Кроме того, ликвидация школы в целом негативно сказывается на социально-экономической жизни населенного пункта, делая его жизнь еще более бедной и криминализированной. "Закрытие школ в Украине грозит вымиранием поселков", – пишут об этом "Подробности". И действительно – это сразу же простимулирует дополнительную миграцию из "неблагополучных" регионов. Социально активные украинцы, которые обычно и без того не видят в родном селе никаких перспектив, но еще имеют какие-то средства, будут стремиться переехать туда, где их дети, по крайней мере, смогут получить образование. Такой отток населения в целом негативно скажется на экономическом развитии оставшегося без школы поселка, а, вдобавок, многолетние наблюдения в странах Третьего мира показывают, что падение или рост уровня образования практически повсеместно коррелируются с динамикой роста преступности, которая особенно усиливается в подобных гетто, без школ и работы. И было бы наивно полагать, что нашпигованная нелегальным оружием, глубоко травмированная войной и нищетой Украина вдруг станет исключением из этого правила.
Все эти катастрофические последствия, заложенные только в одном из параграфов "образовательной реформы", являются прямым результатом диктата Международного валютного фонда, который открыто навязывал сокращение школ и увольнение педагогов полностью послушному ему украинскому правительству – в качестве одного из условий предоставления следующего кредитного транша.
"Важное условие – сокращение учителей при оптимизации школ. Это самый болезненный вопрос. Но, к сожалению, не думать о нем нельзя. На сегодняшний день украинское образование крайне неэффективно: много малых школ, слишком много учителей работает в системе. И некоторые сокращения неизбежны", – вещает об этом польский эксперт Ян Герчински, мнение которого охотно цитируют в украинской либеральной среде.
История отношения к этому вопросу вообще является ярким примером лицемерия нынешних провластных политиков и чиновников от образования, которые прежде, находясь в оппозиции, активно выступали против проходившего при Януковиче сокращения школ, справедливо отмечая их важнейшую социальную функцию в жизни отдельно взятых поселков и всей страны. Тогда они заявляли, что государство ни в коем случае не должно экономить на образовании, в том числе и за счет сокращения школ с небольшим количеством учащихся – поскольку это лишит множество детей возможности получить образование.
Так, еще в мае 2013 года депутат-оппозиционер Лилия Гриневич горячо протестовала против намерений закрыть школу в одном из небольших сел Запорожской области: "Дети должны быть, по меньшей мере, обеспечены начальной школой и дошкольным учебным заведением в селе. Они могут в любом количестве (даже если это три ребенка) учиться в маленькой школе и при этом получить от начального образования то, что им нужно, а именно – любовь к обучению, желание познавать мир, читать, писать, то есть навыки начального образования. Такие учреждения, которые являются центрами социальной инфраструктуры в селе, нельзя закрывать, сколько бы они ни стоили".
Однако после победы "евромайдана" все та же Гриневич, которая вновь прошла в парламент по списку правящего "Народного фронта", возглавив профильный "образовательный" комитет, сразу же принялась активно лоббировать разработанный при ее личном участии правительственный закон. Хотя было изначально ясно, что он призван отменить мораторий на закрытие сельских школ – чтобы их при желании можно было закрыть решением местных властей, на плечи которых теперь перекидывается с государственных плеч основное бремя их содержания.
По существу, нынешние власти дословно повторяют риторику своих "региональных" предшественников, заявляя, что сокращение сельских школ якобы только позитивно скажется на качестве образования на селе. С той разницей, что если у Табачника, дело которого активно продолжает "команда Яценюка", намеревались ликвидировать 143 школы, то уже в конце 2014 года Министерство финансов раздумывало над тем, чтобы ликвидировать свыше 400 школ. При том, что общее количество "маломестных" школ оценивается правительственными экспертами в количестве около 5000 образовательных учреждений.
"МВФ настаивает на том, чтобы нагрузка на преподавателей средней школы была увеличена. 18 часов – это низкий показатель. Но с другой стороны, пересмотр ставок не должен стать механизмом экономии. Он должен стать механизмом перераспределения зарплат. В Украине на одного учителя приходится значительно меньше учеников, чем в Европе. В то время как количество школьников в силу объективных причин уменьшалось, количество ставок оставалось практически без изменений. Надо перестать работать так, будто на нас не влияет демографическая ситуация. Влияет, и очень существенно. У нас уменьшается количество учеников. Значит, нам надо уменьшать количество учителей и школ. Это непопулярные шаги, это не вызывает большого энтузиазма в обществе, но тут дело не только в эффективном использовании бюджетных денег. Тут еще и вопрос качества обучения. Мы все понимаем, какое качество могут обеспечить маленькие сельские школы. Мы оставляем этих детей якобы для их же блага, но на самом деле их жизненные шансы существенно уменьшаются, потому что они получают начальное образование низкого качества. Надо набраться мужества говорить такие вещи. Мы должны защищать права учащихся, поэтому должны принимать непопулярные решения", – рассказывает об этом заместитель министра образования Украины Инна Совсун.
