За четыре месяца до начала войны Чиркову позвонил из Киева режиссёр Леонид Луков и предложил сыграть в его новом фильме "Александр Пархоменко" роль… атамана Нестора Махно. Как писал затем сам актёр: "Вот уж чего я не ждал, так не ждал. Вот оно, исполнение желаний! Я даже не стал спрашивать - как это могло ему прийти в голову. Я понял главное, что этот режиссёр считает меня актёром, что он готов вместе со мною провести опыт рискованный, но для меня увлекательный, а может, интересный и для зрителей…
Мало кто верил, что я справлюсь с этой ролью. Многие считали, что я могу изображать только положительные стороны человеческой натуры… Один мой приятель долго убеждал меня: "Когда ты сыграл Максима, зрители решили, что ты сам таков, тебе даже письма писали - Максиму Чиркову. А теперь что же? Если ты удачно представишь Махно, те же люди будут думать: есть, значит, у тебя что-то общее с этим бандитом!.. Тут ведь и на Максима пятно ляжет! Сообрази-ка… Стоит ли за эту роль браться?"
Но я принялся за работу. Стал читать книжки по истории Гражданской войны, мемуары участников сражения с махновцами. Читал рассказы Бабеля, стихи Багрицкого. Говорил с людьми, которые видели живого Махно. Внимательно разглядывал фотографии самого атамана и его банды…
Надел я махновский костюм, загримировался, подклеил нос, нацепил парик… Ничего не помогает - вижу: в зеркале сидит загримированный актёр. Пришёл помощник режиссёра проводить меня на съёмку. Я даже рассердился на него: "Сам знаю. Приду!" Вышел в коридор. Коридоры у нас в студии длинные, с крутыми лестницами, с головокружительными переходами. Съёмка ночная, а в коридорах все лампы выключены. Темно. И вдруг я подумал: "А что, если бы сам Махно здесь с кем-нибудь столкнулся? Ведь он бы решил, что его убить хотят. Ох, и жутко бы ему стало!.."
Я даже голову в плечи втянул и вдруг ощутил страх, как ощутил бы его Махно.
Таким испуганным и озирающимся по сторонам я выскочил на освещённую площадку перед ателье. Там сидели режиссёры, осветители и актёры…"
Конечно, Чирков играл Махно в той интерпретации, которая существовала тогда в советской истории: то есть злодеем. Однако стоит признать, что палки в этом деле актёр не перегибал, как это случится с другими актёрами, игравшими потом эту роль. Например, в фильме Г. Рошаля "Восемнадцатый год" Махно будет изображён и вовсе патологическим убийцей, с упоением расстреливающим беззащитных людей, катаясь на карусели.
Между тем судьба фильма "Александр Пархоменко" была нелёгкая: когда отсняли большую часть материала, началась Великая Отечественная война. Зимние съёмки перенесли в Новосибирск, летние эпизоды снимали в Западной Украине. Чирков смог ненадолго вернуться в Москву. В октябре, когда фашисты подошли к столице, было принято решение эвакуировать в числе других организаций и "Мосфильм". Чирков хотел остаться в Москве, но ему это сделать не позволили. 16 октября наш герой покидает Москву. В своём дневнике он пишет: "Я за рулём своего "КИМа" отправляюсь в путь. Боязно ехать. Мотора не знаю. Машина перегружена. Еду по шоссе Энтузиастов. Люди идут на работу. Застава. Нас обгоняют "ЗИСы". Разбомблённый мост. Еле объехал".
Доехав до Горького, наш герой пересел в поезд и вскоре прибыл в Ташкент. Там он приступил к съёмкам в картине Константина Юдина "Антоша Рыбкин", где исполнил главную роль - весёлого и бесстрашного повара Рыбкина. Фильм имел успех у массового зрителя, хотя многие его ругали. Например, А. Твардовский в своём письме Чиркову от 24 марта 1943 года писал: "Не могу только удержаться при этом и не попрекнуть Вас за то, что Вы со своим золотым талантом влипли в поганый фильм об Антоше Рыбкине. Я чуть не плакал, когда смотрел это произведение искусства. Не обижайтесь, пожалуйста, умолчать не мог".
