Ярмо и звезда
Я родился во тьме, и мать сказала:
– Цвет лона моего, Омагно славный,
Зерцало и жемчужина Природы, -
О рыба, птица, лошадь, человек!
Взгляни – тебе указываю с болью
Два знака жизни: виждь и выбирай.
Один – ярмо, и кто подставит выю -
Покорствует, как вол, усердно служит
Владельцу – тот блаженствует: на теплой
Соломе спит, и голода не знает.
Другой, о тайна, что во мне зачата,
Как зачинается горой вершина, -
Другой – возблещет и убьет: звезда.
Она сиянье льет – отпрянет грешный
От звездоносца, – и в разгаре жизни,
Как чудище, исполненное злобы,
Пребудет одинок звезду несущий…
Но человек, похожий на вола -
Волом воскреснет; тварью бессловесной
Вернется на ступеньки бытия;
А кто звезду бестрепетно подъемлет -
Тот вознесен воистину!
Когда же
Живой свершает миру возлиянье,
Когда швыряет на поганом пире
Пресыщенных исчадий человечьих
Свое же сердце на съеденье, или
Всем четырем ветрам вручает песню
Священную – звезда волшебным светом
Его объемлет, ласковым эфиром;
И, коль живой не убоялся жизни -
Ступенькой выше встанет во Вселенной!..– Ярмо! Я на него стопы восставлю,
И на челе возвышенно заблещет
Звезда, что осияет и убьет!
Знаменитый остров
Я здесь, и я один, и я истерзан.
Рыкают небеса; и тучи рыщут,
И пухнут, и чернеют, и клубятся.
Туман морской мою скалу объемлет,
Священная тоска мне очи гложет…
Зачем, о исступленная Природа,
Зачем пустыня дикая вокруг
Того, кто без любви не в силах выжить?
Где, о Спаситель нераспятый, снидешь?
Где, о виденья злые, где алтарь,
Что поклоненья моего достоин?
Во имя чье пролью до капли жизнь?– Лазурь во мгле прорезалась: просвет
Благой, подобный тем, что намечает
На сумрачных полотнах славный Диас.
Печальный человек с утеса видит
Чудесный край тропический; и белых
Юнцов, и черных Афродит, цветами
Болотными, зловонными венчанных.
Они танцуют: с каждым кругом новым
Под их ногами почва подается!
А ежели изношенные губы
Сливаются в широком поцелуе -
Слетают с уст поблекших роковые,
Чудовищные птицы – птицы смерти.
Жажда красоты
Уединение! Стихи приходят,
Как верный голубь на призыв голубки
В усердии супружеском стремится;
Как по ущельям вешнею порой
С вершины снеговой неудержимо
В долину рвутся талые потоки, -
Так по моим усталым, бедным жилам
Любовь животворящая и жажда
Небесной красоты свободно льются.
Так над землею, в голубом просторе,
Как бы душою девственной людскую
Кровавую породу наделяя,
Свое сиянье звезды расточают -
Безмолвия подруги! Так цветы
Благоуханье смутное возносят.О, дайте мне прекраснейшее! Дайте
Рисунок Микеланджело; и шпагу
С чеканкою Челлини – лучше, краше
Узоров тех, которые способна
Измыслить прихотливая Природа.
И славный череп дайте, где пылали
Сомненья Принца Датского, и ярость
Седого мавра; деву-индианку,
Что на прибрежье ласковой реки,
Текущей подле древней Чичен-Ицы,
Укрыта сенью пышного платана,
И волосами собственными, тонкий
Изящный стан в одежды облекала…
И небо дайте! И одушевленный,
Как пена белый мрамор, в коем Лувру
Милосская предстала Афродита.
О Маргарита!
Свидание средь сумерек и теней
Подъезда твоего, где холодок
Манит обняться крепко, неразрывно,
Два тела упоенно слить в одно.
Скользит пускай со звоном чистый воздух,
Напитанный здоровьем, шаловливый,
Как отрок, у ручья застигший деву;
И у сосен
Пускай научится мой стих величью.