Мы можем видеть, как депопуляция населения, которая является прямым следствием неолиберальных реформ прежних лет, по-оруэлловски используется сейчас в качестве аргумента для оправдания новой неолиберальной реформы по требованию МВФ. Которая должна заставить украинских учителей – тех, кто не окажется в результате ее на улице – работать еще больше, в условиях роста тарифов, цен и инфляции. А "гражданские и студенческие активисты", которых так волновала личность и деятельность бывшего министра образования, сейчас практически не пытаются помешать этому самоубийственному для страны процессу. И, более того, поддерживают "образовательные реформы" нынешнего правительства. Хотя эти "реформы" полностью соответствуют интересам элит, которые желают управлять массами малообразованных, манипулируемых и накачанных "патриотизмом" простолюдинов.
4 сентября, уже когда был написан наш материал, по этой же теме, значение которой постепенно начинает осознавать общество, задавая чиновникам первые неудобные для них вопросы, витиевато высказался сам министр образования Квит:
"Мы не планируем сохранять малокомплектные школы, потому что они не могут дать никакого качества обучения для ученика, и стоимость подготовки в год одного ученика в малокомплектной школе превышает 50 тыс. гривен. Это ненормально. Поэтому, во-первых, в каждом маленьком селе будет сохранена начальная школа – это с первого по пятый класс. То есть оптимизация малокомплектных школ не касается начальной школы. А уже старшая школа, профильная школа будет оптимизироваться. И мы будем работать таким образом, чтобы дети могли ходить в большую школу, где есть соответствующее материальное и кадровое обеспечение".
Однако выше мы видели, что министр лукавит, и школы в "маленьких" селах уже закрываются. А многие живущие в них дети попросту не доедут до пресловутой "большой" школы, на обучение в которой не будет средств у их родителей. Согласно схеме Квита, они, в лучшем случае, получат образование на уровне архаических трех– и пятиклассовых школ, о которых мы слышали от дедов и бабок. Хотя представители других социальных слоев благополучно отучатся в той же стране в одном из "приличных" столичных или областных вузов.
Надо ли говорить, насколько это изменит в ближайшие десятилетия социальную структуру Украины? Известный из классической украинской литературы образ бедного, полуразвалившегося села, с дьячком-учителем в приходской школе, однажды грозит стать реальностью – если уже не стал ей. Пускай даже у детей нынешних и будущих "крепостных" будут "мобилки" с вай-фаем.
Сентябрь 2015 г.
Память мигрантов
Я жил в небольшом украинском городе, и после работы переводил на русский стихи Ивана Франко из его малоизвестного цикла о трудовых мигрантах. А в моем плейере играли современные песни украинских заробитчан. Иногда строчки сливались, и мне казалось, что все это написано не с разницей в целый век, а в одну и ту же эпоху.
Переводить Франко интересно. В его стихах много архаизмов и диалектизмов, многочисленные заимствования из немецкого, итальянского, идиш. Но это не искусственный птичий жаргон современной интеллигенции, а живой язык галицких крестьян конца ХIХ века, когда они ручейком впадали в огромный поток рабочей силы, направлявшийся в Европу и дальше – в Новый Свет.
Эй, разлилось ты, русинское горе,
Вширь по Европе, и дальше, за море!
Всякий в Любляне, Риеке видал,
Как на чужбину русин убегал.Там, где альпийские скалы стояли,
Наши рыдания эхом звучали.
Бедных русинов, живых мертвецов
Гнали жандармы, как стадо коров.Грязь, нищета, долгий путь ради хлеба.
Над головой – итальянское небо.
Генуя долго теперь не забудет,
Как в ней гостили русинские люди.Внукам расскажут, как вечер придет:
"Здесь кочевал у нас странный народ.
Родину слезно свою вспоминал он,
Но, проклиная, ее оставлял он".<…>
Там, где из Гамбурга шли паровозы,
Лились за ними русинские слезы.
Все с тебя, русин, сдирали процент:
Шляхтич из Польши и швабский агент.
Украинские руки, строившие Европу и обе Америки. Жители одной из самых темных, бесправных наций того времени, заключенные в габсбургскую "тюрьму народов", верили, что покончивший с собой кронпринц Рудольф основал в Бразилии справедливое "мужицкое царство", где нет слуг, нет панов, а на "крещеных" людей работают обезьяны. Cлухи об этом распускали агенты европейских пароходных компаний, и наши люди плыли через океан на полуразвалившихся судах, как это делают сейчас многие стремящиеся в Евросоюз беженцы, нередко заканчивая жизнь среди волн:
Поплыли мы по морю. Дни летели,
А наши люди тяжело болели.
