За работой на Гельголанде последовали павильонные съемки в Берлин-Бабельсберге. В то же самое время Фриц Ланг снимал там свой "Метрополис" с Бригиттой Хельм, Мурнау - своего знаменитого "Фауста" с Иестой Экман, Камиллой Хорн в роли Гретхен и Яннингсом в роли Мефистофеля - немые фильмы, которыми и поныне восторгаются во всем мире. Играть в павильоне было значительно проще, чем на натуре. В закрытых помещениях легче сосредоточиться.
Осенью начались съемки в Церматте. В Европе вряд ли найдется еще один горный ландшафт такой красоты. Он грандиозен. Я с вожделением устремляла взор на вершины Маттерхорна, Монте-Розы и Вейсхорна, меня неудержимо тянуло вверх. Я знала, что когда-нибудь там побываю.
После того как Тренкер покинул нас в горной хижине Форно, в моих отношениях с ним наметилась трещина, которая все более и более углублялась. В начале нашего знакомства я прежде всего восхищалась артистом Тренкером, покорителем гор - о его характере я знала еще очень мало. И лишь когда он возвратился в хижину Форно и показал, как хорошо может притворяться, я поняла, что есть, оказывается, еще и другой Тренкер, и его-то я стала воспринимать гораздо критичней. Уже во время съемок я успела заметить кое-что, что мне не нравилось. Прежде всего стало беспокоить его непомерное тщеславие. Он мог разволноваться уже от одного предположения, что Фанк снял со мной на пару метров пленки больше, чем с ним. Его ревность к моей работе с Фанком становилась все сильнее. И я постепенно поняла, что отношения с ним были всего лишь короткой вспышкой влюбленности.
После окончания съемок в Церматте я сразу же возобновила танцевальные репетиции. Я разрывалась между танцем и кино.
И вот после полуторагодичного перерыва я снова стояла на сцене. Первый мой вечер состоялся в драматическом театре в Дюссельдорфе, затем я выступила во франкфуртском драмтеатре и вновь в Немецком театре в Берлине; далее последовали Дрезден, Лейпциг, Кассель и Кёльн - всюду успешно, но я чувствовала, что за это время нисколько не усовершенствовалась. Перерыв был слишком длительным. Правда, от вечера к вечеру я танцевала все раскованней, стала более пластичной, почувствовала, что еще раз смогу добиться успеха, - и тут меня снова отозвали на съемки. Пришлось прервать турне и возвратиться в горы. Впервые мне и слышать не хотелось о фильме. Но я была связана контрактом, да и просто не смогла бы подвести Фанка. Свои чувства ко мне, не утратившие прежней силы, он старался перевести в шутки, по большей части в виде стихотворений. Листочки со стихами он почти каждый день совал мне в руки.
ЗАСЫПАНА ЛАВИНАМИ
Январь 1926 года - вторая зима в съемках одного и того же фильма! Вначале мы работали на Фельдберге. Работа шла там бесконечно медленно. Погода выдалась слишком плохая. Прошло две, даже три недели - и хоть бы один метр отснятой пленки. То не показывалось солнце, то светило так ярко, что снег набухал и становился для наших целей недостаточно пушистым. Трудно описать хлопоты и заботы, в каких проходили натурные съемки. Никаких трюков мы не устраивали, сенсаций тоже, но действительность по большей части была много опасней, чем это выглядело затем на экране.
Вот, например, в сценарии есть сцена, в которой главную героиню по пути в домик для горнолыжников засыпает лавина. Этот эффект, конечно, можно спровоцировать, вот только неизвестно, чем все закончится. Если действовать осторожно и сбрасывать вниз по чуть-чуть снега, то лавина будет невыразительной, а кинешь много, может статься, что потом придется разыскивать участников съемок, если они вообще найдутся.
Нам нужна была всего-навсего одна приличная лавина, и потому мы со Шнеебергером поехали в Цюрс, где надеялись провести съемки на Флексенштрассе, в которой тогда еще не было тоннеля. Мы были вдвоем, так как Фанк задержался на Фельдберге.
Пять дней непрерывно шел снег, по Флексенштрассе нельзя было проехать ни на санях, ни на лошади, ни пройти пешком. Гора была чрезвычайно лавиноопасной. Это как раз то, что нам требовалось. Но нам так и не удалось найти носильщика. Проводники считали нас сумасшедшими. Однако мы должны были отснять сцену. На дворе был уже апрель, и, значит, последний шанс для фильма. Каждый день снег мог набухнуть, и было бы слишком поздно снимать.
