Все, кто причастен к этой контрабанде, оставляют следы своей деятельности, и их нетрудно проверить и обнаружить. Ведь заведения такого рода находятся во всех крупных городах, и обмануть людей, наблюдающих все это, нельзя. Если бы крупные чиновники во всех провинциях проверяли и руководили подчиненными им чиновниками, честно выполняли бы работу по контролю и преследованию, то разве дошло бы до того, что эту торговлю стало невозможно пресечь?".
Такой же точки зрения придерживалась и другая сторона. "Цинский двор со всеми его делами грязен и консервативен, он лишен всяких прогрессивных тенденций, – заявил в личной встрече в 1836 г. Карл Гюцлафф, немец, протестантский миссионер, тесно связанный с торговлей опиумом, ведущейся Ост-Индской компанией, английскому капитану Чарлзу Эллиоту, направленному британским правительством своим представителем в Гуандун. – При дворе только и знают, что кичатся и важничают, закрывая глаза на то, что творится во всем мире. Все видные и известные чиновники – коварные льстецы; превыше всего они ставят свои интересы и помышляют только о взятках. Значительная часть правительственных чиновников пристрастилась к опиуму, вот почему, если мы попытаемся с помощью взяток расширять пути для нашей торговли, мы почти наверняка добьемся цели".
"Опиум распространяется по внутренним областям, – говорилось в императорском указе 1829 г., – с иностранных судов его распределяют по торговым судам различных провинций, а затем развозят повсюду для продажи".
Через два года в указе 1831 г. вновь признавалось: "Повсюду в городах, селах и поселках имеются опиумные конторы". Опиум "морским путем поступает в Тяньцзинь, где большое число складов использовалось как таможни. Торговцы различных фирм из провинций Шаньси и Шэньси сбывают свои товары в Тяньцзине и затем, нагрузившись контрабандным зельем, возвращаются к себе домой".
Довольно прогрессивный деятель Х1Х в. Хуан Цзюэцзы в своем докладе императору в 1838 г. откровенно признавался: "Начиная с чиновного сословия правительственных учреждений вплоть до хозяев мастерских и лавок, актеров и слуг, а также женщин, буддийских монахов и даосских проповедников – все среди белого дня курят опиум, приобретают трубки и все принадлежности для курения опиума".
В специальной книге 1848 г. "О запрещении опиума" двух авторов Цзян Сяннаня и Хуан Цзюэцзы констатировалось: "Ныне среди столичных чиновников являются курильщиками опиума 1-2 человека из десяти, среди провинциальных чиновников – 2-3 из десяти, среди писцов и чиновников уголовной и налоговой палат – уже 5-5 из десяти, что же касается мелких чиновников, то среди них курильщиков несметное число". То есть вся страна с ее центром в Пекине была заполнена людьми, пристрастившимся к опиуму; к ним принадлежали: маньчжурская знать, знаменные маньчжурские войска, евнухи, чиновники, землевладельцы, шэньши, ученые, советники и секретари при чиновниках, торговцы, актеры, слуги, "зелено-знаменные" китайские войска, монахи, монахини, даосские проповедники, проститутки. По имеющимся данным, в 1835 г. число лиц, куривших опиум, ввезенный иностранцами, составляло свыше двух миллионов человек.
Характерно, что эта губительная страсть охватила в первую очередь верхи китайского общества – чиновничество, а также тех, кто входил в "восьми знаменную систему".
Итак, несмотря на всевозможные эдикты и указы, издаваемые китайским правительством и, казалось бы, направленные на уничтожение опиума с конца ХУШ века, и особенно с 1800 по 1850 гг., опиумокурение в Китае не только не сокращалось, но проникало все глубже в китайское общество. В 1858 г. последовали новые законоположения, имеющие целью урегулировать торговлю опиумом. С этого времени ввоз опия из Индии составлял лишь одну седьмую потребляемого в Китае опиума, а остальная часть поступала с собственных китайских плантаций.
В 1906 г. маньчжурское правительство вновь вынуждено было издать указ о запрещении торговли и курения опиума, а в 1911 г. подписало с Англией договор о запрещении торговли опиумом. В нем было сказано: "Ввоз опиума должен сокращаться пропорционально сокращению производства опиума в самом Китае (статья 1-я договора), "нужно ограничить ввоз опиума двумя портами – Шанхаем и Кантоном" (статья 3-я). То есть фактически договор ставил своей целью сократить производство опиума, конкурирующего с английским, только в самом Китае и одновременно содержал признание, что опиум можно ввозить через Шанхай и Кантон. Отсюда мы видим, что несмотря на различные разговоры и всевозможные указы о запрещении ввоза и распространения опиума он с каждым годом продолжал ввозиться все в больших масштабах.
