Савина любили очень многие, в том числе и Репин. "Дружески протягиваю Вам руку - очень рад познакомиться… Ивана Савина я знаю по живому таланту, бросаюсь его читать - (оказывается, он - Саволайнен) - очень, очень рад познакомиться". Впоследствии, отвечая на предложение Савина выступить с обращением в связи со зверствами новой власти в России, старый художник отвечал: "У меня там, в Совдепии, есть заложники - дочь и внучка (учительницы), у внучки уже трое правнуков моих. Полуограбленные, они обречены на переселение. И вот, обиженные власти погонят их зимою куда-нибудь в Сибирь… Кто же их нраву может перечить?" А когда Савина не стало, Илья Ефимович обратился со словами поддержки к вдове поэта: "Я всегда мечтал, глядя на этого красавца-малороссиянина, написать его портрет… Какая невознаграданая потеря".
Вдовой поэта, после всего нескольких лет брака, стала Людмила Владимировна Соловьева, дочь офицера 1-го Финляндского стрелкового полка. Впоследствии она пережила Савина на семьдесят лет и сделала очень многое для сохранения наследия мужа. Именно ее и ее мать встретил на квартире у Савина агент финской тайной полиции, когда пришел познакомиться с поэтом. Его отчет был найден в архивах финских спецслужб, и мы предлагаем вашему вниманию отрывки из этого уникального документа:
"В соответствии с полученным заданием я встретился сегодня с финским корреспондентом газеты "Сегодня" Иваном Саволайненом, проживающим в Теле, в районе сахарного завода рядом с улицей Риентотие.
Г. Саволайнен, пишущий под псевдонимом Иван Савин, сам открыл мне двери. Я вошел в маленькую, бедно обставленную комнату, в которой, кроме Саволайнена, находилось еще две женщины: одна - молодая, другая, темноволосая, старше. В углу, на маленьком столе, стояла пишущая машинка неизвестной мне марки, но, судя по клавиатуре, очень старая. Обстановка комнаты - диван и стулья, на которых лежат толстые стопки газет и книг…
На улице мы сели в арендованный мною автомобиль. Мне показалось, что это было ему неприятно, и он начал страшно заикаться, чего я раньше за ним не замечал. Позже я узнал, что заикание его возникло после издевательства в ЧК, и оно усиливается от сильного волнения".
Агент полиции говорил с Савиным в основном о его непримиримых протестах против большевистской власти и о том, где и как можно получить сведения о подлинных событиях, происходящих в СССР. На самом деле агента интересовало, откуда Савин брал свои материалы.
"Савин - корреспондент многих газет, работает дни и ночи, но денег еле хватает свести концы с концами…
Литератор Саволайнен (Савин) не выглядит человеком с высоким самомнением. Иван очень работоспособный и впечатления глупого не производит… Его нервы не совсем в порядке, на что указывает его продолжительное заикание в течение всего вечера, хотя я старался ничем его не тревожить".
Интересно, что в спецслужбах Финляндии статьи Ивана Савина, особенно его репортажи о том, что происходит в СССР, интервью с беженцами из Советской России, читали с особым пристрастием. Об этом можно судить потому, что подшивки русских финских газет, хранящиеся в библиотеке Хельсинкского университета, были в свое время получены из архива полиции. Так вот, публикации Савина читателями-полицейскими были буквально исчерканы пометками.
Но, конечно, основной читатель Савина был из России, потому что он в своих строках умел передать то, что было на душе у очень многих, - тоску по оставленной стране и веру, что когда-нибудь весь этот кошмар кончится.
И еще, конечно, его творчество трудно понять, если не учитывать, что Савин был человеком глубоко православным. Тема Бога, тема разрушенной церкви в России красной нитью проходила через все его творчество.
"России нет. Культуры нет. Зачем вместе с Достоевским, Толстым, Бердяевым мучительно и радостно изучать пути душ человеческих, познавать Бога, ловить отражения его на земле, когда выгнанный из третьего класса училища за слабоумие недоросль типа Демьяна Бедного ясно и недвусмысленно заявил, что ни души, ни Бога - нет, а человек сотворен по образу и подобию скота".
В 1926 году увидел свет единственный прижизненный сборник стихов Ивана Савина "Ладонка" в белградском издании Главного правления Общества галлиполийцев. Успех среди русских эмигрантов, особенно в военных и казачьих кругах, книга имела огромный. Впрочем, как могло быть иначе. Но эти стихи значили намного больше, чем искренний рассказ о страданиях во время Гражданской войны. "Ладонка" явила миру нового русского поэта огромного масштаба.
