Обратим внимание на то, что европейский фашизм практически на всех уровнях выполняет аналогичную функцию. На экономическом уровне он претендует на снятие противоречия между Трудом и Капиталом, но это оказывается фикцией, и он лишь способствует косвенно победе Капитала. На геополитическом уровне он отвергает фундаментальность противостояния Суши и Моря, претендуя на самостоятельное геополитическое значение, но не справляется с задачей и бесславно исчезает, снова способствуя последующей победе Моря над Сушей. И наконец, на уровне этнической эсхатологии расизм нацистов уводит внимание от великого противостояния англосаксов и русских на ложную альтернативу между "арийцами" и "евреями", причем великороссы попадают (без всяких оснований) в один разряд с "цветными недочеловеками". И это в конце концов оказывается на руку исключительно англосаксам. Кстати, в последнем случае - на этническом уровне - следует признать, что и второй полюс этого этнического дуализма (евреи) также оказывается преимущественно на стороне "этноса Запада", а "еврейское восточничест-во" заметно слабеет и почти сходит на нет. Причем упадок совпадает с моментом создания государства Израиль, за которое изначально боролись восточноевропейские евреи преимущественно социалистической ориентации ("еврейские евразийцы"), поэтому Сталин и поспешил признать легитимность этого государства, - но которое почти сразу же после создания переориентировалось на Запад, став верным проводником политики англосаксов, в первую очередь - США, на Ближнем Востоке.
Clash of religions'
Последний крупномасштабный уровень редукции истории к простой формуле следует искать в истории религий и межконфессиональных проблем.
Столкновение религий (англ.).
Так как общая траектория исторического процесса, выделенная нами с самого начала в экономической парадигме, оказалась применимой ко всем остальным разбираемым уровням, можно смело искать ее аналоги и в религиозной сфере.
Один из полюсов - "Капитал-Запад-Море-англосаксы" - возводится, как мы видели, к Западной Римской империи, источнику и отправной точке всех тенденций, которые в этом полюсе постепенно выкристаллизовались. Западная Римская империя в религиозном смысле сопряжена с Ватиканом, католической версией христианства. Следовательно, вполне логично обратиться к католицизму, как к религиозной матрице этого полюса.
Противоположный "евразийский" полюс напрямую связан с "византизмом" и православием, так как русские являются и православным народом, и авторами первой социалистической революции, и теми, кто занимает земли континентального Heartland’a, который, по Макиндеру, служит осью для всех сил Суши. В той же степени, в какой современный либеральный Запад является секуляризированным, обобщенным, модернизированным и универсализированным результатом католичества, советская модель представляет собой предельное - также секуляризированное, обобщенное и модернизированное - развитие Православной империи. Относительно второстепенности остальных мировых религий в вопросе эсхатологической драмы можно привести те же соображения, которыми мы воспользовались, говоря об этнической эсхатологии. Восточные традиции не заострены эсхатологически, не акцентируют в центре своих систем тематику "конца времен" и "последней битвы". Дело не в том, что они не знают об этой реальности, но они не уделяют ей центрального места, сопоставимого с отчетливым и приоритетным эсхатологиз-мом христианства (или иудаизма). Это соображение объясняет и отсутствие на Востоке эсхатологических форм национализма (о чем мы говорили выше), так как этническое и религиозное мировоззрение тесно связаны между собой и взаимоопределя-ют друг друга.
Эта схема вполне наглядна и прекрасно накладывается на предыдущие модели. Единственным моментом, требующим дополнительного прояснения, является вопрос о протестантизме.
Реформация была важнейшим моментом истории Запада. Она была не просто многоуровневым явлением, но заключала в себе две строго противоположные ориентации, которые, в конечном счете, породили полярные формы. Мы не можем здесь вдаваться в богословские рассуждения, и отсылаем читателя к нашей подробной монографии на эту тему'. Изложим лишь схему.
Католицизм - это фрагмент православия (ведь некогда, до раскола, Запад был православным в той же степени, что и Восток), причем фрагмент, искаженный и претендующий на приоритет и полноту. Католицизм - это антивизантизм, а византизм есть полноценное и аутентичное христианство, включающее в себя не просто догматическую чистоту, но и верность социально-политической, государственной доктрине христианства. В самом грубом приближении православная концепция симфонии властей (вульгарно именуемая "цезарепапизмом") сопряжена с пониманием эсхатологического значения не только христианской церкви, но и христианского
' Дугин А. Метафизика Благой Вести. В кн.: Абсолютная Родина. М., 1998.