Любви достоин только час ночной, -
Уединенье, темнота потребны…
Нельзя уже любить, о Маргарита!
Белый орел
Суровый, что ни утро,
У ложа моего стоит палач…Родится мир, блистает солнце, воздух
Дурные мысли гонит.
И мой орел, орел злосчастный, белый,
Что за ночь сил в душе моей набрался,
Заре навстречу крылья простирает,
И к солнцу устремляется в полет.
И бессловесный дьявольский палач
Опять орлу кинжалом рассекает
Бестрепетное сердце, что ни утро.
И вместо светлого полета к солнцу -
У ног людских, истерзан, окровавлен,
Бессильно пресмыкается орел.Благая ночь! светило скорбных! лоно,
В котором силы сердца оживают!
Продлись, – и, солнце погасив, явись
Свободной, чистой женщиною – страстно
Я умащу стопы твои, покрою
Лобзаньями чело твое и руки.
О вечная! избавь от палача!
Или вручи ему, когда заблещет
Денница, искупительный клинок…
Где закалить его? В сиянье звездном.
Я жил, я умер…
Я жил, я умер: погребенный в теле,
Досель живу и двигаюсь; забрало -
Крепчайшая броня восьмого века, -
Моей личины много, много легче!
Смятенный череп удержать пытаюсь:
Коль наземь рухнет, океаны слез
[. . . . . .] и не диво!
Стенать? Я не стенаю: лишь холопы
И женщины стенают;
И трубадуры юные, чьи руки
Неопытны для ветхой лиры… Впрочем,
Я существую, словно изливая
Все существо мое одним рыданьем…
Свои останки, что ни день, подъемлю,
Слагаю воедино, волоку -
Пред человечьи взоры, пред дневной
Разящий свет – как будто плоть живую…
Но если бы дано мне было прахом
Явиться свету, как являюсь мраку -
Личину сбросить, – быстро бы узрели
Безгласный труп, сползающий на землю -
Как мертвая гора, по мертвым склонам
Сползающая в мертвую долину!Я жил; я долгу посвятил оружье -
Ни разу солнце в небе не блистало,
Борьбы моей не видев и победы…
Не говорить, не зреть, не мыслить жажду!
Скрестивши руки, словно в туче мрачной,
Я потонул бы в гибельном покое!..
И в час ночной, когда уснуть велит
Живая жизнь своим бойцам усталым, -
Спиной к живущим обернусь; и в стену
Челом уткнусь; и, словно смысл и суть
Земных моих борений, мне предстанут:
Юницы нежной локоны златые -
И голова оснеженная старца!
Новая строфа
Когда, о вдохновенье,
Когда в твоих объятиях покоюсь -
Жизнь широка, прекрасна, светоносна!
О, если тот, иль этот, или я
Живем в печали – виноваты сами!
Родится конь – ему до крыльев дальше,
Чем человеку, в чьих руках огромных
Уже провидеть можно бремя крыльев!
Родится конь – уздой ему лишь ветер, -
Безудержный, шальной, – а человеку
Бросает жизнь поводья в колыбель.
Мы непокорны; мчимся, спотыкаясь,
В болотах гибнем – и виним себя же;
От пламени спасаем и колючек
Постылые поводья – и не бросим
Ни солнцу, ни [. .] жизни вызов.
Куем свое же счастье и несчастье,
И каждый сам себя кует; на тупость
И неуменье жаловаться стыдно -
И неуместно! Пой же, пой же гимны -
Хотя ехидны грудь твою изгрызли, -
Твори пэан величию Вселенной!Рабочий прокопченный, и больная
Рабыня с изможденными руками;
И та, что подставляет солнцу пальцы
Распухшие – и, будто бы цыганка,
Счастливая и чувственная, юбку
Вздымает, и кружится, и ликует;
Ребенок, что ненастья не боится
И, как солдат, несущий тяжкий ранец,
Влачится в школу; и людское стадо,
Тупое, беспросветное, безмолвно
С рассвета до заката хлеб насущный
Взыскующее тяжкими трудами, -
Меня разбудят, как заря – Мемнона.
