Труд и Капитал на этом этапе переходят на уровень идеи или идеологии, существуют отныне не только в объективной ткани реальности, но и в мировоззренческом пространстве мысли. Приход этих двух персонажей в сферу мысли до конца обнажает сущностный дуализм и в этой области - есть мысль Труда и есть мысль Капитала, есть мировоззрение плюса и мировоззрение минуса. Оба этих мировоззрения получают максимально возможную независимость и свободу, и вся область сознания превращается из сферы отражения в сферу творчества, проектирования. Мировоззрение Труда (пролетарская философия) и здесь сохраняет свой созидательный характер, оно создает и творит проект. Мировоззрение Капитала (буржуазная философия) остается сущностно отрицательным - оно узурпирует не присущую ему энергию умственного труда и репродуцирует пустоту, концептуализирует иммобилизм, замораживает жизнь, постулирует данность и отрицает задание.
Высшей и самой совершенной формулой Капитала является, по Марксу, английская либеральная политэкономия - особенно теория "свободного обмена", "универсального рынка" Адама Смита и его последователей. Но, кроме этой наиболее явственной формы, существует множество более нюансированных, сложных, комплексных мировоззренческих конструкций, скрывающих за собой тлетворное, паразитическое дыхание Капитала. Буржуазная философия становится отныне наиболее эффективным оружием эксплуатации, ее высшей формой.
Но в противовес этому складывается и доктринальный корпус самого рабочего класса, все более проясняются основные контуры коммунистической идеологии. Собственное творчество Маркс рассматривал именно в таком контексте. Он предчувствовал, что его идеи лягут в основу "пролетарской философии", станут важнейшим орудием Труда в его эсхатологической последней битве против извечного врага.
Маркс провозгласил своего рода "Евангелие Труда". Он утверждал, что теперь, в поворотном моменте политэкономической истории, Труд, ставший Чистым Трудом, должен мгновенно осознать себя, полностью взять на себя функцию одного из двух телеологических полюсов истории, выявить механизм обмана и отчуждения, лежащий в основе всякой эксплуатации, разоблачить негативную, вампирическую, чисто отрицательную, минусовую функцию Капитала (через разъяснение логики производства и экспроприации добавочной стоимости) и осуществить пролетарскую Революцию, которая должна низвергнуть Капитал в бездну небытия и вырвать мировое зло с корнем. По-еле краткой фазы переходной формации (социализма) наступит "рай на земле". Труд полностью освободится от темного начала.
Вот в самых общих чертах смысл марксистской политэкономической модели. И, следует признать, он настолько убедителен и достоверен, что не удивительно, почему взгляды Маркса овладели таким количеством людей в XX веке, став своего рода религией, за которую приносились невиданные жертвы.
Каким образом сценарий Маркса реализовался на практике? В чем он оказался неточен, что было опровергнуто? Как следует оценить содержание политэкономической истории нашего столетия, оставаясь в пределах намеченной марксизмом философии истории?
Вступая в третье тысячелетие, мы можем утверждать, что Капитал одержал победу над Трудом, сумел избежать надвигающейся Революции, растворить законченное историческое проявление Труда как революционного субъекта, предотвратить гибельную для себя перспективу концентрации пролетарской философии в унитарном полноценном мировоззренческом аппарате. Тем не менее Труд, вдохновленный Марксом, попытался дать "последний и решительный бой" своему изначальному врагу. Труд потерпел поражение, но факт великой битвы отрицать невозможно. Она и составляет главное содержание политико-социальной истории XX века. Вполне по Марксу, только с иным (недобрым) концом. Победило мировое зло. Минус оказался сильнее и хитрее плюса. Субъектность Капитала доказала свое превосходство над субъектностью Труда.
Как это происходило на практике?
Первый сбой относительно марксистской ортодоксии произошел в момент Великой Октябрьской социалистической революции. Это событие стало ключевым, поворотным моментом постмарксист-ской истории. С одной стороны, восстание марксис-тов-большевиков доказало, что идеи Маркса верны и подтверждены практикой. Пролетарская коммунистическая рабочая партия смогла совершить революцию, свергнуть эксплуататорский строй, уничтожить власть Капитала и буржуазный класс, построить социалистическое государство, отталкиваясь от основных положений Маркса. Главенствующей идеологией этого государства был объявлен марксизм. Иными словами, русский опыт дал первое подтверждение правоты и действенности революционного марксистского учения. Однако в ходе русской революции обнаружилось одно важнейшее обстоятельство - успешная пролетарская революция произошла не там и не тогда, где и когда предсказывал сам Маркс. Пространственно-временная погрешность была не количественным, но качественным фактором. Поэтому она приобрела огромное доктринальное значение.