27 декабря 1912 г. президент Китайской Республики вновь издал указ, которым с 1-го января 1913 г. курение опиума под страхом тяжких наказаний запрещалось совершенно, но это вновь не решило проблемы.
В качестве возбуждающего средства этот наркотик действовал скорее на сознание, чем на тело, вызывая у потреблявших его чувственные фантазии, но одновременно при больших дозах подавляя соответствующие физиологические функции.
Поэтому большинство борделей имело приспособления для курения опиума. В каждой комнате китайского борделя имелась трубка для курения опиума, которую приготовляет для клиента принимающая его проститутка. Перед половым сношением он несколько раз потягивал трубку, чтобы усилить эрекцию. Многие курили до наступления состояния, похожего на опьянение.
Известно, что проститутки в Бомбее предпочитали находиться не вблизи кабаков, а поближе к заведениям для курения опиума, потому что он возбуждал половое чувство сильнее, чем алкоголь. О действии опиума как афродизического средства, то есть средства, возбуждающего половое влечение, известно, что расслабляющее действие его на половые органы дает себя знать при больших и продолжительных приемах, а маленьких же дозах он, наоборот, возбуждает половое чувство. Умеренные дозы опия (от 10 до 20 трубок) оказывают следующее действие: под влиянием прямого или церебрального эротического возбуждения эрекция наступает быстрее, но – что пока еще не удостоверено ни одним автором – в то время как член находится в состоянии сильного возбуждения, нервы его, в частности нервы головки, от действия опия становятся нечувствительными. Поэтому несмотря на сильную эрекцию, извержение семени весьма затягивается и наступает лишь после продолжительного соития. Аналогичное действие наблюдается и в женских половых органах. Возбуждающее действие опия на половые органы прекращается от 15 – 20 трубок, от 25-30 – эрекции становятся несовершенными и затем прекращаются от количества трубок свыше 40, несмотря на энергичную прямую стимуляцию. Дж. Дулитл в 1867 г. опубликовал свои впечатления о наблюдениях за заядлыми курильщиками опиума. "Первым знаком разрушения является насморк. Из носа и глаз курильщика начинают течь слизистые выделения. У него появляется приступ рези в животе. Вид его становится беспокойным и жалким. Накурившись, он обычно засыпает, однако сон его не освежает. Проснувшись, он приходит в себя, если только может тотчас же получить свежую порцию опиума. Если же у него такой возможности нет, он страдает от сильных болей. У него появляется ужасный и чрезвычайно болезненный понос, характерный для курильщиков опиума, и у него пропадают силы и желание даже пошевелиться. В конце концов, мучения его становятся невыносимыми, и облегчить их может лишь все более частое обращение к наркотику. Мало кто выживает после того, как боли достигнут этой мучительной стадии".
Поскольку курильщиками опиума были, в большинстве случаев, мужчины, обычно лежавшие на матах в обществе других мужчин, это нередко приводило к установлению гомосексуальных отношений.
С созданием марионеточного государства Маньчжоу-Го наркомания распространяется по всему Северо-Востоку страны, особенно в крупных городах. В Мукдене, Харбине, Гирине буквально на каждой улице, в каждом крохотном переулке можно найти опиокурильню либо лавку, торгующую наркотиками: продают морфий, героин, кокаин. Было довольно много опиокурилен с "девочками". Во всем Северо-Востоке Китая на каждые сто человек приходилось пять курильщиков опиума.
Пу И на Токийском процессе выступая свидетелем по преступлениям Японии в Маньчжурии подробно рассказал о системе, которая позволяла японцам поставить на службу агрессии даже наркотики.
Владельцами опиокурилен либо специальных лавок по большей части являлись корейцы, среди владельцев много и японцев. Пред каждым таким заведением вывеска: "Лавка находится под японским управлением". Чуть ниже вы можете прочесть объявление: "Опиокурильня наверху сейчас открыта. Опиум хорош на вкус и стоит недорого. Пожалуйста, заходите и попробуйте". Либо другое: "Лучший персидский опиум, приготовлен специалистом. Цена – 10 центов за 1\10 таэля. Обслуживают красивые официантки". Здесь учитываются и бедные клиенты. Тем, кто не может заплатить за посещение заведения и "красивых официанток", достаточно постучать условленным образом в дверь – тотчас открывается глазок, куда гость просовывает руку с зажатыми в ней 20 центами; взамен выдается кулек с порошком морфия, кокаина или героина.