Все это было. Путь один У черни нынешней и прежней.
Лишь тени наших гильотин Длинней упали и мятежней.
И бьется в хохоте и зле Напрасной правды наше слово Об убиенном короле И мальчиках Вандеи новой.
Офицер, литератор Федор Касаткин-Ростовский писал, откликаясь на выход книги: "К стихам Ивана Савина надо подходить бережно. Их нельзя оценивать только с точки зрения холодной критики. Их надо почувствовать как крик сердца. В небольшой книжке, в образных и красивых стихах, вылилась душа одного из тех, кто добровольно пошел бороться с поработителями России… Книга Савина - кредо добровольца".
Однако и круглосуточная работа, и все пережитое не могли пройти бесследно. Здоровье поэта ухудшалось, острые приступы депрессии следовали один за другим. Но он продолжал лихорадочно работать, писать, публиковать статьи и очерки. Задумывался над книгой о Пушкине, планировал издать сборник прозы "Книга былей". Все оборвала неудачная операция аппендицита, и 12 июля 1927 года, после нескольких недель мучений, Иван Савин умер. По свидетельству его жены, он написал уже совершенно бессильной рукой: "Произведенный смертью в подпоручики Лейб-гвардии Господнего полка".
"Никогда, ни разу, ни на одну минуту, ни у кого в нашей редакции не возникло ни малейшего недоверия к тому, что присылал, что сообщал в "Сегодня" Иван Савин, - так наглядно, так ощутимо, так убедительно в своей правдивости передавалась его четкая искренность, его всесторонняя, не соблазняющая пристрастиями, личная и авторская честность" - так откликнулся на смерть Савина известный критик Петр Пильский.
"Да простят мне наши классики, которых я ценю и уважаю, Савин стал для меня самым любимым поэтом. Я не был его ровесником и не помнил ужасов гражданской войны, но, как русского эмигранта, меня не мог не волновать вопрос, обращенный Савиным ко всем нам в стихотворении, которое он поставил в своем сборнике на первое место:
"Ты ли, Русь бессмертная, мертва? Нам ли сгинуть в чужеземном море?" - вспоминал впоследствии один из самых известных деятелей русского зарубежья Ростислав Полчанинов, очень много сделавший для сохранения памяти о поэте. Так, еще в 1947 году в Менхенгофе, в лагере для перемещенных лиц, его стараниями увидела свет книга "Ладонка", изданная тиражом всего в 200 экземпляров.
В 1958 году, когда и он, и Людмила Владимировна Савина-Сулимовская уже были в Америке, в Нью-Йорке, в "Издании "Переклички" - военно-политического журнала Общества галлиполийцев" была издана еще одна книга Савина, и под тем же названием - "Ладонка". Вдова поэта предоставила 43 неизвестных стихотворения. Оставшиеся в живых галлиполийцы не забыли своего "Поэта Белой мечты". "Редакция "Переклички", выпуская "Ладонку" вторым изданием, воодушевлена той же идеей, которая побудила 32 года тому назад Главное Правление Галлиполийского общества собрать и издать высокохудожественную поэзию Ивана Савина", - писал, предваряя книгу, А. Павлов.
Через тридцать лет там же, в Нью-Йорке, немного не успев к шестидесятилетию со дня смерти поэта, стараниями Людмилы Владимировны Савиной-Сулимовской и Ростислава Владимировича Полчанинова была издана книга стихов и прозы Савина "Только одна жизнь". Там впервые после публикации в почти недоступных и ставших уникальными русских изданиях Финляндии 1920-х годов увидели свет очерки, объединенные общим названием "Плен".
"Самое важное, что Иван Савин был поэтом Божьей Милостью, попавшим в русскую смуту, которую он сумел так ярко и глубоко описать… Я молю Бога, чтобы он, умерший 60 лет тому назад, дотронулся, как живой, до Вашего сердца… Поймут ли сегодня люди, как искалеченный юноша-поэт на пороге смерти бил в один и тот же дорогой нам колокол?"- писала Людмила Владимировна в предисловии к этому изданию.
Еще через десять лет книга стихов и прозы Ивана Савина "Мой белый витязь" была выпущена в Москве под эгидой Российского Фонда Культуры, издательства "Изограф" и Дома Марины Цветаевой.
И вот сегодня мы представляем наиболее полное издание наследия Ивана Савина.