Кроме этого фильма, Чирков снялся ещё в нескольких картинах, которые стоит здесь назвать: "Фронт" (1943), "Кутузов" (1944), "Иван Никулин - русский матрос" (1945). Когда последний фильм вышел на экраны страны, Чирков вступил в ряды КПСС.
В 1946 году режиссёр Лео Арнштам приступил к съёмкам фильма "Глинка". Главную роль в нём он предложил сыграть Б. Чиркову. Позднее тот напишет в своём дневнике: "Картину показывали наверху. Какие-то непонятные претензии… Будут кромсать.
Посмотрели после переделки - как будто чужой фильм. Все расстроены, но всё равно все будут помнить, что было раньше, а сам фильм, прежний, был чудо какой задушевный".
В сентябре того же года Чирков впервые в своей жизни попадает в Западную Европу - в составе делегации советских кинематографистов он едет на фестиваль в Канн. В дневнике актёра читаем: "Вот я еду по Парижу!.. Как во сне. Как на съёмке! Может быть, это новая роль, а кругом декорации?.."
В декабре 1948 года Чирков получает письмо от своего друга, известного сценариста Алексея Каплера, который в то время находился в лагере (во время войны он завёл роман с дочкой Сталина Светланой, и его за это посадили). Прочитав это письмо, Чирков записал в своём дневнике: "Уже много дней хожу потрясённый письмом Люси Каплера…
Потрясение моё от чистоты и мужества самого тона письма. Письма, написанного человеком, полным любви, самоотречения, веры и ласки к людям и написанного оттуда.
А я продолжаю ходить, сниматься, есть, репетировать - в общем, жить".
Эти слова были написаны нашим героем 5 января 1949 года. А на следующий день в его жизни произошло знаменательное событие - он встретил девушку, которая стала его первой и последней официальной женой. Звали девушку Людмила Геника, она была дочкой проректора ВГИКа. А встретились они на дне рождения Николая Крючкова, с которым наш герой давно дружил. Но послушаем саму Л. Чиркову:
"Гостей было много. Все были молоды. Четыре года, как кончилась война, и радость жизни, ощущение её полноты будили веселье гостей. Застолье продолжалось уже несколько часов. Шум, гам, все разговаривали друг с другом.
Звонок возвестил о приходе нового гостя. Он вошёл, но никто не обратил на него внимания. Хозяйка дома, моя подруга, усадила его за стол прямо против меня и умчалась по своим хозяйским делам (женой Н. Крючкова тогда была актриса Алла Парфаньяк. - Ф.Р.). Он наполнил бокал, приподнял его, вероятно, хотел сказать какие-то поздравительные слова, но всё кругом шумело, веселилось. Он улыбнулся, осмотрелся по сторонам, наткнулся на мой заинтересованный взгляд и, лукаво улыбнувшись, сказал: "Ну, тогда ваше здоровье". Так мы познакомились.
И вот тогда я сразу поразилась его глазам. Они были удивительные - огромные, внимательные, ласковые, умные… Внутри их зажигались лукавые огоньки, и сразу же Борис Петрович становился похож на мальчишку, который собирается напроказить и удерживается из последних сил. Мы проговорили весь вечер. К концу вечера выяснилось, что мы живём неподалёку друг от друга, и поехали домой вместе. Это "малое землячество" как-то душевно сблизило нас.
Тринадцатого января - наша вторая встреча.
Борис Петрович пригласил мою подругу, её мужа и меня вместе встретить Новый год. Накануне с большим успехом была принята картина, в которой он играл главную роль, и он хотел отметить эти два события.
Мне и хотелось пойти, и не хотелось. Я собиралась встречать Новый год в компании, где все давно были известны друг другу, можно было явиться в любом виде и проблема туалета для меня, молодой актрисы с окладом в 325 р., не возникала.
Тем не менее меня уговорили, правда, сделать это было не так уж трудно.
Но когда я вошла в зал "Гранд-отеля", все мои женские комплексы охватили меня с невероятной силой. Большой зал залит светом, почти вся артистическая Москва здесь, и такие нарядные, такие яркие туалеты. Я села за стол и решила - танцевать не буду, а уж сидючи блесну "эрудицией" (всё-таки профессорская дочка) и за непринуждённой - "светской, интеллигентной" - беседой всё, а главное, всех поставлю на место.
И опять глаза!
