Я мог бы и еще очень многое вспомнить о прекрасных народах, которых стерли с лица земли. Гасконцы, воспетые Дюма в "Трех мушкетерах". Это кельтский народ, живший на юге Франции, замечательный, яркий, талантливый, даже у Дюма видно, что д'Артаньян даст сто очков вперед французам. Или возьмите бретонцев. Тоже интереснейший кельтский народ, который жил на северо-западе Франции и был почти полностью уничтожен во время Французской революции, поскольку он ее не принял. И не принял он ее не по каким-то социальным соображениям, а по национальным. Это была революция французов, а бретонцы ее не хотели. И вот их стерли. Теперь это жалкий этнический реликт. А где провансальцы, создавшие в свое время богатейшую литературу, даже более высокоразвитую, чем французская?..
Я уж не говорю о славянских народах. Территория Восточной Германии, восточнее Эльбы, буквально вся имеет славянскую топонимику. Возьмите Бранденбург, и ту же Э льбу-Лабу, и Майсон-Мишин, и Дрезден-Дридзс красно знают.
Поэтому я могу согласится, что Россия - некая тюрьма народов, но при условии, что те люди, которые ее так называют, совершенно честно и совершенно логично скажут: европейские страны представляют собой кладбище народов.
- Нетрудно показать, что жизнь в этой "тюрьме", особенно если говорить о советских годах, мало утесняла "заключенных". Пожалуй, "тюремщики"-то даже хуже жили…
- В свое время я как-то сблизился с довольно симпатичным гватемальцем Рафаэлем Coca. Он был революционером, бежал, выступал как видный публицист. И вот в какой-то момент он вдруг начал мне говорить: я приехал в СССР и думал, что здесь совсем другая жизнь, а вы же колониалисты, у вас же сколько народов под вашей колонией! А я ему сказал: слушайте, Рафаэль, вы можете устроить себе поездку к этим самым покоренным народам? Поездите, посмотрите! И вы знаете, он съездил, вернулся и просил у меня извинения. Он сказал: да они все - и в Прибалтике, и в Закавказье, и в Средней Азии, - все же они живут неизмеримо лучше вас. Какие же это колонии! Ничего себе колонии! Вот мы считаем, что Америка нас колонизовала. Так разве можно сравнивать наш уровень жизни с американским?!
- Вы говорили, что иногда исторический факт, даже известный, если в него вдуматься, раскрывая свой смысл, обнаруживает и какой-то смысл истории в целом.
- Это действительно так. Факты зачастую и не надо искать, они известны, но - люди в них не вдумываются. А я нацелен на это.
В частности, меня заинтересовал такой факт. Дмитрий Донской, обдумывая, как надо вести себя ввиду нападения Мамая, который идет на Русь, отправляет к нему посла. Везде сказано - Захария Тютчева, кстати, прямого предка поэта Тютчева в пятнадцатом поколении. Отправляет его, и везде сказано, что отправил он избранного своего юношу. Стремясь оправдать такое решение, говорит, что тот - очень разумный, очень смышленый, это можно прочитать, например, в "Сказании о Мамаевом побоище".
Но почему все-таки юноша? Ведь этот человек должен был выполнить ответственнейшую миссию разведчика и дипломата! И действительно выполнил ее. Однако трудно укладывается в голове, что это был юноша - казалось бы, такое по плечу скорее мужу зрелому, умудренному жизненным опытом. И в связи с этим есть очень интересная деталь. Недавно вышла одна из книг о Куликовской битве, и там черным по белому написано, что Дмитрий Донской отправил в стан Мамая… сметливого, уже пожилого боярина Захария Тютчева. То есть автор книги не мог не знать, везде подчеркивалось, что тот был юношей! Нет, он написал: пожилой. Потому что реального факта объяснить и, стало быть, принять не может…
Я начал над этим думать. Я начал выяснять. И обратил внимание - это, кстати, тоже более или менее известно, что фамилия Тютчев была итальянского происхождения, что его отец или его дед был итальянец, который переехал в Москву и остался здесь.
И вот тут приходит в голову, что, может быть, Дмитрий Донской и послал его именно потому, что он знал итальянский язык и вообще был как-то связан с Италией. Ну и тут сразу же рождается мысль: значит, Дмитрий Донской понимал, что за Мамаем стояли генуэзские колонии, которые совершали в то время натиск на Восточную Европу, стремились овладеть пушниной и другими ее богатствами, а кроме того - рабами, поскольку занимались работорговлей.
Из массы других фактов выясняется, что именно они, генуэзцы, сыграли направляющую роль в этом походе Мамая. То есть Мамай шел на Москву не от имени Золотой Орды, а от имени этих итальянских колоний и, в конце концов, от римского папства, что я и попытался показать. В таком вот одном факте это уже совершенно ясно выражено, потому что иначе абсолютно нельзя понять, почему Дмитрий Донской посылает юношу, да юношу еще и итальянского происхождения. Казалось бы, нужно послать монгольского происхождения юношу - но нет!