Маркс полагал, что окончательное становление пролетариата как класса и его оформление в революционную партию должны произойти в наиболее развитых странах промышленного Запада, т. е. там, где буржуазные механизмы достигли своего наиболее совершенного развития, а промышленный пролетариат составлял социальную доминанту всех производительных сил. При этом Маркс считал, что пролетарские революции немедленно спровоцируют цепную реакцию в остальных государствах и обществах. Маркс был уверен, что в иных пространственно-временных точках социалистические революции произойти не могут, так как в них оба исторических субъекта - Труд и Капитал - еще не достигли той стадии, когда возможен полный и адекватный перевод материального в идеальное, объективного в сознательное, предельного развития базиса в адекватную форму надстройки. Русский опыт продемонстрировал, что социалистическая революция оказалась возможной и осуществилась успешно в стране с неразвитым капитализмом задолго до полномасштабного свершения второго этапа промышленной революции, в стране с очень незначительным процентом промышленного пролетариата, а после победы большевиков революционные процессы отнюдь не перекинулись в Европу, но остановились в пределах бывшей Российской империи. Труд оформился в политическую партию и победил Капитал в совершенно иных условиях, нежели те, которые предвидел Маркс. Иными словами, историческая Революция в России скорректировала теорию ее духовного отца.
Смысл этой исторической коррекции наиболее емко может быть схвачен при обращении к феномену национал-большевизма, подробно разобранному Михаилом Агурским'. Пролетарская революция в России доказала, что победа Труда над Капиталом возможна и реальна лишь при том условии, что в этом политико-экономическом акте участвуют некоторые дополнительные измерения - национальное мессианство (чрезвычайно развитое у русских и восточно-европейских евреев), мистические и сектантские хи-лиастические тенденции (народа и интеллигенции), бланкистский, орденский, заговорщический стиль революционной партии (ленинизм, позже сталинизм). Кстати, аналогичный, хотя гораздо менее радикальный, набор обеспечил победу иной антикапитали-стической силе, которой удалось на практике осу-
Агурский М. Идеология национал-большевизма. Париж, 1980.
ществить квазисоциалистическую революцию, - итальянскому фашизму и германскому национал-со-циализму. Иными словами, марксизм оказался исторически реализуемым в гетеродоксальном, национал-большевистском исполнении, несколько отличном от строгой концепции самого Маркса. Он сбылся в реальности лишь в сочетании с иными факторами, а конкретно - там, где по^итэкономическая доктрина Маркса сопрягалась с культурно-религиозными тенденциями, довольно далекими от дискурса автора "Капитала".
По контрасту с успехом исторической реализации марксизма в национал-большевистском исполнении на самом буржуазном Западе в тот момент, когда капитализм дошел до предела своего развития, т. е. до порога третьей промышленной революции (а это случилось в 60-70-е годы XX века), перехода к социализму не произошло. Если гетеродоксальная версия марксизма оказалась осуществимой, то ортодоксальная версия была опровергнута историей. Капитализм в его наиболее развитой форме сумел преодолеть самый опасный для него момент развития, эффективно справиться с угрозой пролетарского восстания и перейти к еще более совершенному уровню господства, когда сам альтернативный оппозиционный субъект - пролетариат как класс и как эсхатологическая революционная партия Труда - был упразднен, рассеян, испарен в сложной системе безальтернативного "общества зрелищ" (Ги Дебор). Иными словами, постиндустриальное общество, став реальностью, окончательно доказало, что буквально понятые пророчества Маркса не реализовались на практике. Это, кстати, является причиной глубочайшего кризиса современного европейского марксизма.
Но мы знаем сегодня и о печальном конце социалистического государства, которое самоликвидировалось в результате сугубо внутренних процессов, приведших национал-большевистский строй к роковой черте буржуазной перестройки. А за 40 лет перед этим пали и иные некапиталистические режимы Европы - фашистская Италия и нацистская Германия. Таким образом, к концу XX века Капитал победил Труд во всех его идеологических проявлениях - в качестве ортодоксального марксизма (в лице европейской социал-демократии), в национал-большевист-ской версии Советов и в виде совсем уж приблизительных и компромиссных вариантов европейских режимов т. н. "Третьего Пути".