Посмотрели на меня с удивлением и с какой-то затаённой горечью и печалью. Потом они сощурились, блеснули огоньком, и на меня посыпалась груда цитат, сентенций, умозаключений - всё это было преподнесено нарочито выспренно, вроде бы с юмором, хотя сарказма было куда больше. Как же меня поставили на место! Как же было стыдно, но до чего же увлекательно слушать - ведь я добрую половину не знала.
Вероятно, на моей физиономии отразилась и эта заинтересованность и увлечённость, потому что глаза смягчились, потеплели и даже чем-то заинтересовались.
Комплексы кончились. Мы пошли танцевать. Удивительные глаза оказались совсем рядом, и как же легко и радостно было в них смотреть…
Семнадцатого января - наша третья встреча.
Каток "Динамо". Перерыв на обед. Каток пуст, на нём только три фигуры, из которых одна моя. Мои "солёдники" старше меня. За мной молодость, ощущение, что я нравлюсь, уверенность, но и самоуверенность, конечно. Ну, сейчас я покажу - как надо кататься! Начинаю "бег", стараюсь изо всех сил и поэтому спотыкаюсь, сбиваюсь с ритма, наконец выравниваюсь и победоносно оглядываюсь.
Коля на "норвегах" в низкой посадке идёт на блестящей скорости по большому кругу катка.
Борис Петрович посередине катка на фигурных коньках крутит пируэты, чертит вензеля и на меня - никакого внимания! Впрочем, нет. У фигуриста очень лукавый глаз, мимолётный, но такой острый, такой насмешливый, что я тут же грохаюсь на лёд. Обидно до слёз. Он тут же подлетает, поднимает меня, и глаза становятся участливыми - в них раскаяние за насмешливую улыбку…
После этого мы встречаемся ещё один раз и больше никогда уже не расстаёмся…"
9 ноября 1949 года у молодожёнов появляется на свет дочка, которую в честь мамы назвали Людмилой. А буквально через несколько месяцев в их семье новый праздник: Б. Чиркову присваивают звание народного артиста СССР.
Стоит отметить, что за все 34 года совместной жизни Б. Чирков и Л. Геника поссорились всего один раз - летом 1949 года. Как это произошло, рассказывает сама жена нашего героя:
"Стало известно, что у нас будет ребёнок. До этого детей у Бориса Петровича не было, и это известие он воспринял с невероятным восторгом.
Я стала "табу"! Всё для меня! В том числе чистый, свежий воздух. Была снята дача на лето. Борис Петрович снимался на "Мосфильме", но приезжал, как только мог. На даче со мной жили мать моей подруги вместе с внуком и её приятельница - Лидия Ивановна…
И вот в этой атмосфере заботы и внимания как-то, когда все улеглись уже спать, зашёл у нас с ним разговор о поэзии Марины Цветаевой, а также о поэзии Анны Ахматовой и других акмеистов.
Если для Бориса Петровича эти имена были откровением юности и он относился к ним как к чему-то для него безусловному, то для меня, чья юность проходила под знаком войны в Испании, полёта Чкалова, папанинцев, все эти "дамские" стихи были так чужды, что разногласия наши не замедлили проявиться. И вот ночью разгорелся спор. Борис Петрович - человек необычайно азартный, я тоже спорщик не из последних. Мы подняли на ноги всю дачу. Мы ругались, глаза горели, мы так ожесточённо ненавидели убеждения друг друга, что сначала над нами смеялись, узнав о причине спора, затем пытались образумить, но потом уже начали волноваться. Наконец что-то шепнули Борису Петровичу, и он сразу замолчал, как споткнулся. Я продолжала бесноваться - другое слово подобрать трудно. Еле-еле меня остановили, и наконец всё смолкло. Но три дня мы не разговаривали. Причина - поэзия Цветаевой. Больше мы никогда не спорили, ни разу не поссорились…"
В начале 50-х годов Чирков вёл достаточно активную творческую и общественную жизнь. Во-первых, в апреле 1950 года он становится артистом только что созданного Театра имени А.С. Пушкина. (На его сцене он сыграет самые разные роли: Миколу в "Украденном счастье", Смирнова в "Тенях", Щепкина в "Гоголе" и др.) Во-вторых, он по нескольку раз в год в числе различных кинематографических делегаций выезжает за границу. В те годы, наверно, не было в СССР артиста, кто чаще Чиркова ездил бы за рубеж. В 50-е годы он, например, побывал в Индии, Китае, Люксембурге, Италии, Франции, ФРГ, ГДР, Польше, ЧССР, Венгрии, Англии, Швеции, Финляндии, Испании и т.д. и т.д. И в-третьих, Чирков хоть изредка, но снимается в кино. В 1951 году на экраны страны выходит фильм "Донецкие шахтёры" (в 1952 году фильм получил Сталинскую премию), в 1954-м - "Верные друзья", который становится лидером проката и занимает 7-е место (его посмотрели 30,9 млн. зрителей).