Вот вам факт. Он дает как бы некий фокус, вокруг которого собирается еще много других фактов, из которых становится вполне понятно, что дело было именно так, что это было нападение на Русь не только Мамая, то есть какой-то азиатской Орды, но и западных сил.
- Россия и Запад, или шире - "свое" и "чужое" - это, можно сказать, постоянная тема многих ваших исследований. Почему? Как вы сами объясняете?
- Я все время стремился показать, что наша страна упорно боролась за свое самостоятельное развитие. Ведь вот, например, достаточно долгий период Русь не сражалась, не выходила на смертельный бой с Золотой Ордой, а тем не менее вышла на бой с полчищами Мамая - почему? Да потому, что Мамай хотел сесть в Москве и управлять Русью по-своему, чего, кстати, Золотая Орда не делала. Монголы вторглись на русскую землю во время завоевания, а потом они фактически ушли, предоставив Руси в известном смысле самостоятельность. Они брали дань, как всякая победившая, господствовавшая имперская власть. Это действительно так. То же самое было в Европе, скажем, когда была империя Карла Великого - дань бралась со всех подчиненных народов.
Но, с другой стороны, Орда не ограничивала, например, развитие церкви. Предоставляла ей различные права. А это была духовная основа. Да можно привести еще много и других примеров. А вот что касается Мамая, я стремлюсь показать: именно потому вдруг через сто пятьдесят лет после начала монгольского пришествия вся страна выходит на смертный бой, что нависла угроза ее самостоятельному пути. Больше всего с Запада нависла - через Мамая, ставшего как бы проводником и орудием. И Русь собралась, сконцентрировала все свои силы, чтобы воспрепятствовать этому.
- А когда, на ваш взгляд, наступает реальная угроза духовной самостоятельности и самобытности народа?
- Я думаю, такая угроза, опасность утраты самостоятельности наступает тогда, когда люди, от которых зависит развитие страны, то есть прежде всего люди власти, начинают пересаживать чужой строй жизни, чужие формы бытия в совершенно другую страну. Само по себе это крайне нелепое деяние. И объясняется крайне упрощенным взглядом на то, что такое человеческое общество и человеческая история. Тем не менее именно это происходит у нас сегодня!
- Очень убедительно, Вадим Валерианович, вы говорите об особой роли идей в жизни Руси-России. На самых разных этапах нашей многовековой истории. Но вот сегодня сложилось такое положение, что страна ведущей идеи не имеет. Такие вожди пришли к власти! Поразите-льно, однако: у государства и в самом деле нет нынче идеи, объединяющей людей, общество. И вот (смешно это, честное слово!) по указанию президента собираются какие-то научные силы, чтобы такую идею придумать. Объявляется конкурс (!) на страницах правительственной "Российской газеты". Конкурс опять же на изобретение общенациональной идеи! Что это, как по-вашему?
- Это, конечно, смехотворное занятие.
- Но если Россия, как вы утверждаете, идеократическое государство, то есть движимое всегда какой-то идеей, не является ли нынешнее отсутствие ее самой серьезнойугрозой для нашего общества?
- Я бы сказал, что сейчас идет борьба за идею, хотя самой идеи как таковой действительно нет. То есть нет объединяющей общество идеи. Определенные идеи выдвигаются, вы знаете, и борьба вокруг них не прекращается все время. Вопрос в том, что же в конце концов возобладает? А без идеи, как свидетельствует история, наша страна и в самом деле жить не может.
К спорам о "Русском"
Семьдесят с лишним лет - то есть на протяжении жизни трех поколений! - в России всячески подавлялось "национальное сознание". И только поэтому могут появляться сочинения, подобные статье А. Стреляного, начинающейся с утверждения, что это самое сознание впервые-де появилось у московских славянофилов 1840-х гг., да и сама-то "идея" к тому же "пришла из-за границы… от Гегеля…". Как ни прискорбно, многие читатели (поскольку их души ограблены) могли поверить в эту нелепицу. А ведь в действительности мощным и глубоким воплощением "национального сознания" (притом в определенных отношениях более мощным и глубоким, чем все высказанное в 1840-х годах славянофилами) было уже гениальное "Слово о законе и благодати" Илариона, созданное в 1049 году, то есть за восемь столетий (!) до славянофилов.
А. Стреляный, без сомнения, и не слыхивал об этом творении XI века: ведь он очень мало знает даже и о XIX веке. Так, он уверяет, что понятие "русофобия" возникло после 1917 года в среде эмигрантов.
