На следующее утро на ногу наложили гипс. Оказалось, что у меня перелом левой лодыжки в двух местах. Рекорд - пять переломов за один год! Я испытывала адские муки, в основном из-за того, что ждала серьезнейших упреков со стороны Фанка, который еще ни о чем не знал. На машине, а потом на поезде мы доехали в Ленцерхайде. Из Кура позвонили режиссеру. О том, что, собственно, произошло, он узнал лишь при встрече на вокзале. Фанк был бледен как полотно. Фильм держался на мне и рушился вместе со мной. Что станет, если я не смогу работать? Полностью масштабы катастрофы удалось оценить лишь на озере. Ледовые сооружения высотой примерно в пятнадцать метров были готовы. Мороз формировал их в течение нескольких недель. Съемки могли бы начаться немедленно - а я неподвижно лежала в гипсе. Все были в отчаянии.
И еще хуже: подул фён, и за шесть дней все великолепие, плод полуторамесячных трудов, растаяло. На озере, еще покрытом льдом, остались только руины. А тут еще одна беда: Ганнес Шнейдер, которому также предстояло сыграть важную роль в фильме, катаясь на лыжах, поскользнулся, сорвался вниз и получил перелом бедра в четырех местах. В течение нескольких недель его жизнь была в опасности. Словно этого было мало, вышел из строя и Эрнст Петерсен, племянник Фанка, исполнитель, наряду с Тренкером, второй главной роли. При съемке бешеного спуска на лыжах он перед самой камерой наехал на камень, скрытый слоем снега. Пролетел, переворачиваясь в воздухе, пятнадцать метров и приземлился, сломав ногу. И наконец - прямо какая-то дьявольщина! - от несчастного случая пострадал еще и Шнеебергер, наш оператор. Он воспользовался невольным отпуском для поездки в Кицбюэль, чтобы принять участие в первенстве Австрии по скоростному спуску. Качество снежного покрытия на трассе было ужасным: проступали камни, мелкий кустарник и песчаные проталины. Снежная Блоха, как его прозвали за отчаянные прыжки, в те времена один из лучших горнолыжников Австрии и Швейцарии, попытался перепрыгнуть препятствие, развил бешеную скорость - перевернулся несколько раз в воздухе и остался лежать с травмой позвоночника.
Так наш съемочный лагерь превратился в лазарет. В течение нескольких недель решали, быть ли вообще "Святой горе". Прошел слух, будто УФА собирается прекратить работу над фильмом. Мы потеряли почти всякую надежду. Шесть недель бездельничали в Ленцерхайде, не в состоянии снять хотя бы один-единственный метр пленки. Тем временем фён быстро слизывал снежный покров. Безжалостная, коварная погода.
Но вот неожиданно подул ветер с северо-востока, и установились морозы. Температура упала, рабочие начали восстанавливать ледовые сооружения. Врач снял у меня гипсовую повязку, и я заковыляла.
Прошли первые съемки - ночью на озере в Ленцерхайде. Вспыхнули прожектора и осветили площадку. Было ужасно холодно, обрывались кабели, штепсельные розетки и камеры замерзали. Но, несмотря на все напасти, работа продолжалась. Спокойствие и самообладание Фанка были уникальны. Съемками я была очень увлечена. Фанк знакомил меня с особенностями режиссуры. Он учил, что одинаково хорошо нужно снимать все: людей, животных, облака, воду, лед. Главное при этом, говорил Фанк, превзойти средний уровень, отойти от привычных представлений и по возможности увидеть все новым взглядом.
Мне разрешалось смотреть в видоискатель камеры, находить интересные ракурсы, знакомиться с негативами и позитивами, с действием цветных фильтров и объективов с разных фокусных расстояний. Я почувствовала, что кино могло бы стать для меня серьезным занятием, новым содержанием жизни. Одновременно стало ясно, что один человек здесь ничто, это работа коллективная. Самый лучший исполнитель роли не покажет, на что способен, если никуда не годится режиссер, итоговый результат зависит от качества проявки отснятого материала на копировальной фабрике, но и самая лучшая проявка может ничего не дать, если плохо сработал оператор.
Не справится со своей задачей кто-то один - под угрозу будет поставлен весь фильм.