Победа Капитала над Трудом, кроме всего прочего, показывает большую степень сознательности именно этого полюса истории, который способен долговременно и последовательно сохранять верность своей изначальной цели, готов делать выводы из изучения концептуальных моделей его исторических врагов и освоить на практике в превентивных целях некоторые методологии и парадигмы, вскрытые революционным гением.
После Маркса в глобальном политико-экономическом масштабе лагерь Труда был разделен на три дисгармоничных, конфликтующих между собой идеологических лагеря: советский социализм (национал-большевизм), западная социал-демократия и (с оговорками) фашизм. Капиталистический лагерь оставался сущностно единым и ловко использовал противоречия в идеологиях Труда. Так, вместо единой пролетарской революционной коммунистической партии в критический момент истории на буржуазном Западе сложились просоветские, радикально настроенные большевистские организации под контролем Коминтерна, а значит, геополитически связанные с
Москвой как столицей Третьего интернационала и проводящие ее волю; автохтонные социал-демокра-тические партии, борющиеся за влияние в пролетарских кругах с промосковскими силами; и наконец, национал-социалистические движения, проецирующие национал-болыиевистский опыт Москвы (но в гораздо более смягченном варианте) на свой национальный контекст.
Стратегия Капитала заключалась в том, чтобы противопоставить три разновидности идеологического выражения сил Труда друг другу, любой ценой избежать их консолидации в единый исторический социально-политический организм. Для этого социал-демократия и большевизм противопоставлялись фашизму, а сам фашизм - социал-демократии и большевизму. Пиком этой стратегии был Народный фронт Франции эпохи Леона Блюма и союзнические отношения СССР с Англией и США в войне против стран Оси.
С другой стороны, западные социал-демократы (как носители не национал-большевистской марксистской ортодоксии) активно втягивались в политический коллаборационизм с буржуазным истеблишментом через парламентское представительство, коррумпировались через сотрудничество с системой и одновременно противопоставлялись "агентам Москвы" из большевистских ленинистских партий (линия Карла Каутского в высшей степени показательна в этом смысле).
И наконец, в рамках самого Советского государства не произошло последовательного и совершенного доктринального оформления национал-большевизма в осознанную и непротиворечивую идеологию, в которой были бы поставлены все точки над i и установлены строгие пропорции в подходе к наследию Маркса (что в нем следует принять, а что отвергнуть). Вместо такой коррекции советские идеологи продолжали настаивать на том, что ленинизм и есть адекватный и ортодоксальный марксизм, отрицая очевидное и безвозвратно утрачивая возможность непротиворечивой и последовательной, познавательно адекватной рефлексии.
Вместо ясной и однозначной картины противостояния Труда и Капитала в форме советского социалистического режима, с одной стороны, и стран капиталистического Запада - с другой, возникла дробная мозаика, в которой крайне отрицательную роль сыграл сам факт существования компромиссных (с политэкономической точки зрения) фашистских режимов и западной соглашательской коллаборационистской социал-демократии. Эти промежуточные фашистский и социал-демократический компоненты вносили непоправимые помехи в процесс формирования единой интернациональной пролетарской коммунистической партии, которая должна была бы учесть весь идеологический и духовный опыт русской революции. Это внешний фактор. Внутренний фактор состоял в отказе самой советской системы делать важнейшие идеологические выводы - с необходимой коррекцией культурно-фило-софских взглядов Маркса - из своего же успеха, что могло бы, в свою очередь, облегчить продуктивный диалог с фашизмом, особенно в его крайне левых версиях. И наконец, сама западная социал-демократия вместо "народнофронтовского" антифашистского пакта с радикально-буржуазными силами и режимами могла бы найти с национально ориентированными социалистами взаимопонимание в рамках единого антибуржуазного блока.
Советский большевизм, европейская социал-демократия и даже фашизм как сущностно антикапи-талистические движения обязаны были сойтись на единой мировоззренческой платформе, где-то на полпути от явной переоценки Маркса у ортодоксов до явной его недооценки у фашистов. Такая гипотетическая идеология, некий абсолютизированный, универсальный национал-марксизм, учитывающий наряду с совершенно верной гениальной исторической парадигмой Маркса иные культурно-философ-ские, духовные и национальные моменты, осмысленный идеальный национал-большевизм, и был бы той эффективной социально-экономической платформой, в которой принцип Труда мог воплотиться в наиболее совершенной форме. Но с очевидностью это открылось, увы, только апостериори, когда можно обобщить и проанализировать опыт великой исторической катастрофы. Капитал как субъект оказался не просто могущественнее, но умнее Труда. Он не позволил "призраку коммунизма" реализоваться в истории в полной мере, обрекая его оставаться и далее лишь призраком. Это - трагическая констатация. Но с точки зрения познания, с точки зрения выработки емкой исторической парадигмы, которая позволит нам ясно осознать, в какой точке истории мы находимся в данный момент, значение этого вывода трудно переоценить.
