Таким образом, надежды на нацистскую полицию не было никакой, скорее помощь могла прийти со стороны простых немцев. Галина Чуева вспоминает такой случай: у её старшего брата девяти лет прохудилась обувь, и мать запретила ему выходить на полевые работы. Однако бауэр, узнав об этом, вышел из себя, повалил ребёнка и начал бить его ногами. Мать пыталась помешать, но "хозяин", обладавший большой физической силой, с лёгкостью отшвырнул её. К счастью, женщина увидела в окно, что из церкви с воскресной службы идёт процессия во главе с местным священником. Она распахнула ставни и принялась звать на помощь. К её удивлению, сразу несколько человек во главе с пастором бросились к дому и стали выяснять, что происходит. Узнав об избиении мальчика, священник в присутствии горожан стал публично стыдить бауэра, чем немало его смутил. "Хозяин" вынужден был замять дело.
Ещё одним явным признаком дискриминации была необязательность оказания медицинской помощи. ""Восточные рабочие", - отмечает Елена Данченко, - не должны были обременять систему медицинского страхования населения Германии, поскольку их возрастная группа была в обычных условиях меньше всего подвержена риску заболевания. Кроме того, нацисты отправляли для работы в рейх здоровую рабочую силу, принуждая практически всех депортированных проходить на границе рейха медицинский осмотр. Однако тяжёлый физический труд и условия содержания в Германии быстро приводили советских граждан к потере здоровья".
Работа на промышленных предприятиях и вовсе превращалась в замедленное убийство. Лидия Гаврилова, трудившаяся в рурских шахтах, вспоминала: "Медицинскую помощь оказывали только в крайнем случае. Однажды, очищая лаз от породы, я потеряла сознание. Когда у меня началось горловое кровотечение, то всё, что мне дали, - холодную воду. Когда я натёрла ногу деревянной колодкой, то мне не дали бинта. Я оборачивала ногу бумагой от цементного мешка. Когда началось нагноение, мне вскрыли ногу, делали соскоб с кости, чтобы понять: не поражена ли она туберкулёзом. После операции я скручивала бинты и тампоны, так как никто даром меня не собирался кормить". Другой остарбайтер, Надежда Ткачева, работавшая в рабочем лагере "Моортвите", рассказала, что "для больных и травмированных создавались так называемые "кранк-лагеря". Мы страшно боялись попасть туда, так как там люди просто умирали без всякой помощи. Однажды, когда я затемпературила, мне дали просто полежать на ящике для хозяйственного инвентаря, лекарств никаких не давали".
В аграрном секторе шансов выжить было больше - там всё зависело от доброй воли "хозяина". С одной стороны, минимальное лечение оплачивал владелец остарбайтеров, и обращение рабочих за медпомощью было ему невыгодно. С другой стороны, у хозяев средних и особенно мелких поместий не было возможности купить нового остарбайтера, а поток "восточников" между тем неуклонно сокращался. Эти обстоятельства требовали заботиться о своём работнике. Но даже добрая воля со стороны "хозяев" не гарантировала медпомощи - "больничные кассы часто отказывались от оплаты лечения "восточных рабочих", ссылаясь на разрешающий, но не предписывающий характер распоряжения".
Иногда же "лечением" просто маскировали убийство. Галина Чуева вспоминала, что однажды она и другая девочка из того же поместья заболели скарлатиной. Обеих положили в местную больницу. "Вечером немецкий доктор, которому я чем-то приглянулась, намекнул маме, пришедшей посидеть со мной, чтобы она не позволяла медсестре делать мне укол. Через несколько минут пришла сестра и сделала моей соседке инъекцию. Как выяснилось, инъекция была смертельной. А меня мама на следующий день забрала домой".
Таким образом, нет никаких сомнений в том, что русские, украинцы и белорусы с советских территорий считались в рейхе низшими расами. Их дискриминационный статус как представителей "иноплеменной крови" был закреплён законодательно: особенно наглядным проявлением этого стал запрет на брак с германцами. Маленьких детей с внешними признаками принадлежности к арийцам искали и вывозили с восточных территорий, собираясь "германизировать" в интернатах "Лебенсборна". "Нордических" детей старше десяти лет Гиммлер предписал убивать, чтобы в будущем они не стали лидерами сопротивления. Полной горя и унижений была судьба советских остарбайтеров, которые носили на одежде позорный знак OST и находились в рейхе на положении невольников. Таков был промежуточный результат расистской политики Гитлера.
"Азиаты и русские роботы": пропаганда и германские представления о русских в ходе войны
В ходе нападения на Советский Союз нацисты попытались полностью вывести понятие "Россия" из информационного поля. К этому ухищрению пропаганда прибегла, чтобы внедрить в сознание германского обывателя простую идею: после 1917 года России попросту больше нет. Так немцев подводили к мысли, что после победы над большевиками бывшие российские территории окажутся своего рода "чистым листом" и поэтому вполне естественно будет колонизировать их.