Скончалось девять там заробитчан.
Бросали трупы прямо в океан.
Не дай вам Боже, чтобы вы видали,
Как матери за детками рыдали,
Когда рыбины – зубы, как пила -
На волнах разрывали их тела.
Проехав полмира, перетерпев страшные лишения дороги, ограбленные на всех таможнях и избитые полицаями всех стран, украинцы нашли на новой земле все то же: панов и их слуг, превращенных в бесправных животных. Иван Франко перекладывал в стихи письма, которые писали домой добравшиеся до заморского рая заробитчане. Они во многом похожи на письма, которые шлют сегодня их правнуки: из той же самой Италии, о которой столько упоминал Франко, из Англии или Германии, Испании или Португалии. Хотя, впрочем, теперь эти люди чаще общаются с родиной по мобильному, скайпу или электронной почте. Средства связи меняются, в то время как волны дешевой рабочей силы, спасающихся от войн и нищеты беженцев, будут биться о разные берега до тех пор, пока существует порождающая их раз за разом система общественно-экономических отношений.
Поздно вечером я пошел за билетами на автовокзал. На одной платформе, возле сложенных горкой сумок, толпились люди. К ним вырулил призрачный микроавтобус без маршрутной таблички. И пока в него грузили баулы и рюкзаки, бабка в пестром цветастом платке, причитая, обнимала худенького паренька в спортивном костюме. Он что-то говорил ей: растерянный, бритый наголо, один из тех, кому совсем нечего терять – гарантированная нищета дома или шанс на удачу в счастливом царстве Евросоюза.
– В Польшу едут, – сказал мне человек на платформе: может быть, водитель или работник вокзала. – Раз в неделю собираются тут люди из сел, и вместе уезжают. Шенгена ни у кого нет, но через границу их как-то переправляют. Тут все налажено.
Да, все тут было налажено. Я подошел к водителю маршрутки и получил от него визитку: два телефонных номера без имен и фамилий, с лаконичной надписью: "Волынь-Тур".
Маршрутка уехала в ночь. Проводившая сына бабка осталась ночевать на вокзале, чтобы утром вернуться к себе в село. А я пошел домой – переводить Ивана Франко. Его строчки, посвященные теме заробитчан, постарались забыть именно потому, что они словно бы написаны о нашей нынешней жизни:
Когда услышишь, как в тиши ночной
Путем железным вдаль стучат вагоны,
А в них гудят утробно, словно рой,
Детей и женщин жалостные стоны,
Глухие вздохи рвутся на перрон,
Смурные песни, девичьи дисканты,
Что то за поезд, и откуда он?
Кого везет? Куда? За кем вдогон?
В нем – эмигранты.Когда увидишь – у вокзальных касс
Набились люди, будто сельди в бочке,
И бледные круги у женских глаз,
А хмурые мужья, сыны и дочки
Лежат среди запачканных одежд.
На одеялах. Здесь не место франтам.
Куда они? В Неаполь? В Будапешт?
Лежит печать несбывшихся надежд
На эмигрантах.Когда увидишь, как этих людей
Хватают, тащат, кроют матюгами,
Как кормят грудью матери детей,
Везут их в мир. Куда – не знают сами.
Жандармы оттесняют всех от касс,
Гудок раздался, паники припадок…
На рельсы люди бросятся сейчас:
"Возьмите в путь или давите нас!".
Такой порядок.
Что это? Описание того, что творится прямо сейчас на железнодорожных вокзалах Будапешта и Вены, где лежат вповалку штурмующие поезда арабские беженцы, или на польской границе, где стоят в очередях наши сограждане? Или стихи классика украинской литературы, написанные более ста лет назад? Стихи, которые показывают, как далеко в прошлое унесли наш мир волны истории – будто тело утонувшего сирийского мальчика, которое мелькает сейчас в волнах новостных лент.
Сентябрь 2015 г.
Фото девяностых
В эти дни Фейсбук похож на машину времени. В привычной череде фотографий на ленте друзей, среди пушистых котиков и сирийских беженцев, среди разрушенных снарядами домов и курортно-отпускных селфи, среди портретов Путина и Мосийчука вдруг стали мелькать старые снимки из девяностых годов. Массовый флешмоб стихийно объединил людей разных взглядов, представителей разных поколений, жителей разных стран. Все они дружно начали публиковать фото, сделанные в конце прошлого века – когда не было соцсетей, а цифровые фотоаппараты еще не вытеснили пленку, которую теперь берутся печатать не в каждом фотосалоне. На это жалуются сейчас люди, которые, бросив дела, спешно отыскали в пыльных загашниках свои давние фотосессии – а таких людей оказалось на удивление много.