И дети, строфы жизни, и святые,
Поблекшие, бестрепетные старцы,
И черный горн, в котором переплавит
Победу в пораженье победитель, -
Астианакс и Андромаха – лучше,
Да! лучше, чем создания Гомера!Природа! ты не старишься! И мир
От минотавра к мотыльку стремится,
А мотылек – летит на пламень солнца…
О Боже! Дайте женщине, уставшей
Любить – разгладить притираньем
Морщины – и опять вернется прелесть.
Старухи, молодитесь! Дайте юным
Созданиям чело венком украсить!
Напиться света – что водой соленой
Уста смочить, – горчайшей влагой жизни
Себя обжечь!.. И стройная фаланга
Решившихся на приступ, – как бесстрашно
Кладут они вчерашним божествам
На рамена беспомощные руку! -
И легкие шаги в пустом пространстве -
Поэзия! крылатая строфа!
Ей ни в терцинах пышных, ни в октавах,
Ни в сладостных сонетах не вместиться!Настройте струны солнечных лучей
На склоне горном! Станет лоно моря -
Жемчужное, пылающее, – лоном,
Где новая строфа взойдет во блеске!Как дожи веницейские, – виденья
Бесплотные, бескровные, в чертогах
Умолкших, потемневших, разодеты
В старинные колеты, – шагом тихим
Бредущие, в безмолвном зове нам
Являющие высохшие десны, -
Так, на ветвях иссохших и усталых,
На сломанных подсвечниках, на темных
Старинных диадемах ныне бродят
В колетах древних духи рифмы ветхой!
Ужели на стволах засохших, мертвых
Свивают гнезда вестники рассвета -
Веселые, ликующие птицы?
Листва густая, свежая, и ствол
Высокий и могучий им любезны!
Но честь восходит в небо вместе с солнцем -
Заходит много позже, – битвы громом
И подвигами славными насытясь;
И разум ясный в изможденном теле -
Устало спит; и пылкие стихи,
Блуждая в небесах, разбитой лиры
Касаются, не исторгая звука!
Прости же мне, о новая строфа,
Мой грубый пыл… Когда, о вдохновенье,
Когда в твоих объятьях упокоюсь?
Чистое светило
Мертвец, лучами чистого светила,
Что навестило землю, обогретый,
Златым покровом на костях остывших
Могильный прах восчувствовал, и к солнцу
Восстал с восторгом; прожил день единый -
И умер вновь. – И вот его стихи:
"Душа благая, ты ко мне взываешь
И, словно белый блеск светил январских,
В разрушенный чертог моей груди
Вливаешься, мерцаешь, и останки
Прожорливых насельников чертога -
О чудо! – в кротких обращаешь горлиц.
О свежесть, чистота, сиянье, нежность,
Летунья, суете людской чужая,
Владычица, чьи волосы – что смоль;
Умерший стих тебе встает навстречу,
Как в тихие рассветные часы
Над море темным золотое солнце;
И все живое мчится в поднебесье,
И мантию за ним несет в полете -
И пред тобою складками ложится
Огромное на землю [. .],
Как римская преславная порфира.
Владычица! пройдешь – следы лобзаю;
Светла теперь земля, благоуханна!
Тот самый стих, который без пощады
Изгрызла пошлая, срамная жизнь,
Который с жаждущих, иссохших губ
Шершавыми срывался лоскутами -
Теперь напевно и победно льется
И, как волна морская в блеске полдня,
Стремится, пенясь, под лазурным сводом…
О чудо, чудо! О любовь!
И ныне
Я не один пред ликом вечной жизни;
И светлый час, и вожделенный час
Покоя и цветенья мне обещан".Промолвил; и распахнутые руки
Простер певец, дабы обнять… Живая
Любовь, его питавшая строфу -
Не долее строфы существовала.
Душой несчастной, пылкою душою,
Что и от самой малой искры вспыхнет,
[. . . . . .], а виденье,
Блистая, ускользнуло из объятий;
Орлицей мертвой пало; и [.]