Между тем еще почти за полвека до революции, в 1867 году, Тютчев (а он был не менее гениальным мыслителем, чем поэтом) писал: "Можно было бы дать анализ современного явления, приобретающего все более патологический характер. Это русофобия некоторых русских людей - кстати, весьма почитаемых… Раньше (то есть во времена Николая I. - В. К.) они говорили нам… что в России им ненавистно бесправие, отсутствие свободы печати и т. д., и т. п., что потому именно они так нежно любят Европу, что она бесспорно обладает всем тем, чего нет в России… А что мы видим ныне? По мере того, как Россия, добиваясь большей свободы, все более самоутверждается (имеются в виду кардинальные реформы 1860-х годов. - В. К.), нелюбовь к ней этих господ только усиливается, в самом деле, прежние (то есть эпохи Николая I. - В. К.) установления никогда не вызывали у них столь страстную ненависть, какой они ненавидят современные направления общественной мысли в России (имеются в виду славянофильство, "почвенничество" во главе с Достоевским, "консерватизм" Льва Толстого и Лескова и т. п. - словом, высшие явления русской и мировой культуры того времени). И, напротив, мы видим, что никакие нарушения в области правосудия, нравственности и даже цивилизации, которые допускаются в Европе (а это эпоха Наполеона III и Бисмарка. - В. К.), нисколько не уменьшили их пристрастия к ней… Словом, в явлении, которое я имею в виду, о принципах как таковых не может быть и речи". Если бы я не упомянул, что это написано Тютчевым, едва ли кто-нибудь усомнился, что это написано сегодня…
Поистине "замечательна" следующая "формулировка" Стреляного: "Важнейшим, бездонным источником русофобии было и остается отвращение к большевизму". Те русофобы, которых имел в виду Тютчев, так или иначе являли собой как раз признанных "предшественников" большевизма. Словом, нельзя же до такой степени "перевертывать" реальность наизнанку!
Но обратимся к послереволюционным временам. Если верить Стреляному, носителями "национального" начала были тогда некие "райкомовцы". Признаться, я впервые слышу об этих, без сомнения, героических (сам Стреляный называет их "самоубийцами") людях, осмелившихся противостать верхушке ВКП(б) с ее крайне русофобскими "идеями".
Хорошо известно, что, скажем, Троцкий постоянно "изничтожал" Россию, утверждая, например, что "опрокинутая Октябрьским переворотом дворянская культура представляла собой, в конце концов, лишь поверхностное подражание более высоким западным образцам (насколько "живуча" эта позиция, показывает нынешнее "выведение" Стреляным славянофилов не из тысячелетнего русского православия, а из Гегеля. - В. К.). Она не внесла ничего существенного в сокровищницу человечества".
Сталин в то же самое время вещал: "История старой России состояла… в том, что ее непрерывно били". И сие нелепейшее утверждение (оно уместно только в чисто пародийном смысле - так, мол, били эту самую Россию, что она со страху разбегалась аж до Балтики и - в другую сторону - до Тихого океана) долго вбивали в сознание народа.
Бухарин заявлял в возглавляемых им "Известиях" 21 января 1936 года: "Но нужны были именно большевики… чтобы из аморфной, малосознательной массы в стране… где господствовала нация Обломовых, сделать "ударную бригаду мирового пролетариата". Замечательно, что старый друг Бухарина Илья Эренбург вторил ему не только в 1930-х, айв 1960-х годах, и не где-нибудь, а на страницах прославленного "Нового мира": "В двадцатые годы, - писал он, - еще доживала свой век старая, крестьянская Расея (именно так - издевательски. - В. К.). Начало тридцатых годов стало переломом… эмбрионы людей постепенно становились настоящими людьми". Итак, Россию до "великого перелома" населяли всего лишь "эмбрионы" людей.
Если собрать подобные высказывания одних только наиболее влиятельных идеологов и литераторов 1920-1960-х годов, даже и они составили бы несколько объемистых томов.
Однако те русские писатели и мыслители этого времени, которые действительно останутся в истории отечественной культуры, всем существом своим противостояли этой агрессивнейшей русофобии. Когда находившийся еще на самой вершине власти Бухарин напечатал громадными тиражами свои оголтело русофобские "Злые заметки", Пришвин писал Горькому (21 февраля 1927 г.) о чувствах "горечи и возмущения и унижения", которые причинил ему "один из виднейших лиц, написавший… хулиганскую статью о Есенине".
Слово "хулиганская" может показаться чем-то, так сказать, не "адекватным". Но это вовсе не личная особенность восприятия, характерная именно для Пришвина. Один из крупнейших русских мыслителей советского периода, ученик великих мыслителей начала века, прошедший через ГУЛАГ, А. Ф. Лосев (1893–1988), писал еще в те времена (текст этот, понятно, был опубликован лишь в наши дни): "Каким именем назовем эту великую и страшную, эту всемогущую и родную для человека стихию, когда он чувствует себя не просто в физическом родстве с нею, а именно главным образом в духовном и социальном родстве с нею, когда он знает для себя такое общее, которое, несмотря на свою общность, содержит в себе бесконечное богатство индивидуального, когда это общее… и есть он сам, в своей последней и интимной сущности? Это есть Родина".