Важной задачей прессы на этом этапе стало устранение всех возможных ассоциаций Советского Союза с Россией. В начале июля 1941 года слова "Россия" и "русский" были официально запрещены для употребления в нацистской печати. Параллельно из прессы тотально "изгнали" информацию о русской культуре. "По моей просьбе фюрер налагает запрет на русских писателей и композиторов. Пока на всех", - записал министр пропаганды Йозеф Геббельс в своём дневнике. В директиве для средств массовой информации от 2 июля вполне откровенно говорилось: "С данного момента следует отказаться от обсуждения русского искусства, литературы и пр. Для нас вообще не существует России, только Советский Союз. Даже выражение "Советская Россия" не вполне желательно". Впоследствии в арсенал словоупотребления вошли важные эвфемизмы. Вместо слов "русский народ" использовалось нейтральное "население", вместо слова "Россия" - в зависимости от контекста - абстрактное "Восточная Европа" или просто "Восток".
Та часть русской эмиграции, которая игнорировала программные заявления из "Майн Кампф" и трактовала начавшуюся войну как схватку против коммунизма за возрождение "белой России", была жестоко обманута в своих ожиданиях. Уже 26 июня министерство пропаганды дало указание "не использовать заявления русских эмигрантов, желающих добровольно участвовать в борьбе с Советским Союзом". Спустя несколько дней последовало уточнение по данному вопросу: "Желания прежде всего старых царских эмигрантов полностью беспочвенны. Подобные запылённые великорусские планы совершенно неинтересны, ибо приведут опять к империализму". Наконец 1 августа эта тема третий раз прозвучала в указаниях для прессы: "Прежде всего не позволяется использовать отклики царских и белых русских. Мечты русских эмигрантов в Германии, Франции и где бы то ни было не имеют никаких надежд на осуществление. Любая реакция белых русских будет националистической, а посему неприемлемой. Мы не хотим превратить русских в хороших немцев, а хотим сделать из них понятливых тружеников во благо европейского континента". В том же русле лежит стремление нацистских пропагандистов свести к минимуму упоминания Петербурга и Москвы; как сказал Ганс Фриче редакторам газет, "всё равно этим городам не придётся существовать после нашей победы, поэтому привлекать к ним внимание бессмысленно".
Выведя, таким образом, за скобки русскую тему, Геббельс применительно к России начал энергично раскручивать "азиатский" мотив. Видным персонажем пропаганды внутреннего употребления (по канонам, заложенным, как мы показали выше, во времена Ливонской войны) стал дикий азиат - монгол или калмык, олицетворявший большевистские вооружённые силы и шире - всё русское общество. Для съёмок еженедельной кинохроники "Дойче Вохеншау", которую в рейхе показывали перед каждым киносеансом, среди советских военнопленных специально отбирались люди с азиатской внешностью. Их демонстрация должна была уверить чувствительных фрау в том, что арийские бойцы вермахта сражаются на Востоке с чем-то вроде орд Чингисхана. "Вот всего лишь несколько примеров страшного большевистского недочеловека", - так комментировал эти кадры диктор. В результате выдуманные "монголы" с Восточного фронта стали настоящим кошмаром для жителей рейха. "Восточный фронт! Было что-то такое в этих словах, когда вы говорили, что направляетесь туда… как будто вы признались, что у вас смертельная болезнь. Вас окружало такое дружелюбие, такая вынужденная жизнерадостность, но в глазах было то особое выражение, то животное любопытство, с каким глядят на обречённых… И в глубине души многие из нас верили в это. Вечерами мы часто говорили о конце. Каждого из нас ждал какой-нибудь узкоглазый монгол-снайпер", - так вспоминал один из ветеранов вермахта.
Впрочем, "азиатская" линия пропаганды находилась в тесной связи с уверенностью нацистской верхушки, что русские, принявшие большевизм, действовали под влиянием дикой азиатской крови, которую на ранних этапах своей истории они впитали от финно-угорских народов, а потом и от татар. Розенберг называл советское государство "татаризованной Россией". "Большевизм означает возмущение потомков монголов против нордических форм культуры, является стремлением к степи, является ненавистью кочевников против корней личности, означает попытку вообще отбросить Европу", - читаем мы в "Мифе XX века". Таким образом, аллегорически, по крови и духу, большевики и все, кто сражался под их знамёнами, в глазах гитлеровской элиты были именно монголами.