Все разделы книги включают основной корпус написанного Савиным с 1920 по 1927 год. Стихотворный блок публикуется по книгам "Ладонка" (Белград, 1926), "Только одна жизнь" (Нью-Йорк, 1988) и "Мой белый витязь" (Москва, 1997), цикл очерков "Плен" - по текстам журнала "Дни нашей жизни", две завершающие главы этого цикла "Чонгарский мост" и "Дневник" найдены в финских архивах. Текст стихотворения "Завтра" дается по ежедневнику "Новые русские веста" (10 августа 1924 г.), а "Как близок день вчерашний…" печатается согласно "Новому Нарвскому листку" (22 марта 1927 г.).
В конце каждого прозаического произведения указан источник публикации.
"Я походные песни, как свечи, / Перед ликом России зажгу", - писал Иван Савин. Уверены, что обжигающие строки этого замечательного поэта и писателя будут востребованы в новой России. Потому что нам сегодня очень нужны примеры подлинного таланта, мужества и любви к своей Родине.
Э.А. Каркконен, Д.В. Кузнецов, В.В. Леонидов
Стихотворения
ЛАДОНКА
Я - Иван, не помнящий родства,
Господом поставленный в дозоре.
У меня на ветреном просторе
Изошла в моленьях голова.Все пою, пою. В немолчном хоре
Мечутся набатные слова:
Ты ли, Русь бессмертная, мертва?
Нам ли сгинуть в чужеземном море?!У меня на посохе - сова
С огневым пророчеством во взоре:
Грозовыми окликами вскоре
Загудит родимая трава.О земле, восставшей в лютом горе,
Грянет колокольная молва.
Стяг державный богатырь-Бова
Развернет на русском косогоре.И пойдет былинная Москва,
В древнем Мономаховом уборе,
Ко святой заутрене, в дозоре
Странников, не помнящих родства.1923
* * *
Оттого высоки наши плечи,
А в котомках акриды и мед,
Что мы, грозной дружины предтечи,
Славословим крестовый поход.Оттого мы в служенье суровом
К Иордану святому зовем,
Что за нами, крестящими словом,
Будет воин, крестящий мечом.Да взлетят белокрылые латы!
Да сверкнет золотое копье!
Я, немеркнущей славы глашатай,
Отдал Господу сердце свое…Да приидет!.. Высокие плечи
Преклоняя на белом лугу,
Я походные песни, как свечи,
Перед ликом России зажгу.1923
Первый бой
Он душу мне залил метелью
Победы, молитв и любви…
В ковыль с пулеметною трелью
Стальные легли соловьи.У мельницы ртутью кудрявой
Ручей рокотал. За рекой
Мы хлынули сомкнутой лавой
На вражеский сомкнутый строй.Зевнули орудия, руша
Мосты трехдюймовым дождем.
Я крикнул товарищу: "Слушай,
Давай за Россию умрем".В седле подымаясь, как знамя,
Он просто ответил: "Умру".
Лилось пулеметное пламя,
Посвистывая на ветру.И, чувствуя, нежности сколько
Таили скупые слова,
Я только подумал, я только
Заплакал от мысли: Москва…1925
* * *
Идти в юдоль не вброд, а вплавь-
Глубин глубинный не боится.
В гнездо судьбы влетит Жар-Птица,
Как золотая небылица,
И то, что нынче только снится,
Назавтра - встретится как явь.Размыта грозами дорога,
Тяжелый мир заржавлен злом.
Я знаю - кровью брызжет гром,
Я знаю - тяжко под дождем…
Мой белый друг, наш близок дом,
Мой белый друг, мы у порога.1923
* * *
Любите врагов своих… Боже,
Но если любовь не жива?
Но если на вражеском ложе
Невесты моей голова?Но если, тишайшие были
Расплавив в хмельное питье,
Они Твою землю растлили,
Грехом опоили ее?Господь, успокой меня смертью,
Убей. Или благослови
Над этой запекшейся твердью
Ударить в набаты крови.И гнев Твой, клокочуще-знойный,
На трупные души пролей!
Такие враги - недостойны
Ни нашей любви, ни Твоей.1924
Корнилову
I
В мареве беженства хилого,
В зареве казней и смут,
Видите - руки Корнилова
Русскую землю несут.Жгли ее, рвали, кровавили,
Прокляли многие, все.
И отошли, и оставили
Пепел в полночной росе.
Он не ушел и не предал он
Родины. В горестный час
Он на посту заповеданном
Пал за страну и за нас.Есть умиранье в теперешнем,
В прошлом бессмертие есть.
