появятся… Пишешь в Верховный суд надзорную жалобу по поводу приговора – получаешь ответ: сидишь – сиди… "Приговор обжалованию не подлежит!" С такой припиской в тридцать седьмом расстреливали…
Из Новосибирска – по этапу. Привезли в этот город, в СИЗО. Поместили в бокс. Это восемнадцать человек в помещении девять на полтора метра. Вентиляции нет, умывальника нет, розеток нет. На прогулку не выводят. Кругом – клопы. И нет нар. А у всех в камере сумки… теснота и духота превеликая. Окно – узкая полоска. Пять дней держали в этом боксе.
А зона, ну что зона… Главное здесь – не опуститься, потому что человеку в трудных условиях всегда легче опуститься, чем возвыситься. Но вот к чему нельзя привыкнуть… – к замкнутому пространству. Тяжело заставить себя писать домой письма, хотя знаю – ждут, но… о чем писать?! Что был еще один вывод на работу? Что копал яму и за смену выкопал вот на такую глубину, а? Страшно это… И вот уже начинаешь писать как бы не о себе, от третьего лица, просто о чем-нибудь рассуждаешь…