Показательный случай произошёл с Чирковым в ноябре 1951 года, когда он поездом возвращался из Польши в Москву. Чтобы хоть как-то избавить себя от назойливых поклонников, наш герой решил как можно реже выходить из своего купе. Однако и эта мера не помогла. Однажды, когда он мирно спал на своей полке, его разбудили. Открыв глаза, актёр увидел рядом с собой высокого мужчину в военной форме. В руках тот держал бутылку вина и бокал.
- Борис Петрович, - обратился к артисту военный, - вы уж простите, но я не мог не зайти. Давайте выпьем за наступающий праздник. Не обижайте военных!
И Чиркову пришлось выпить.
Однако едва военный покинул купе, как тут же его место занял другой человек - молодой парень с белокурым чубом. У него в руках была уже открытая бутылка шампанского. Видимо, почуяв неладное, наш герой высунул голову в коридор и обомлел: вдоль всего коридора к дверям его купе выстроилась огромная очередь людей с бутылками в руках. Казалось, что все пассажиры этого поезда мечтали выпить на брудершафт с самим Максимом! Такова была популярность этого персонажа и актёра, сыгравшего его.
В 1952 году семья Чирковых переезжает с улицы Чкалова, дом 14/16, где они прожили три года, в высотный дом возле Красных Ворот. В отличие от прежней эта квартира намного больше и просторнее. Здесь есть где разместиться богатой библиотеке хозяина дома.
В конце 50-х годов Чирков снялся в нескольких фильмах, однако в основном это были посредственные картины. Как он сам писал в марте 1958 года: "Какое счастье работать в хорошей драматургии… Особенно это я чувствую теперь, после двухлетнего "творчества" на студии Довженко…"
В том же месяце Чирков слепнет на левый глаз. Оказывается, он уже несколько лет плохо видел этим глазом, но никто из родных об этом даже не догадывался. И только летом 1958 года правда внезапно обнаружилась. Вот что пишет по этому поводу жена артиста Л. Чиркова:
"Мы отдыхали в Джубге. Днём, в жару, Борис Петрович не любил бывать на пляже, но к вечеру, когда зной спадал, он приходил на берег моря, и мы с ним сидели до темноты…
Я сидела справа от Бориса Петровича, слева от него стояла сумка, которая вдруг тихо упала набок. Я сказала: "Боренька, подними - намокнет". Он спросил: "Что?" - "Сумка, разве ты не видишь?" И вдруг, помолчав, он сказал: "А я этим глазом не вижу, - и потом, через паузу, добавил: - Давно".
Я как с ума сошла! Но всё вокруг было так тихо, что я все слова, которые и найти-то не могла, всю боль, весь ужас - всё это я шептала, быстро, бессвязно, но шептала. Борис Петрович положил мне руки на плечи и сказал: "Ну что ты, что ты? Успокойся. Ну разве тебе было бы легче, если бы я сказал раньше? Я должен был справиться сам и пережить тоже сам"".
Отмечу, что в мае 1961 года Чиркову была проведена операция по удалению левого глаза.
Летом 1963 года руководство Театра имени А.С. Пушкина отправило на пенсию народного артиста СССР Николая Черкасова, с которым Б. Чирков начинал работать ещё в питерском ТЮЗе. Как писал в своём дневнике наш герой: "Вчера был у меня Коля Черкасов. Ему подписали в театре пенсию!!! А попросту выставили. Смотреть на него и слушать невозможно.
А может, и мне уйти. Самому. Пока не выбросили. В общем-то, я этому театру не нужен".