Геополитическая парадигма истории
Геополитическая редукция известна гораздо меньше, нежели экономическая модель, но убедительность и наглядность ее тем не менее вполне сопоставимы с парадигмой Труда-Капитала. В геополитике также существует телеологическая пара понятий, которые представляют собой субъект истории, только на сей раз увиденный не в срезе экономики, но в срезе политической географии. Речь идет о двух геополитических субъектах - Море (талассократии) и Суше (теллурократии). Им синонимична иная пара: Запад - Восток, где Запад и Восток рассматриваются не просто как географические понятия, но как цивилизационные блоки. Запад, согласно доктрине геополитиков, равен Морю. Восток - Суше .
Нас интересует в данный момент лишь резюме истории, переведенное в геополитические термины, эсхатологический момент, который столь ясно прослеживается на уровне экономики. Там проблема формулируется так: Труд дал бой Капиталу и проиграл. Мы живем в период этого проигрыша, который либеральная экономическая школа рассматривает как окончательный (откуда тема "конца истории" Фукуямы или последнего "денежного строя" Жака Аттали). Можно ли увидеть некую аналогию такому положению вещей в геополитике?
Поразительно, но такая аналогия не только есть, она настолько очевидна и наглядна, что подводит нас вплотную к очень интересным выводам.
Диалектика геополитики заключается в динамичной борьбе Моря и Суши. Море, цивилизация Моря воплощают в себе перманентную подвижность, "ажитацию", отсутствие фиксированных центров. Единственными реальными границами Моря являются континентальные массы по его краям, т. е. нечто противоположное ему самому. Суша, цивилизация Суши, напротив, воплощают в себе принцип постоянства, фиксированности, "консерватизма". Границы Суши могут быть строгими и четкими, естествен-
' Дугин А. Основы геополитики. М., 2000.
ными, на различных пространствах самой Суши. И только сухопутная цивилизация дает базу для сакральных, юридических, этических фиксированных систем ценностей.
Суша (Восток) - иерархия. Море (Запад) - хаос. Суша (Восток) - порядок. Море (Запад) - растворение, диссолюция. Суша (Восток) - мужское начало. Море (Запад) - женское. Суша (Восток) - традиция. Море (Запад) - современность. И так далее.
Эти два субъекта геополитической истории тяготеют к наиболее полному и отчетливому выражению, переходя от многополярной сложной системы противоречий (нередко снимаемых или частичных) к глобальной схеме блоков. Море и Суша приобрели планетарные черты только в XX веке, особенно во второй половине, когда окончательно сложились контуры двухполюсной модели. Море нашло свое окончательное выражение в США и НАТО, Суша воплотилась в конгломерат социалистических стран - Варшавский договор. Произошло телеологическое разделение планеты на два лагеря, каждый из которых являлся чистой формой геополитической цивилизационной пары. Цивилизация Моря шла сквозь историю к США и атлантизму. Хотя путь этот был отнюдь не прямым. Цивилизация Суши воплотилась в самом объемном виде в СССР. Атлантика и Евразия были стратегически интегрированы, и подспудные геополитические тенденции, гениально распознанные Макиндером в основе исторической логики земных пространств, приобрели внушительный объем, высшую наглядность "холодной войны".
Но в кульминационном для геополитической истории XX веке произошел геополитический вираж, который на некоторый момент затемнил прозрачную логику геополитической модели. Возникновение в
Европе в 20-30-е годы отдельного стратегического блока - стран Оси - стало той величайшей помехой, которая предотвратила органическое превращение цивилизации Суши в полноценный геополитический субъект, заложив основу грядущего проигрыша.
Страны Оси попытались заявить о своей геополитической самостоятельности и самодостаточности, отвергнув все факты и рекомендации научных школ. Европейский фашизм явился с геополитической точки зрения преградой для естественной евразийской экспансии Советов на Запад, но отказался и от послушного проведения в жизнь чисто атлантист-ской стратегии. Такая двусмысленность внесла серьезные помехи в кристаллизацию двуполярной картины мира, породила внутриконтинентальные войны и конфликты, которые жестко воспрепятствовали тому, чтобы евразийский сухопутный континентальный субъект полностью осознал себя и утвердил собственную последовательную геополитическую стратегию.