Умолк, померк, ушел в свою могилу.
Пространствам горним
Пространствам горним я отдаться жажду,
Покоя причаститься… Плащаницей
Окутан светозарной, пьян восторгом,
Пойду, по белым облакам ступая…
Там обитают Данте и светила.
Я знаю это, знаю – ибо видел
В чистейший некий час, как нежный венчик
Раскрыл цветок – и так же, точно так же
Раскроет лепестки моя душа.
Внемлите, я скажу вам: это будет
Внезапно, как рассветный луч, внезапно,
Как вешнее цветение воздушной,
Душистой, восхитительной сирени.
О горе мне! хотел бы вам поведать,
Запечатлеть волшебные виденья,
Что чередой проходят пред очами,
Ликующим подобные орлицам!
Но убоявшись голосов людских,
Меня покинут золотые птицы -
Летят, уже летят… Глядите: кровь
Моя из раны льется.
И вот он, символ нынешнего мира -
Глядите: перебитое крыло.
В почете злато, а душа – в забвенье!
Глядите, как душа моя томится
Плененной ланью в тесноте загона!
Но не смирюсь -
и отомщу, рыдая!
Андалузская Мантилья
Я жив еще? Зачем, когда мое
Ликующее тело, андалузка,
Что саваном, укрыла ты мантильей?
Я не стыжусь! – пускай найдут и видят,
Что в сердце мне впилась твоя заколка!Уходишь! За тобой незримой свитой
На свежих подымаются стеблях
Мои жасмины и мои гвоздики;
Уходишь! Все уходят! И глядишь
Ты на меня – и, чудится, роняешь
Со звоном драгоценный камень в кубок.
К твоим рукам простертым я тянусь,
Как жаждущий – к животворящим гроздьям…И дух мой над землею ты подъемлешь,
Как будто птица нежная – птенца.
"Как вырастают пальмы на песках…"
Как вырастают пальмы на песках,
И розы на прибрежье вод соленых,
Так и стихи возносятся из боли -
Смятенны, огнецветны, благовонны.
Так по морю, среди зеленой хляби,
С поникшей мачтой, порванным ветрилом,
Разверстый борт волнам подставив алчным,
Когда сраженья умолкают громы,
Гоним ветрами, движется корабль…О ужас, ужас! На земле и в море
Трещало, бушевало и рыдало;
Поверженные горы по равнинам
Катились; и, как мутные моря,
Равнины, где внезапно вздулись реки,
В моря впадали; в каждой котловине,
Казалось, морем был затоплен город;
На небосводе почерневшем звезды
Погасли; и лохмотьями ветрa
Во мраке бились, мчались, разрывались,
И сталкивались, и летели вниз,
По склонам гор воздушных громыхая;
Катились и крутились – а меж туч
Безумные светила полыхали.Но вышло солнце; на земле и в море
Светло и тихо, как в чертоге брачном:
Плодотворит и очищает буря!
Уже в просторе висли голубом,
Подобно занавескам исполинским,
Плащи ветров свирепых, горним громом
Растерзанные в клочья. Неизменно
И долго, долго после исцеленья
Края зажившей раны розовеют!
А судно меж волнами, как дитя,
Играло, танцевало и резвилось.
Пиршество тиранов
Есть мерзкая порода тварей цепких -
Напыщенных, надутых, предстающих
От головы до пят – клыкастой пастью;
А рядом – род иной, с цветами схожий,
Благоухающий любовью к людям:
В лесной чащобе горлица и аспид
Соседствуют; и хищная росянка
Растет вблизи невинной маргаритки.
Один – чужие души пожирает,
Другой – свою вручает на съеденье:
Вонзится клык – и станет благовонным;
Так лезвие холодное во чреве
Убитой девы делается теплым.На пиршество сбираются тираны -
Вкушать людскую плоть; а блюдолизы,
Тиранов обожающие, – жадно
Людские мозг и сердце рвут на части!