Глубже храните и бережней
Славы Корниловской весть.Мы и живые безжизненны,
Он и безжизненный жив.
Слышу его укоризненный,
Смертью венчанный призывВыйти из мрака постылого
К зорям борьбы за народ.
Слышите, сердце Корнилова
В колокол огненный бьет!1924
II
Не будь тебя, прочли бы внуки
В истории: когда зажег
Над Русью бунт костры из муки,
Народ, как раб, на плаху лег.И только ты, бездомный воин,
Причастник русского стыда,
Был мертвой родины достоин
В те недостойные года.И только ты, подняв на битву
Изнемогавших, претворил
Упрек истории - в молитву
У героических могил.Вот почему с такой любовью,
С благоговением таким
Клоню я голову сыновью
Перед бессмертием твоим.1925
Возмездие
Войти тихонько в Божий терем
И, на минуту став нездешним,
Позвать светло и просто: Боже!
Но мы ведь, мудрые, не верим
Святому чуду. К тайнам вешним
Прильнуть, осенние, не можем.
Дурман заученного смеха
И отрицанья бред багровый
Над нами властвовали строго.
В нас никогда не пело эхо
Господних труб. Слепые совы
В нас рано выклевали Бога.
И вот он, час возмездья черный,
За жизнь без подвига, без дрожи,
За верность гиблому безверью
Перед иконой чудотворной,
За то, что долго терем Божий
Стоял с оплеванною дверью!1923
* * *
Все это было. Путь один
У черни нынешней и прежней.
Лишь тени наших гильотин
Длинней упали и мятежней.
И бьется в хохоте и мгле
Напрасной правды нашей слово
Об убиенном короле
И мальчиках Вандеи новой.
Всю кровь с парижских площадей,
С камней и рук легенда стерла,
И сын убогий предал ей
Отца раздробленное горло.
Все это будет. В горне лет
И смрад, и блуд, царящий ныне,
Расплавятся в обманный свет.
Петля отца не дрогнет в сыне.
И, крови нашей страшный грунт
Засеяв ложью, шут нарядный
Увьет цветами - русский бунт,
Бессмысленный и беспощадный…
России
Услышу ль голос твой? Дождусь ли
Стоцветных искр твоих снегов?
Налью ли звончатые гусли
Волной твоих колоколов?Рассыпав дней далеких четки,
Свяжу ль их радостью, как встарь,
Твой блудный сын. Твой инок кроткий,
Твой запечаленный звонарь?Клубились ласковые годы,
И каждый день был свят и прост.
А мы в чужие небосводы
Угнали тайну наших звезд.Шагам Господним, вечным славам
Был солнцем вспаханный простор.
А мы, ведомые лукавым,
Мы уготовили костер,Бушующий проклятой новью -
Тебе, земля моя! И вот -
На дыбе крупной плачем кровью
За годом год, за годом год…1924
* * *
Кто украл мою молодость, даже
Не оставил следов у дверей?
Я рассказывал Богу о краже,
Я рассказывал людям о ней.Я на паперти бился о камни.
Правды скоро не выскажет Бог.
А людская неправда дала мне
Перекопский полон да острог.И хожу я по черному свету,
Никогда не бывав молодым.
Небывалую молодость эту
По следам догоняя чужим.Увели ее ночью из дому
На семнадцатом, детском году.
И по-вашему стал, по-седому,
Глупый мальчик метаться в бреду.Были слухи - в остроге сгорела,
Говорили - пошла по рукам…
Всю грядущую жизнь до предела
За года молодые отдам!Но безмолвен ваш мир отснявший.
Кто ответит? В острожном краю
Скачет выжженной степью укравший
Неневестную юность мою.1925
* * *
Законы тьмы неумолимы.
Непререкаем хор судеб.
Все та же гарь, все те же дымы.
Все тот же выплаканный хлеб.Мне недруг стал единоверцем:
Мы все, кто мог и кто не мог,
Маячим выветренным сердцем
На перекрестках всех дорог.Рука протянутая молит
О капле солнца. Но сосуд
Небесной милостыни пролит.
Но близок нелукавый суд.Рука дающего скудеет:
Полмира по миру пошло…
И снова гарь, и вновь тускнеет
Когда-то светлое чело.Сегодня лед дорожный ломок,
Назавтра злая встанет пыль,
Но так же жгуч ремень котомок
И тяжек нищенский костыль.