Азиатская - в негативном смысле - сущность России, и не только советской, часто подчеркивалась и в текстах за авторством немцев, посетивших оккупированную территорию. Так, архитектор Рудольф Волтерс, совершив вояж на Восток в 1942–1943 годах, совершенно чётко определил, что граница между Европой и Азией проходит по Нарве: "У реки крепость Германнфесте - самый дальний немецкий форпост орденских рыцарей на северо-востоке. Напротив - невероятно тяжеловесный Иван-город, грозная азиатская крепость. Замкнутый большой прямоугольный каменный комплекс с несколькими едва выглядывающими из-за стен круглыми башнями… Ужасно сумрачное сооружение, открыто противопоставленное ясному облику башни немецкой крепости, которая стоит по оси дороги, ведущей с востока, и видна уже с расстояния в 20 км. Здесь начинается Германия - в этом нет никакого сомнения - и здесь, на другой стороне реки, начинается Азия".
За спиной озверелого азиата, согласно нацистской картине советских нравов, высился хитрый и жестокий еврейский комиссар. Любопытно, что сами немцы безоглядно верили в этот миф и стремились с его помощью "разложить красноармейскую массу". Однако образ "жида-политрука, чья морда просит кирпича" от реальности отличался радикально и производил на советских солдат скорее отталкивающее впечатление. Так, политрук-панфиловец Василий Георгиевич Клочков во время боёв за Москву открыто зачитал перед бойцами текст вражеской листовки с призывом "убить комиссара", то есть его самого. Агитка была встречена смехом и предложением - в духе грубого солдатского юмора - использовать её "по назначению".
Между тем внутри рейха верили в карикатурного еврейского комиссара, который безжалостно гонит в бой "пушечное мясо". В рамках разработки еврейской линии министерство Геббельса вообще дотошно выискивало более-менее влиятельных советских граждан еврейской национальности и выставляло их зловещими кукловодами, которые порою действуют из-за спин безвольных русских. Так, в рекомендациях газетам предписывалось обязательно указать читателям, что жена Вячеслава Молотова - еврейка. Самому же вождю приписывали роман с Розой Каганович - никогда не существовавшей сестрой наркома путей сообщения Лазаря Моисеевича Кагановича, который в нацистской литературе часто представал настоящим хозяином Кремля. Клан Кагановичей якобы цинично манипулировал безвольным Сталиным: при этом спецслужбы Германии считали демоническую Розу реальным лицом и расспрашивали о ней пленного Якова Джугашвили. Другое пугало нацистские специалисты лепили из писателя Ильи Эренбурга, удостоившегося от Геббельса презрительного титула "домашний еврей Сталина". На оккупированных территориях евреям иногда противопоставляли популярных советских русских; говорилось, что Молотов и Ворошилов уже 10 лет работают с немцами против жидобольшевиков.
Посетителям выставки "Советский рай" внушали: "Один взгляд на статистику евреизации высших государственных ведомств Советского Союза всё объясняет. Едва ли не все министерства, называющиеся согласно большевистской терминологии "народные комиссариаты", управляются почти исключительно евреями". Так пропагандисты рейха шли на прямой подлог: на самом деле среди советских наркомов в 1941 году было всего два еврея (упомянутый Каганович и глава наркомата боеприпасов Борис Львович Ванников). Ещё четверо государственных деятелей еврейской национальности занимали посты заместителей наркомов: это замы Молотова в наркомате иностранных дел - Максим Максимович Литвинов и Соломон Абрамович Лозовский, зам. наркома обороны Лев Захарович Мехлис и зам. наркома чёрной металлургии Давид Яковлевич Райзер.
Характерно, что нацистская пропаганда стремилась максимально демонизировать не только политическую систему и вооружённые силы противника, но и гражданское население. В этом смысле красноречивы указания, которые ведомство Геббельса раздавало германским СМИ относительно того, как следует показывать обычных советских людей. Так, например, в сентябре 1941 года министерство пропаганды поставило на вид политической фотоцензуре следующее: "Берлинская газета (DAZ) опубликовала фотографию "наши полевые кухни кормят гражданское население горячей едой". Это крайне неловкий ход, так как наша газетная политика стремится представить большевиков преступниками и унтерменшами. Таких людей не кормят горячей едой. Кроме того, на фотографии изображены очень милые пареньки, которых вполне можно представить в форме "пимпфов"". Из этого отрывка понятно, что под большевиками нацисты понимали и самых простых жителей СССР, а не только членов ВКП(б). Откровенно по этому поводу высказался в своих мемуарах Леон Дегрелль: "В 1941 году немцы считали всех русских большевиками". Умолчал он лишь о том, что переменить отношение к местному населению немцев заставили поражения под Москвой и Сталинградом, но было уже поздно. Впрочем, вернёмся к пропаганде. Другое замечание в том же русле было сделано по поводу фото "милой девушки из Харькова". Цензоры отмечали, что "такую можно было бы встретить и в Вене, Мюнхене или Берлине", и внушали подопечным: "Будет неправильным фальсифицировать представление о России, создавшееся у немецкого народа и подтверждённое немецкими солдатами, с помощью таких ненатуральных фотографий, ни в коем случае не отражающих того, как на самом деле выглядят горожане".