Еще две недели мы пробыли в Ленцерхайде и затем сделали перерыв. До конца съемок "Святой горы" было очень далеко. В качестве нашего следующего местопребывания Фанк выбрал Зильс-Марию в Энгадине. Там мы поселились в небольшом пансионе. Было начало апреля, все гостиницы закрыты, местечко казалось вымершим. Волнения последних месяцев, когда мы все время беспокоились, что съемки вот-вот прекратятся, заставили все наши личные проблемы отойти на задний план. Но они не исчезли. Гарри Зокаль часто приезжал в Ленцерхайде и при всякой возможности пытался вновь сблизиться со мной. Я спросила: "Ты сменил профессию? - Он служил в Австрийском кредитном банке в Инсбруке. - Или работа в кино не более чем увлечение?" "Съемка одного фильма, - сказал он, - для меня в тысячу раз интереснее, нежели все банковские операции". Я же не сомневалась, что он прежде всего искал моей близости.
Добиться моего расположения пытался и Фанк. Все чувствовали, как сильно он страдал. Поэтому мы с Тренкером старались скрывать наши чувства, уже давно переросшие простую симпатию. Все это создавало труднопереносимую напряженность. Прежде всего для меня. Порвав с Фроитцгеймом, которого, как ни странно продолжала любить, я надеялась благодаря Тренкеру избавиться от моей зависимости.
Тренкер и Зокаль уехали. Состояние Фанка изменилось: он снова повеселел. Теперь нас осталось всего семеро, и я уже принадлежала к "старому штабу". Быстро привыкла к этой новой, простой жизни вдали от цивилизации. Теперь в Зильс-Марии надлежало в первую очередь серьезно научиться кататься на лыжах. В качестве учителя Фанк выбрал нашего кинооператора. Переломы лодыжек сделали меня неуверенной в себе. Шнеебергеру приходилось быть весьма терпеливым. Но с каждым днем мое обучение шло успешнее.
Я узнала, какое терпение требуется при натурных съемках. Солнце нам большей частью не помогало. Проглянет на мгновение и, только мы соберемся снимать, тут же исчезнет. Так продолжалось в течение многих часов, пока мы в конце концов не упаковывали камеру и не отправлялись с посиневшими носами и ушами назад в долину. Но бывали дни, когда нам везло и мы возвращались с великолепно отснятым материалом.
До сих пор я любовалась скалами только снизу, а теперь предстояло провести съемки рядом с хижиной Форно высоко в горах. От Малой путь вверх шел по долине. Наша группа состояла из пяти человек - Фанка, Тренкера, возвратившегося из Боцена, Шнеебергера, носильщика и меня. Припекало весеннее солнце. Это была моя первая вылазка в горы, лыжи мы подбили тюленьим мехом. От бесчисленных серпантинов я вскоре устала, со лба ручьями катил пот, ноги все больше наливались свинцом. Наконец крутой последний склон - и вот мы наверху. Панорама грандиозная! Для съемок в этот день было поздно, так что нам пришлось отложить начало работы до следующего утра. Необжитая хижина была как раз таких размеров, чтобы вместить всех. Мы развернули хлеб и сало, разожгли огонь, пошли истории о восхождениях, но вскоре всех нас охватило одно-единственное желание - как можно быстрее заснуть.
Так как хижина еще не успела прогреться, а одеял у нас было мало, то мы сняли только сапоги. Носильщик спал на скамье; в хижине было две кровати, которые располагались одна над другой. Как-то Фанк их распределит? Было бы естественно, если бы на каждое спальное место легли по два человека. Фанк настоял на том, что будет спать один, на верхней кровати. Тренкер, Шнеебергер и я должны были втроем разместиться на нижнем матраце. Мы закутались каждый в два одеяла и легли. Я не могла заснуть, Тренкер тоже. Временами, когда Фанк беспокойно ворочался на своем ложе, я слышала скрип деревянных досок. Первым заснул Шнеебергер. Я лежала между ним и Тренкером и не решалась пошевельнуться. Но после нескольких часов бодрствования усталость, должно быть, одолела меня. Тут мне показалось, будто слышны какие-то шорохи, но я снова заснула. Когда я проснулась, то заметила: голова моя лежит на руке Шнеебергера. Приподнявшись на кровати, я с испугом обнаружила, что место слева от меня пусто. Я посветила карманным фонарем по всему помещению, но так нигде и не увидела Тренкера. Что случилось? На меня напал страх. Может, во сне я повернулась в ту сторону, где лежал Шнеебергер, Тренкер ложно истолковал это и приревновал? Если он действительно собрался и уехал, то это чистейшее сумасшествие. Я разбудила Шнеебергера и Фанка. Они убедились, что рюкзака и лыж Тренкера в хижине нет. Неужели он спустился вниз по глетчеру? Все мы были очень озадачены. Фанк стал упрекать себя за то, что в последние дни ради шутки заставил Тренкера ревновать к Шнеебергеру. Мне не раз уже доводилось замечать у Фанка некую садистскую жилку, да и мазохистскую тоже. Теперь мы оказались в ужасной ситуации. Я не знала за собой никакой вины, в то время мои чувства к Тренкеру были еще ничем не омрачены, к Шнеебергеру я испытывала всего-навсего дружеское расположение, но вот Фанк привел меня в бешенство. Не дразни он Тренкера, как Мефистофель, всего этого бы не случилось.