государства, христианской империи. Отсюда вытекает телеологическая и сотериологическая функция императора, основанная на втором послании св. Апостола Павла к фессалоникийцам, где речь идет
о "держащем", "катехоне". "Держащий" приравнивается православными экзегетами (в частности, св. Иоанном Златоустом) к православному императору и православной империи.
Отпадение западной церкви основано на отрицании симфонии властей, на отвержении социально-политической и эсхатологической доктрины православия. Эсхатологической она является потому, что православие связывает наличие "держащего", который препятствует "приходу сына погибели" (антихристу), с существованием политически независимого православного государства, в котором власть светская (василевс) и власть духовная (патриарх) находятся в строго определенном соотношении, вытекающем из принципа симфонии. Следовательно, отступление от этой симфонической византийской парадигмы означает "апостасию", отпадение. Католицизм же изначально - т. е. сразу по отпадении от единой Церкви - вместо симфонической (цезарепапистской) модели принял иную модель, в которой власть Папы Римского распространялась и на те области, которые в симфонической схеме были отнесены к ведению василевса. Католицизм нарушил провиденциальную гармонию между светским и духовным владычеством и, в соответствии с христианским учением, впал в ересь.
Духовный кризис католичества с особой силой дал о себе знать к XVI веку, и Реформация явилась пиком этого процесса. Однако, надо заметить, еще в Средневековье в Европе существовали тенденции, которые в той или иной степени тяготели к восстановлению на Западе адекватной модели. Гибеллин-ская партия Гогенштауфенов была ярким примером "бессознательного православия", квазивизантийско-го сопротивления латинской ереси. Уже тогда в центре антипапского движения стояли представители знатных германских родов. Через несколько столетий сходные силы - и снова германские князья - поддержали Лютера в его антиримском выступлении. Любопытно, что претензии Лютера к Риму были весьма сходны с теми, которые традиционно выдвигались православными. И богослужение на национальном языке (сугубо православная черта, связанная с пониманием мистического значения глоссолалии, воплощающейся в лингвистическом многообразии поместных церквей), и отказ от административного диктата Римской курии, и значение "катехона", и отказ от безбрачия для "священников" - все эти типично лютеровские осевые тезисы вполне могли быть названы православными. Другое дело - отказ от иконопочитания, богослужебных ритуалов, свобода индивидуальных толкований Писания. Эти черты никак нельзя назвать православными, они представляли собой побочные негативные аспекты антипапизма, который опирался, скорее, на духовную интуицию, на протест, нежели на освященные Традицией истины.
Как отвержение Рима ради чистого христианства Реформация была полностью оправдана. Но что предлагалось взамен? Здесь-то и заключалось самое важное. Вместо обращения к полноценной православной доктрине протестанты пошли сомнительным путем интуиции, индивидуальных толкований. В высших проявлениях это дало плеяду блистательных визионеров-мистиков (Бёме, Гихтель и т. д.). Но даже в этом случае приближения к высотам православной метафизики не произошло. В худших вариантах это породило кальвинизм и множество крайних протестантских сект, в которых от христианства практически ничего, кроме названия, не осталось.
Существует дуализм между Лютером и Кальвином, между прусским (и французским, гугенотским) протестантизмом и протестантизмом швейцарским, позже голландским и английским. Лютеранство отрицало фарисейство, "номократию" католичества, т. е. иудеохристианский компонент папизма. Кальвинизм же, напротив, пришел к типично ветхозаветному историцизму, к фактическому отрицанию божественности Христа, который превратился в "культурного или морального героя". Кальвинизм развил наиболее неправославные тенденции, ранее присутствовавшие в католичестве, тогда как критика Лютера была направлена как раз против них.
Итак, в Реформации наличествовали две противоположные тенденции. Одна, условно, антикатоличе-ская с православной стороны (лютеранство). Другая - антикатолическая с антиправославной стороны. Католицизм, особенно распространенный и усвоенный в романских странах, оказался между двух версий протестантизма, основными носителями которого были германские народы. Самые восточные немцы - пруссы, которые изначально были германизированным славяно-балтийским племенем, - приняли лютеранство, а крайне западные германцы (англосаксы) довели до своих пределов кальвинизм и иудеохристианские тенденции.