Мы решили управиться сами. Шнеебергер нес кинокамеру со штативом, я - чемодан с оптикой. Мело так сильно, что в десяти метрах не видно было ни зги. Преодолевая буран, мы медленно пробивались к Флексенштрассе. Со скал то и дело срывались лавины. Вызывать их искусственно нам не пришлось, нужно было только найти подходящее место, где мы могли бы укрыться под нависающими утесами, чтобы нас не сорвало в ущелье. Камера установлена, теперь оставалось ждать и мерзнуть. Мы проторчали на одном и том же пятачке больше двух часов - и снег хоть бы чуть сдвинулся! Ноги потеряли всякую чувствительность, из носа текло, ресницы обледенели. Тем не менее мы не хотели сдаваться - пока еще нет. Наконец мы услышали над нами шум, Шнеебергер побежал к камере, я - к заранее подготовленному месту, где можно было крепко держаться руками за скалы. Вокруг меня потемнело - я почувствовала, как тяжело навалился снег. Меня засыпало. Стало по-настоящему страшно - слышно было, как стучит сердце. Я попыталась пробить ком руками, головой, плечами - и тут почувствовала, как Шнеебергер разгребает надо мной снег. Я снова могла дышать.
- Мы заполучили отменные кадры, - сказал он, - у Фанка глаза на лоб полезут от изумления.
Я едва разбирала, что он говорил, - была оглушена и превратилась в сплошную ледышку. Хуже всего, что сцену пришлось повторять еще несколько раз, так как Фанку хотелось иметь общий, средний и крупный планы. Я забастовала. Какое же зло меня разбирало, когда позднее я прочла в газетах: "Кадры с попавшей в лавину исполнительницей главной роли смотрятся ненатурально. Их нужно было снимать в горах, а не в павильоне".
ЧУДЕСНОЕ ИСЦЕЛЕНИЕ В САНКТ-АНТОНЕ
От Арнольда я получила еще одно задание. С Ганнесом Шнейдером и группой лыжников следовало провести при свете факелов съемки в заснеженном лесу, взяв на себя режиссуру, так как Фанк не мог быть в это время в Санкт-Антоне.
Подходящий пейзаж мы нашли близ ручья. Уже стало смеркаться, камера стояла на небольшом мостике. Я крутила ручку сама, поскольку из-за отсутствия достаточного числа лыжников Шнеебергеру тоже пришлось принять участие в сцене. Каждый из них держал в руке магниевый факел, маленький мальчик из деревни, что стоял рядом со мной, тоже. В свете факелов заснеженные ели сверкали как усыпанные бриллиантами. Я начала снимать. И тут вдруг - яркая вспышка, что-то затрещало и взорвалось. Это был факел, который держал в руке мальчик. Послышались его крики, и я почувствовала, что горит мое лицо. Левой рукой я пыталась загасить пламя, правой продолжала крутить ручку камеры до тех пор, пока не закончилась пленка, оглянулась: мальчик исчез. Я побежала в дом, пронеслась вверх по лестнице и глянула в зеркало. С одной половины лица черная кожа свисала клочьями, ресницы и брови были сожжены. Волосы только подпалило - их защитил кожаный берет.
Потом я стала искать ребенка. Он лежал в соседнем доме на кровати, все тело было покрыто тяжелыми ожогами. Кричал он так ужасно, что про свою боль я забыла. Пришел врач, но помочь ничем не смог. И тут мне довелось увидеть нечто сверхъестественное: крестьяне привели какую-то старушку, она села на кровать к мальчику, стала дуть на него, и через несколько минут ребенок затих, потянулся на постели и спокойно заснул. Я ни слова не могла вымолвить от изумления. Никогда бы раньше не поверила в чудесные исцеления. Снова дали знать о себе мои боли. Выбежав на улицу, я попыталась остудить ожог снегом. Но стало только хуже. В отчаянии я бросилась к старушке. Та жила в старом крестьянском доме, на окраине Санкт-Антона. Я умоляла ее помочь, однако бабушка ни за что не соглашалась. Я так рыдала, что она наконец впустила меня в комнату. Что-то пробормотав себе под нос, приблизила лицо почти вплотную к моему. Я почувствовала ее дыхание, которое было холодным как лед, - боль исчезла. Понимаю, что звучит это совершенно невероятно, дерматолог в Инсбруке, которого я посетила на следующий день, мне не поверил. Он констатировал ожог третьей степени. Согласно его диагнозу, на лице должны были сохраниться рубцы. Будь он прав, карьера моя в кино закончилась бы навсегда. Но ни единой отметины не осталось. Действительно, феномен, который научно не объяснишь.
Во всяком случае, этот печальный инцидент отбросил нас на несколько месяцев назад. Съемки стали возможными только после того, как кожа восстановилась.
Выздоровел и ребенок из Санкт-Антона, у которого было обожжено все тело.