В мрачном настроении, все еще поеживаясь от холода, пили мы утренний кофе, как вдруг дверь распахнулась, в хижину ворвался солнечный свет, а следом со смехом и словами "Мир вам!" ввалился Тренкер. У нас гора с плеч упала. Тренкер сделал вид, будто у него хорошее настроение, подхватил Фанка на руки, громко прокричав: "Фанкетони, ты уж скорей всего начал думать, что я больше не возвращусь, ха-ха-ха, как бы не так".
Меня он как бы не замечал. У Фанка же в мыслях было одно: как можно быстрее заполучить на пленке сцену со мной и Тренкером. Еще до захода солнца съемки были закончены, и мы стали готовиться к спуску в долину.
Тренкер отправился первым. Пока Шнеебергер с Фанком укладывали в рюкзаки кинокамеру со всем, что к ней прилагается, поднялась буря. Впервые в жизни я увидела, как быстро меняется в горах погода. Только что светило солнце, и вот уже на хижину обрушился ледяной ураган. Ни о каком спуске не могло быть и речи. Непогода должна была застать Тренкера на пути к Малое, но, как опытный альпинист, он-то уж разыщет дорогу вниз. Мы проводили без него время, как могли. Фанк пытался поднять настроение мрачным юмором. Ночь нам, конечно, снова придется провести здесь. Теперь распределение спальных мест не вызвало никаких сомнений. Я буду спать внизу, Фанк и Шнеебергер наверху. Ветер дул все сильнее. Прошло уже двое суток, наши запасы и дрова заканчивались; к длительному сидению мы были не готовы. Ели мы совсем мало, но все же вскоре не осталось ни крошки хлеба. Я понимала, что мужчины не хотят спускаться из-за меня. Одни, несмотря на бурю, они давно бы уже были внизу. Однако их рыцарским порывам пришел конец, когда опустели рюкзаки. Короткое совещание - и через несколько минут мы уже были готовы к старту. Иного выхода не было. Фанк с носильщиком поехал вперед, Снежная Блоха, лучше всех стоявший на лыжах, должен был опекать меня. Место встречи - Малоя.
Уже в считанные секунды обе фигуры исчезли: их поглотила снежная буря. Мы со Шнеебергером стояли у двери хижины. Одежда не защищала от холода. Ресницы и волосы тотчас заиндевели. Перед нами простиралась непроглядная пелена. Блоха схватил меня за руку, и мы заскользили вниз, в неизвестность. Не было видно ни зги. Мне было совершенно непонятно, как мы найдем путь.
"Держать ноги вместе!" - прокричал Снежная Блоха. И тут же я заметила, что мы летим над движущейся массой снега. Потом ногам снова стало легче. Вдруг мне показалось, что я стою на месте. В то же мгновение на бешеной скорости я полетела кувырком, несколько раз перевернулась, приземлилась возле какой-то скалы и в испуге почувствовала, как мое тело скользит вместе со снежной массой. "Лавина!" - крикнула я что было силы. К счастью, это оказался небольшой снежный оползень. Лёжа по горло засыпанная снегом, я увидела смутно вырисовывавшуюся фигуру Шнеебергера, направлявшегося на помощь. Он откопал меня и стал растирать руки. Но на меня напал страх, и спускаться дальше я не хотела. Я боялась лавин и скал, а больше всего - нового перелома. Снежная Блоха ухватил меня за руку, и мы снова понеслись вниз по глетчеру, часто едва не задевая за скалы, выныривавшие в самую последнюю секунду из непроницаемой серой завесы. Я висела в руках Шнеебергера как тряпичная кукла. Неожиданно мы въехали в лес, буран ослабел, видимость улучшилась.