Таким образом, одна версия протестантизма (кальвинизм, протестантский фундаментализм) становится в авангарде западноморского капиталистического полюса, а другая, напротив, выступает, как в чем-то приближенная к православию (но все-таки далеко не православная) ветвь западного христианства. Связь протестантизма и капитализма прекрасно и развернуто показал Макс Вебер в книге "Протестантская этика", причем там же объясняется различие между кальвинизмом и лютеранством. Пример показателен: протестантизм в Англии приводит к капиталистическим реформам, протестантизм в Пруссии лишь укрепляет феодальный порядок. Следовательно, делает вывод Вебер, речь идет о глубоко различных тенденциях. Еще дальше заходит в аналогичном анализе ученик Вебера - Вернер Зомбарт, который выводит исток капитализма не только из протестантизма, но из базовой католической схоластической доктрины. Интересные соображения на ту же тему приводит Освальд Шпенглер в работе "Пруссачество и социализм".
Парадигма религиозного противостояния определяется как православие против католичества и (позже) против крайнего протестантского фундаментализма. В этой антитезе важнейшее значение уделяется пропорции между посюсторонним и потусторонним в религиозной этике. Православный этический идеал заключается в утверждении обратных пропорций между миром человеческим и миром божественным. Основание такого подхода заложено и в самом "Евангелии" ("Я пришел призвать не праведников, а грешников к покаянию", "Удобнее верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому войти в Царство Божие" и т. д.), и в православном Предании, в том числе и в социальной этике Восточной Церкви. Земное благосостояние считается эфемерным, незначащим, а благоустройство быта и посюстороннего мира рассматривается, как дело второстепенное, неважное перед лицом магистральной задачи, стоящей перед христианином, - задачи стяжания Святого Духа, спасения, преображения. Бедность и скромность представляются не столько недостатком, сколько, напротив, полезным фоном для поиска духовного, а аскеза, монашество, отвлеченность от дел мира сего рассматриваются как высшее призвание. Страдание земное оказывается не просто наказанием, но славным и светлым повторением пути Христова. Потустороннее проступает в посюстороннем, релятивизируя его, делая незначимым, прозрачным, преходящим. Отсюда традиционное (хотя и относительное, конечно) небрежение бытоустрои-тельством, свойственное восточному христианству. Нельзя утверждать, что такой православный подход всегда дает положительные результаты. В высшем проявлении - это святость, нестяжательство, созерцание. В низшем - карикатурном - лень и нерадивость.
Западная Церковь изначально отличалась повышенной озабоченностью мирскими вопросами, политическими интригами, накоплением и распределением мирских благ. Протестантский фундаментализм абсолютизировал этот аспект, перенеся все внимание исключительно на мир сей. Протестантская этика утверждает, что бедность уже сама по себе есть порок, а богатство - добродетель. Потустороннее сводится всецело к посюстороннему, награда и наказание из мира иного перемещаются в мир земной. Это дает невиданный рывок в сфере быто-устроительства, но минимализирует или вовсе отрицает созерцательный, духовный аспект религии. От христианской доктрины не остается не только духа, но и буквы. Отсюда современные попытки цензурировать "Новый Завет" в тех местах, которые вступают в вопиющее противоречие с экстремальными положениями протестантского духа.
Противоположная религиозная этика, секуляризируясь, дает, с одной стороны, социализм, с другой - либерал-капитализм.
Определяются два главных субъекта истории - Церковь Восточная (Православие) и Церковь Западная или, точнее, мозаика западных конфессий, в авангарде которых стоит "протестантский фундаментализм". Диалектика их противостояния вскрывает тайную траекторию религиозного содержания истории.
Теперь осталось рассмотреть иные религиозные конфессии, в которых наличествует проявленный эсхатологический фактор и которые достаточно масштабны, чтобы претендовать на ведущую роль в финальной драме истории. На эту роль претендуют только ислам и иудаизм.