В одном из официальных докладов министерства внутренних дел Маньчжоу-Го отмечалось, что из 30 миллионов жителей более 9 миллионов – постоянные опиокурильщики: 69% всех наркоманов (то есть свыше 6 миллионов человек) – люди моложе 30 лет. За этот счет касса правительства Пу И и японского казначейства ежегодно пополнялась на 500 миллионов долларов. Это была вполне сознательная и целенаправленная политика: в начале 1933 г. еще до военных действий в провинции Жэхэ было решено для обеспечения военных расходов использовать опиумную политику; 11 апреля 1933 года японский кабинет министров принял решение, санкционирующее свободный перевоз опиума-сырца из Кореи в Маньчжурию, так как "Великой Маньчжурской Империи" катастрофически не хватало своего сырья. Производство опиума на Северо-Востоке тогда контролировалось японцами еще не полностью, наличие товара в Маньчжурии было явно недостаточным, однако это не помешало контрабандой продать за границу свыше 2 млн. лянов опиума .
Маньчжурским фермерам японцы настоятельно рекомендовали отказаться от посадок соевых бобов, этого "хлеба Маньчжурии", и выращивать опийный мак, из которого, помимо самого опиума, производили и морфий, и героин. Так, в провинции Жэхэ с самолетов разбрасывались листовки, в которых активно поощрялось выращивание опиумного мака.
Причем после таких рекомендаций ежегодно площади, предназначенные для посевов опиумного мака, заметно увеличивались. Году в 1936 в семи провинциях Маньчжоу-Го были заметно увеличены площади под посевы опиумного мака, возросло его производство, а затем была юридически уствновлена легальная монополия на специальную продажу опиума.
Это было даже зафиксировано в Докладе комиссии Лиги Наций от 12 июня 1937 года:
"…В трех северных провинциях Китая площади, предназначенные для посевов мака, увеличились на 17% по сравнению с 1936 годом. Предполагаемый валовой доход от правительственной продажи опиума в 1937 году на 28% выше, чем в 1936 году". Вы не могли увидеть маковых полей из окон поездов, идущих по маньчжурским железным дорогам, но если вы отъезжали чуть в сторону от центральных магистралей, ваш взгляд сразу же упирался в необозримые поля, засеянные алыми цветами.
Китайских крестьян пытались заставить увеличивать посадки мака не только с помощью приказов, но и с помощью экономических рычагов и стимулов.
"Недавно японские власти в шести уездах Северного Чахара, – говорилось в Докладе американского казначейства в Шанхае от 8 апреля 1937 года, – в качестве меры поощрения разведения мака издали обращение к крестьянам:
а) те, кто выращивает мак в нужном количестве, будут освобождены от уплаты земельного налога;
б) те, кто выращивает мак на участке больше чем 5 му, будут, кроме того, освобождены и от обязательной воинской службы;
в) те, кто выращивает мак на участке больше чем 50 му, будут, в дополнение к привилегиям, означенным в пунктах а) и б), считаться старейшинами деревни или уезда и будут занесены в списки кандидатов на общественные должности".
Крестьяне должны были продавать агентам наркотических монополий 100 таэлей опиума-сырца с каждого му посевов мака. Причем, скромные протесты Лиги наций и консульского корпуса японцы пропускали мимо ушей.
"Saturday Evening Post" 24 февраля 1934 года опубликовала статью известного американского "журналиста" Эдгара Сноу, автора нашумевшей книги "Красная звезда над Китаем":
"Недавнее заявление Стюарта Фуллера в комиссии Лиги Наций, который по поручению президента Рузвельта выразил протест против деятельности опиумной монополии "Маньчжоу-Го", стало лишь бледным описанием наркотической опасности, исходящей с китайского Северо-Востока. Один только Харбин буквально нашпигован ласками, легально торгующими наркотиками – опиумом, морфием, героином. Лицензии приобретают, главным образом, корейцы и японцы. Но их может приобрести любой – никакой лицензии, по существу, и не требуется… Один представитель властей уверил меня, что по крайней мере 20% подданных Японии и Кореи в Маньчжоу-Го прямо связаны с торговлей наркотиками".
Несмотря на эти протесты японцы в начале 30-х годов создали специальную организацию для сбора опиума, чтобы скупать его по твердым ценам. Офис японской компании, специализирующейся на экспорте опиума в Китай, располагался в Харбине на Участковой улице. Директором был офицер японской армии, как, впрочем, и остальные служащие.