И действительно, тем же летом Чирков из Театра имени А.С. Пушкина ушёл. Три месяца пожил у себя на даче, затем поехал в Лондон в очередную командировку. Но без работы долго не просидел. Осенью 1964 года он был принят в труппу Театра имени Н.В. Гоголя, что на улице Казакова.
Не стояла на месте и кинематографическая карьера. В 60-е годы он продолжал активно сниматься. Вот некоторые из фильмов: "Порожний рейс", "Каин XVIII", "Грешный ангел" (все - 1963), "Живые и мёртвые" (1964), "Чрезвычайное поручение" (1965), "Первый посетитель" (1966), "Мятежные заставы" (1967).
В конце 60-х у Чиркова случился второй инфаркт (первый был в 50-х) и он угодил в больницу. В эти дни он очень много читал. В июле 1975 года последовал третий инфаркт. Но и в этом случае всё обошлось. Лёжа в больнице, Чирков задумал писать книгу о своём творчестве под названием "Азорские острова" (к тому времени наш герой был уже автором нескольких книг, первая из которых вышла ещё в 1950 году). Вскоре его литературное желание осуществилось - "Азорские острова" вышли отдельным изданием в 1979 году.
В 70-е годы кинобиография Чиркова пополнилась новыми картинами: "Ижорский батальон" (1972), "Горожане" (1976). В 1972 году вышел фильм, посвящённый творчеству Б. Чиркова, под названием "Наш друг Максим", в 1975 году ему было присвоено звание Героя Социалистического Труда.
В Театре имени Н.В. Гоголя актёр играл самые разные роли. Например, в спектакле "Заговор императрицы" по А. Толстому он был Григорием Распутиным, в "Птичках" по Ж. Ануйю - Шефом.
Творческая жизнь в эти годы почти ничем не отличалась от того времени, когда он был в зените славы. Было у него всё: и радости, и разочарования. Вот что писал он в своём дневнике за 1978–1979 годы:
"Вчера звонил Саша Борисов - умер Вася.
Не стало на свете большого актёра, большого художника Василия Васильевича Меркурьева. (Он умер 12 мая 1978 года. - Ф.Р.)
Нет. Я уже не могу позвонить по телефону и сказать: "Василий Васильевич, до отхода "Красной стрелы" ещё есть время, заезжайте к нам!.."
Совсем другой поезд увёз его, и не в Ленинград, а туда, откуда возврата нет. Это горько!.."
В мае 1979 года Чирков начал опять преподавать во ВГИКе (в конце 50-х он преподавал там недолгое время) и взял себе узбекскую студию. В декабре 1979 года он на два месяца попал в больницу - сердце - и написал книгу, на этот раз о песнях, которых он знал тысячи. Эта книга станет последней в жизни Б. Чиркова, десятой по счёту.
Б. Чирков умер в мае 1982 года. О последнем дне его жизни рассказывает жена, Л. Чиркова:
"В маленькой передней, прямо против входа, висит чеканка. На ней изображён русский воин, витязь. Внимательные глаза на красивом, обрамлённом бородой лице смотрят прямо на вас, а в руках чаша, на которой написано: "Во славу русского искусства. Борису Чиркову" - и автограф автора. 27 мая 1982 года эту чеканку после спектакля "Птички", где Борис Петрович играл главную роль, ему вручил Юрий Петрович Машин, который был тогда директором завода "Хромотрон". Он рассказал, с какой любовью делал эту чеканку её автор, неизлечимо больной рабочий завода, воспринимавший Бориса Петровича как витязя и богатыря искусства. Чирков был очень растроган подарком и на следующий день, утром, вооружившись инструментом, стал искать место, куда бы его повесить. И нашёл. Светлый лик витязя должен был встречать входящих в дом. Повесив чеканку, он стал собираться в Кремль, где должно было состояться вручение Ленинских премий. Было это 28 мая в 14 часов 30 минут. Выходя из квартиры, Борис Петрович оглянулся на витязя и сказал: "Хорошо будет встречать!"
Но витязь его не встретил. Борис Петрович в дом больше не вернулся. Он умер в реанимационной машине, которая увезла его из Свердловского зала Кремля, где ему стало плохо…"
Похоронили Б. Чиркова на Новодевичьем кладбище.