Иудаизм представляет собой парадигму эсхатологически ориентированной религии, и само христианство тесно связано с иудейской эсхатологией. Иудаи-стическая религия дает самую концептуально завершенную картину конца времен и участия в нем народов и церквей.
Смысл иудейской эсхатологии в самых общих чертах сводится к следующему. Евреи являются не просто этносом, но одновременно религиозной общиной. Такое отождествление этнического элемента с религиозным составляет уникальную особенность иудаизма. В этом смысле все сказанное в предыдущем разделе относительно евреев как этноса полностью применимо к иудаизму как религии. Иудаизм - субъект религиозной истории, ее ось. Долгое время иудейская вера находится в периоде гонений со стороны "гойских" конфессий, но в конце времен, с приходом машиаха, с воссоединением евреев на Земле обетованной и с восстановлением Храма иудаизм расцветет и встанет во главе Земли. Светским выражением этой религиозной эсхатологии стал современный сионизм.
То, что евреи не растворились как этнос и как религия в море иных народов за долгие века рассеяния, что они сохранили веру в свой грядущий триумф, что, пройдя сквозь столько испытаний, смогли осуществить долгожданную мечту и воссоздать свое государство, не может не производить сильного впечатления на любого беспристрастного наблюдателя. Такое буквальное исполнение эсхатологических чаяний евреев явно свидетельствует о том, что эта традиция действительно глубоко связана с таинством мировой истории и отмахнуться от этого факта нельзя ни скептикам, ни позитивистам, ни антисемитам. Более того, за последние века позиции иудаизма как религии в глазах христианских народов укрепились настолько, что эта конфессия, бывшая некогда периферийной бесправной ересью, обрела право голоса в обсуждении и решении самых важных мировых вопросов.
Однако стоит обратить внимание на тот факт, что конфессиональное единство иудеев не так монолитно, как это может показаться на первый взгляд. Существуют - в самом грубом приближении - две версии иудаизма: спиритуалистическая (мистическая) и материалистическая (бытоустроительная). Первой версии соответствуют различные течения традиционной еврейской мистики - каббала, хасидизм и некоторые еретические направления типа саббата-изма. Вторая версия соотносится с талмудизмом, буквальным рационалистическим и номократиче-ским, бытоописательным, ритуалистским толкованием основ Торы. В этом дуализме мы видим прямой аналог соответствующей двойственности и самой христианской традиции - бытоустроительное западное христианство (от католицизма до протестантского фундаментализма) и созерцательно-мистическое восточное (православие). Очень подробно эта тема освещена в работах крупнейшего современного еврейского мыслителя Гершома Шолема .
Спиритуалистический сектор иудаизма - и, наверное, это уже никого не удивит - характерен для восточноевропейских евреев, да и сам хасидизм Ба-ал-шем Това возник и развился на территории Российской империи. Именно из этой крайне спиритуалистической среды вышло большинство еврейских революционеров-марксистов, большевиков, эсеров и т. д. Евразийская, "православная", аскетическая этика и мессианский идеал братства точно соответствовали этой духовной, мистической разновидности иудейской традиции. В светской форме это дало начало "социал-сионизму".
Противоположная ветвь - талмудическая ортодоксия, продолжающая линию рационализма Май-монида, - как и древние саддукеи, тяготела к мини-мализации потустороннего, к имплицитному отри-
' G. Scholem. Ursprung und Anfauge der Karlfola. Berlin, 1982.
цанию "воскресения мертвых", к имманентной этике бытоустроительства. В эсхатологическом ключе талмудизм рассматривал грядущий триумф евреев как сугубо имманентную, социально-политическую победу, достижение гигантского материального могущества. Вместо преображения мира в конце времен, его "восстановления" ("тиккун"), на которое ориентировались еврейские мистики, рационалисты отождествляли мессианскую эпоху с такой реорганизацией имеющихся элементов, которая передавала бы рычаги власти и контроля представителям иудаизма и восстановленному израильскому государству. Такая общая направленность и этика, центрированная на решении посюсторонних, бытовых, организационных вопросов, объединяет как светских раввинов, так и некоторых сионистов.
Иными словами, как и в случае с этнической эсхатологией, религиозное поле иудаизма растянуто между двумя полюсами - восточным (воплощенным в православии) и западным (воплощенным в католицизме и крайнем иудофильском протестантизме).