Отправка опиума по разным районам Китая осуществлялась ежедневными рейсами японских судов под вывеской "военных поставок". Суда бросали якоря в Тяньцзине, Ханькоу, Шанхае и других китайских портах. Там, где не было представителей военного командования Японии, наркотик пересылался в адрес японского консульства. Итак, японские военные суда развозили опиум по всему китайскому побережью, а военные катера речного флота – по крупнфым рекам Китая. В Дайрене (Дальнем), Мукдене, Харбине, Гирине, Тяньцзине японцы открыли крупные фабрики по производству морфия, кокаина и других наркотических веществ. Поточное производство приносило миллионы долларов в год. Так, 20 марта 1939 года американский генконсул в Мукдене отправил своему правительству Справку по поводу бюджета Маньчжоу-Го на 1939 год, где в частности говорилось: "продажа опиума все еще составляет главный денежный источник Маньчжоу-Го после таможенных доходов. В прошлом году стоимость опиума, купленного монополией для своих предпринимателей, достигла почти 33 миллионов иен; в этом году эта сумма будет равна более чем 43 миллионам иен. Каждый мужчина, женщина и каждый ребенок должны, как предполагается, истратить 3 иены из своего небольшого денежного заработка на опиум".
В докладе Лиги наций о наркотиках, где сравнивалось положение вещей до и после японского вторжения в Маньчжурию, было засвидетельствовано, что в результате целенаправленной политики Японии эта обширнейшая территория превращается в источник наркотической угрозы для всего человечества. Именно со времен японской оккупации Маньчжурии складывается разветвленная мировая сеть наркомафии. Япония отнюдь не ограничивала свою торговлю наркотиками только Маньчжурией и Китаем; значительные их количества стали продаваться на Северном и Южном американском континентах, на Филиппинах, Яве, Суматре, и Борнео, в Малайзии, Австралии и Новой Зеландии.
В 1942 г. японский "Совет возрождения Азии" провел "Конференцию по производству и потреблению опиума в Китае", принявшую решение, по которому пограничные районы Маньчжоу-Го и Монголии должны были удовлетворять потребности в опиуме "Сферы взаимного процветания Великой Восточной Азии". На основании данного решения площадь выращивания опиумного мака в Маньчжоу-Го увеличилась до 3000 га. К моменту краха Маньчжоу-Го было произведено около 300 лянов опиума. Для сравнения можно привести две цифры: так, прибыли от продажи опиума в 1938 г. составили одну шестую часть всех доходов Маньчжоу-Го, в 1944 г. прибыли от продажи опиума уже увеличились до 300 млн. юаней, то есть в сто раз больше, чем в начальный период существования Маньчжоу-Го. Поступления от опиума были одним из главных финансовых источников, направляемых на военные расходы Японии и ведение ею агрессивной войны.
Характерно, что провоцируя в других нациях страсть к наркотикам, японские власти строго запрещали самим "Сыновьям Богов" употреблять наркотические средства. В самой Японии вы не нашли бы опиокурилен. В Маньчжурии же японец, замеченный в посещениях в пристрастии к курению опиума,– скорее всего получил бы за это не менее пяти лет тюрьмы.
В небольшой брошюре, которую японское военное командование вручало каждому своему солдату, служащему в Маньчжурии, в частности, говорилось: "Параграф 15: Употребление наркотиков – недопустимое занятие для представителя высшей нации. Наркоман недостоин называться японцем, носить военную форму нашей армии и почитать нашего божественного Императора. Только низшие расы, такие как китайцы, европейцы или восточные индейцы, занимаются употреблением наркотиков. Вот почему они самой судьбой назначены стать нашими слугами, а потом и постепенно исчезнуть с лица земли".
Однако даже подобные строгие приказы для "высшей расы" мира не всегда были действенными. Соблазн был велик, запретный плод сладок и чересчур доступен, поэтому не становились исключением и японские армейские офицеры. Ситуация становилась настолько серьезной, что встревоженный генерал Муто, тогдашний Главнокомандующий Квантунской армии и первый "Чрезвычайный посол Японии в Маньчжоу-Го", направил 3 мая 1933 года циркулярное письмо шефу разведывательной службы следующего содержания: "До Высшего командования дошли сведения о том, что многие японские офицеры посещают игорные дома и, что еще хуже, заведения для курения опиума. Они пристрастились к наркотикам. Главнокомандующий обращает ваше внимание на эти факты и напоминает, что одной из обязанностей разведки является контроль за частной жизнью офицеров, особенно молодых, и немедленное информирование командования о любом их поступке, дискредитирующем Императорскую армию".