Вдумаемся в это глубокое размышление о Родине, к которому, конечно же, присоединится каждый русский человек, обладающий, духовным здоровьем. И дальше А. Ф. Лосев не мог не сказать (сразу же после заветного слова "Родина"): "Сколько связано с этим именем всякого недоброжелательства, даже злобы, хуления, ненависти… Водворились презрительные клички: "квасной патриотизм", "ура-патриотизм", "казенный оптимизм" и пр., и пр. Это культурно-социальное вырождение шло рука об руку с философским слабоумием… По адресу Родины стояла в воздухе та же самая матершина, что и по адресу всякой матери в устах разложившейся и озлобленной шпаны". Это написал не некий "райкомовец", а русский мыслитель мирового значения. И его слова превосходно характеризуют тогдашнюю ситуацию (1920-1930-х годов) и вместе с тем сохраняют вполне живое значение сегодня.
Как ни прискорбно, есть немало сбитых с толку русских людей, которые знают, что А. Ф. Лосев - это высший духовный авторитет, но в то же время не способны, пользуясь ахматовским словом, "замкнуть слух" от воплей идеологической и литературной "шпаны", которая и сегодня на все лады поносит Родину.
Ахматова сказала в одно время с Лосевым о том же самом:
Как в первый раз я на нее,
На Родину, глядела,
Я знала: это все мое -
Душа моя и тело.
И вполне понятно, что под только что приведенным пронзительным и гневным признанием Лосева могли бы подписаться и Пришвин, и Флоренский, и Михаил Булгаков, и Платонов, и Пастернак, и Клюев, да и любой из истинных деятелей великой русской культуры этого времени.
Многие даже образованные читатели всего этого просто не знают, в частности, потому, что до сего дня постоянно практикуется разного рода грубая фальсификация. Так, скажем, в объемистой книге А. Смелянского "Михаил Булгаков в Художественном театре" (1989 г.) можно прочитать: "Осенью 1936 года в доме Булгаковых были поражены разгромом "Богатырей" в Камерном театре по причине "глумления над крещением Руси". В 1939 году ура-патриотические тенденции стали официозной доктриной режима".
Тот, кто будет судить о сути дела только по этому тексту, неизбежно придет к выводу: Булгаковы возмущаются "разгромом" спектакля, представлявшего собой мерзкое издевательство той самой "шпаны" и над героями русского эпоса, и над великим событием принятия христианства. Но вот записи в дневнике Е. С. Булгаковой:
"2 ноября 1936 года. Днем генеральная "Богатырей" в Камерном. Это чудовищно позорно.
14 ноября. Утром Миша сказал: "Читай" - и дал газету… "Богатыри" снимаются, в частности, за глумление над крещением Руси. Я была потрясена" ("частность" была особенно отрадна, так как все относящееся к Церкви ранее беспощадно подавлялось).
Спектакль "Богатыри" был, если мыслить о нем в булгаковских образах, как бы совместной стряпней Швондера и Шарикова или же Берлиоза и еще не "прозревшего" Ивана Бездомного. "Богатыри", так сказать, перешли все границы в оплевывании Родины. И после снятия спектакля Булгаков - его можно понять! - проникся надеждой на действительное поражение всей этой непрерывно травившей и русскую культуру, и его лично "шпаны" и вскоре, 23 ноября, начал работать над рукописью, названной им "О Владимире", то есть Крестителе Руси (тогда же он написал либретто оперы "Минин и Пожарский"; об этих героях отечественной истории незадолго до того "шпана" печатала такие стишонки: "Я предлагаю Минина расплавить, Пожарского… Довольно нам двух лавочников славить… Подумаешь - они спасли Расею. А может, лучше б было не спасать?").
Ныне многие пытаются доказывать, что наметившийся в середине 1930-х годов поворот к "патриотизму" (начиная с разрешения изучать историю России, что было в 1920 - начале 1930-х гг. запрещено как "контрреволюционное" занятие) был одним из выражений "сталинизма". Верно здесь лишь то, что явно приближавшаяся военная гроза заставляла власти задумываться над тем, что же будет защищать народ. Но совершенно ложно представление, согласно которому тогдашние власти действительно "поощряли" подлинное национальное сознание.
Чтобы ясно увидеть всю лживость этой версии, вглядимся в судьбу основных "попутнических" литературных группировок, существовавших к 1930-м годам (и распущенных в 1932-м). Это лефовцы, конструктивисты, Серапионовы братья, так называемая "южнорусская школа", "перевальцы" и крестьянские писатели "есенинского круга".