Еще несколько полян и дорог, и мы прибыли в Малою. Тренкер уже уехал.
ТАНЕЦ ИЛИ ФИЛЬМ
Нашей следующей целью был Интерлакен. Там нужно было снять весенние кадры. Какой контраст: снежные бури у хижины Форно, а здесь усыпанные нарциссами луга!
Но снова на горизонте взошла несчастливая звезда, сопровождавшая этот фильм. Руководство студии УФА отозвало Фанка для отчета в Берлин. Ожидалось, что работы над фильмом будут прекращены, потому что из-за несчастных случаев не удалось осуществить зимние съемки, а оставлять нас на вторую зиму в высокогорной области никто не хотел. Мы жили в Интерлакене со Шнеебергером и Беницем, нашим молодым помощником кинооператора.
Была потеряна половина зимы, а теперь уходила и весенняя натура. Тогда я решила действовать на свой страх и риск. У нас оставалось еще 600 метров пленки и пустая касса. Пришлось мне заложить свои украшения, взять на себя ответственность и попытаться заменить Фанка. Это был мой дебют в роли режиссера!
В Лез-Аване, на лугах с цветущими нарциссами, мы за три дня сняли все сцены. С большой опаской отправили отснятый материал в Берлин. Но ожидавшегося нагоняя не получили. Вместо этого пришла телеграмма от Фанка: "Поздравляю. УФА в восторге от материала. Фильм будет сниматься до конца".
Ликованию нашему не было предела.
Вскоре прибыли деньги, и мы смогли заплатить за гостиницу. Во Фрайбурге я арендовала небольшую мансарду, откуда каждый день ездила на копировальную фабрику. В небольшом просмотровом зале Фанк проверял материал, который был отснят за прошедшие пять месяцев. Для меня это стало первыми уроками мастерства. Тогда еще в ходу было проявление с использованием рамки, которое давало возможность обрабатывать отдельно каждый кадр. Благодаря этому достигались превосходные результаты; можно было даже вытянуть недоэкспонированные или переэкспонированные сцены. От Фанка я научилась также монтажу уже обработанного материала - деятельности, от которой я приходила в восторг. Чего только нельзя было собрать из разных сцен! Это так захватывающе! Создание фильма - творческий процесс колдовской силы. Как выяснилось, в свои двадцать три года я добилась весьма неплохих результатов в новой для себя области. Внешне я казалась полностью поглощенной своей новой профессией, а в душе кино боролось с танцем. Неужели отказаться от танца? Невыносимо. Когда я согласилась сыграть роль в этом фильме, мне и в голову не приходило оставлять профессию танцовщицы. Съемки фильма должны были продлиться не более трех месяцев. Этим временем я готова была пожертвовать. Теперь же прошло шесть месяцев, а конца работе все еще не видно. Что делать? Возможно ли заниматься тем и другим? Мое положение выглядело почти безвыходным. Осуществить затею с репетициями в горных хижинах оказалось совершенно нереально. Подниматься в горы и ежедневно тренироваться было слишком большой нагрузкой.
Я попросила господина Кламта, пианиста, всегда сопровождавшего меня во время гастролей, приехать во Фрайбург, и начала снова тренироваться. Первые упражнения после операции на колене и годового перерыва давались очень тяжело. Приходилось стискивать зубы, чтобы не застонать. И едва я успела преодолеть самые большие трудности, как меня отозвали на съемки.
На Гельголанде, под круто нависающими скалами, там, где сильнее всего бушевал прибой, предстояло провести съемки танца. Это должны быть вводные сцены фильма - романтическая идея Фанка, для реализации которой мне надлежало создать произведение "Танец у моря" по мотивам Пятой симфонии Бетховена. Фанк представлял себе, что движение волн должно точно согласовываться с движениями танцовщицы, чего можно было достичь монтажом и скоростной киносъемкой. Было чертовски трудно при этом бешеном прибое танцевать босиком на осклизлых скалах. А чтобы танец совпадал с ритмом музыки, сверху со скалы спустили и подвесили на канате скрипача. Такой, полной приключений, могла быть работа над фильмом только во времена, когда еще не знали магнитофона. Шум прибоя был такой, что я только изредка могла расслышать звуки музыки. Когда съемки закончились, я вздохнула с облегчением, ведь волны несколько раз сбрасывали меня в море.