Конечно, почти всякая успешная стихийная акция наших дней на поверку оказывается неплохо организованной. Как вскоре выяснилось, флешмоб со старыми фотографиями запущен по инициативе российского либерального интернет-журнала в качестве промоушена фестиваля "Остров девяностых", который пройдет в Москве при поддержке фонда "Президентский центр Ельцина". Это мероприятие как будто бы относится к сфере культуры – его участники обещают представить слепок с социальной жизни тех лет, рассказывая, как одевались и говорили в девяностые годы, какую музыку тогда слушали, какие фильмы смотрели, какие книги и газеты читали. Однако политический посыл фестиваля очевиден и лежит на поверхности. По сути, это рекламная кампания девяностых годов – "золотого века" либеральных реформ, который противопоставляется как закончившемуся вместе с восьмидесятыми "совку", так и стартовавшей на заре "нулевых" путинской эре. Либеральная интеллигенция пытается очеловечить эту эпоху, чтобы она ассоциировалась в общественном сознании не с трупами чеченской войны и стреляющими по парламенту танками, не с бандитскими "стрелками", вымирающими поселками и многолетними задолженностями по зарплате, а с чем-то привлекательным, романтически-свободным и креативно-ярким. Наше прошлое хотят представить нам в таком виде, чтобы мы захотели вернуть его в качестве нашего будущего.
Удачный, практически беспроигрышный ход, который был изначально обречен на успех. Ностальгия – ходкий товар на современном рынке маркетинговых технологий. Это знают и владельцы оформленных в "советской" стилистике пельменных, и продюсеры престарелых эстрадных звезд, и политики, которые беззастенчиво используют в своей пропаганде знаковые символы и "культурный код" минувших времен – вплоть до музыки реанимированного гимна. Так что российская либеральная оппозиция всего лишь копирует здесь методы официозной государственной пропаганды, которая, по мере необходимости, обращается то к Сталину, то к Николаю Второму.
Теплые мысли о юности греют окаменевшие в рыночную стужу сердца. Листая старый альбом, мы видим себя подростками, вместе с еще не постаревшими друзьями, на веселых концертах и дискотеках, во время отдыха, в домашней обстановке прежних лет. Да – Ельцин, Кравчук, Шушкевич. Да – ваучеры, инфляция, нищета. Но у нас не было другой юности, и разве мы не были тогда по-своему счастливы? Не каждый, далеко не каждый вспомнит о том, что в те дни его семья перебивалась с картошки на гречку, друзья садились от безысходности на иглу, вечерние улицы патрулировала гопота, а безработные родители выходили к метро торговать ширпотребом, который возил из Польши знакомый "челнок" – бывший ученый со степенью кандидата наук.
"В девяностые я очень много, практически запойно, пил, неприкаянно мотался по городам и весям, писал странные песни, тусовал с наркоманами и бандитами, хоронил друзей и родных, занимался стрёмным околобизнесом, был полностью потерян и, в общем и целом, хотел умереть, чтобы не видеть того, что происходило вокруг и со мной. Люди, которые ностальгируют по девяностым, по этому "воздуху свободы", они какие-то… счастливые, что ли. Полагаю, они прожили эти годы либо в каком-то своем, вполне безопасном и уютном мире, либо просто были слишком юны, чтобы отрефлексировать. Не знаю. Наверное, я таким людям где-то даже завидую. Сам я считаю эти годы проклятым, потерянным временем и ни за что не согласился бы туда вернуться", – вспоминает поэт и музыкант Вис Виталис, автор одной из самых пронзительных песен о социальной катастрофе поколения девяностых, брутально сломанного через колено рыночных реформ.
Эти годы – знаковая эпоха, во время которой закладывался фундамент нашего нынешнего строя. Приватизация государственной собственности сформировала уродливую экономическую систему, существующую за счет "дерибана" накопленного общественного богатства, основанную на эксплуатации, коррупции, обмане и грабеже. Из рядов бывших комсоргов вышли "газовые принцессы" и банковские короли. Вчерашние уличные бандиты стали респектабельными миллиардерами, размещая акции на лондонской бирже и щедро спонсируя биеннале в "центрах современного искусства" – пока вокруг деградировало образование и культура. Классовое расслоение общества в считанные годы разделило его на нищее бесправное большинство и всемогущие элиты, которые манипулируют одураченными согражданами с помощью карманных СМИ, ручных политиков и прикормленной сервильной интеллигенции.
То, что хотят представить "золотым веком", скорее можно назвать нашей Кали-югой, которая началась в девяностые и до сих пор далека от своего завершения.