КОНЕЦ ДРУЖБЫ
Незадолго до премьеры фильма между Фанком и Тренкером произошла еще одна неприятная стычка. Мы собирались устроить небольшой дружеский ужин, хотя отношения между ними и между Тренкером и мной уже не были добрыми. Фанк с юмором часто пытался поднять настроение Тренкера, но тот оставался раздражительным. Однако за день до премьеры все же согласился отужинать с нами. До этого мы хотели пройти мимо Дворца киностудии УФА, чтобы увидеть на фасаде рекламу нашего фильма. Все стояли перед главным входом и глядели на буквы, выписанные светящимися красками. Тут я услышала проклятья Тренкера. Он пришел в бешенство от того, что УФА поставила мою фамилию впереди его, а также от объявления, что перед каждым представлением я, согласно договору, буду танцевать. Как танцовщица я являлась тогда звездой, Тренкер же был почти неизвестен. До сих пор он сыграл только в одном фильме Фанка. Но я совершенно не возражала бы, если бы имя Тренкера стояло на афише перед моим.
Я покинула спорящих мужчин и медленно отправилась домой. Моя квартира на Фазаненштрассе находилась совсем рядом. Фанк вскоре догнал меня. Он был разозлен сценой, которую ему устроил Тренкер; это было досадно потому, что с ним как с актером Фанк хотел сотрудничать и дальше. В последние недели он написал новый сценарий и заключил договор с киностудией. Фильм должен был называться "Зимняя сказка". Для съемок были выбраны Исполиновы горы из-за исключительной красоты инея. Очень интересный текст был, возможно, лучшим, что написал Фанк. Прежде всего из-за действия, в котором сказочный мир и реальность образовывали гармоничное целое, предвосхитив те гениальные киноидеи, которые десятилетия спустя реализовал Уолт Дисней в своих лучших фильмах. В нем предусматривались также новые трюковые съемки, очень неожиданные - фантастический мир, сотканный из снега, льда и света. Эскизы к ним и очень красивых кукол придумал и изготовил живущий в Вене чешский художник. Действие фильма лишь частично было реалистическим, в основном же оно разыгрывалось в мире грез, снега, льда и света. Главные роли Фанк написал для Тренкера и меня, и обе они разыгрывались как в реальном, так и в вымышленном мире. Неужели стоило срывать столь необычный проект из-за мелочных раздоров?
Вечером в день премьеры, 14 декабря 1926 года, мы сидели вместе в ложе во Дворце УФА. Перед началом фильма я станцевала "Неоконченную" Шуберта, а затем впервые увидела кадры на большом экране, что произвело впечатление не только на меня, публика тоже с восторгом воспринимала происходящее. То и дело раздавались аплодисменты. Нам пришлось раз за разом выходить на поклоны. Внешне наши разногласия были незаметны, однако теперь уже не оставалось никакого сомнения - моей дружбе с Тренкером пришел конец.
Фильм "Святая гора" стал для нас большим успехом. Целый день после премьеры не переставая звонил телефон, я получила множество поздравлений и цветов. Позвонил и Сервэс, известный театральный критик. С возмущением он сообщил о пресс-конференции, на которой Тренкер наградил меня титулом "вздорная бабенка" и заявил журналистам, что Фанк, сотрудничая со мной, посто потерял себя. При этом Тренкер казался таким искренним, что некоторые критики поверили всем его россказням. Я окончательно лишилась дара речи, когда Сервэс прочел в "Берлинер цайтунг ам митгаг" отзыв о нашем фильме влиятельнейшего берлинского кинокритика Роланда Шахта. Шахт в точности повторил бредни Тренкера с пресс-конференции и даже определение "вздорная бабенка" не забыл упомянуть.
Такой низости я не ожидала. Фанк также был вне себя. На киностудии УФА этот отзыв произвел эффект разорвавшейся бомбы. Хотя большинство журналистов написали панегирики и фильм приносил большие сборы, статья весьма авторитетного критика посеяла у руководства киностудии недоверие к Фанку и ко мне. Дело зашло настолько далеко, что УФА готова была расторгнуть недавно подписанный договор. Теперь руководство студии не хотело вкладывать деньги в наш новый проект. Смета "Зимней сказки" была столь же высокой, как и смета "Метрополиса", самого дорогого фильма, какой доселе выпустила УФА. Поэтому Фанка попросили написать новый, более дешевый сценарий, который должен был бы обойтись максимум в половину прежней суммы.
После того как Фанк преодолел первый шок и утешился рекордными сборами "Святой горы", он удивительно быстро написал новый сценарий под заглавием "Большой прыжок". Тема его была в некотором роде противоположностью "Зимней сказке" - комедия из жизни в горах, почти бурлеск. Я должна была играть пастушку козьего стада, и поскольку юмор был одной из сильных сторон режиссера, то он "в угоду" Шахту решил дать мне в сопровождение маленькую козочку.
Фрагмент первой страницы обширного обзора прессы, посвященного "Святой горе" - первому фильму с моим участием.