Но если окровавленные пальцы
Вопьются в мясо – мученик усопший
Возблещет жутким светом, и цветы
Святым крестом подымутся из трупа;
И, отвращая рыла, мчатся в страхе
От мертвеца ужасного тираны.О себялюбцы, разум августейший
Поставившие алчности на службу!
Вы, у кого не блещет на челе
Венец, палящий пламенем священным
Ярмо людское, – так пыланье солнца
Обугливает малые кометы! -
О вы, кому людская добродетель
Не напитала сердце! Межеумки,
Охвостье жизни, внемлющее лишь
Призыву мерзких радостей, не внемля
Гармонии вселенской!..Обеды, пляски, музыка, гаремы -
И ненависть людей, не чуждых чести!..
Но если можно без пролитья крови,
Тогда… Так! пригвозди же, пригвозди
К столбам наипозорнейшим тиранов!
Пронзи же им презренное чело -
Предателям величия людского!
И, словно гробовщик,
Что бронзовую сладил домовину -
Похорони
Их – раздирающих народ зубами!
II
"Да, я воздаю…"
…Да, я воздаю
На разные лады: на самый добрый -
Несчастным; и на лад неумолимый -
Тому, кто боль и голод отвергает,
И честные труды… Я почитаю
Мозоль, морщину, горб, и худобу,
И бледность истомившихся страдальцев.
Я почитаю эту итальянку -
Несчастную, но чистую, как небо:
Она у дома, где живу, питаясь
Мечтою о возвышенном, каштаны
И яблоки смиренно продает.
И почитаю доброго француза:
Он, как вино, пунцов, и очи блещут,
Он ищет хлеба, он желает славы -
И гибнет на Панамском перешейке.
"О ужас! о испуг!.."
О ужас! о испуг! о мимолетный
Восторг, заполонивший грудь нежданно -
Благоуханный, неземной, обильный!..
И отниму перо у вдохновенья,
И крылья вдохновенье распахнет!
[Ожившая строка – что ангел мертвый:]
Безжизненный, поблекший – неземная
Исчезла суть, ушло благоуханье…
О, этот страх, и нежность, и тревога -
Поэзией воистину зовутся!
И очи светом ласковым полны,
И трепетная длань крылу подобна,
А пламенем венчанное чело
Сосуду сродно – и струит бальзамы.
III
Сосуд крылатый
Сосуд крылатый, ото всех сокрытый,
Увидел я вчера! Он возносился
Величественно, словно изливая
Елей священный, – и к его краям
Я исступленно приникал устами:
Ни капли не утратил – да! ни капли
Бальзама, что в твоем течет лобзанье!И каждый благовонный смольный локон
– Ты помнишь? – упоенной дланью гладил,
И ты своих роскошных уст влюбленных
Не отнимала. – Нежным, как лобзанье,
В котором я с тобой сливался, нежным
Был воздух; и, казалось, бытие
Меня объемлет, как тебя объемлю!
Утихла суета, умолкли громы
Ревнивых и бессмысленных борений;
Сосуд крылатый в небо возносился,
А я, простертый на руках незримых,
Губами приникал к его краям -
И растворялся в голубом просторе!Любовь! ты изощреннейший художник! -
В подкову претворит кузнец железо;
Цветок и птицу, ангела и деву
На золоте чеканят ювелиры, -
Но только ты, одна лишь ты умеешь
Вселенную вместить в одном лобзанье!
Древо моей души
Подобно птице в воздухе прозрачном
Летит ко мне твой помысел, я знаю,
Чтоб в этом сердце свить себе гнездо…
Душа цветет, и вздрагивают ветви, -
Как будто губы отрока трепещут,
Впервые ощутив уста любимой.
Бормочут листья; может показаться -
Завистницы усердные судачат,
Пока счастливой деве новобрачной
Уготовляют свадебное ложе…
Все сердце необъятное – тебе!
Все скорби в нем сокрыты до единой,
Все, что на свете плачет, страждет, гибнет!
Листву сухую, хлам, гнилые сучья
Выбрасываю прочь; усердно чищу
Все листья и побеги; а цветы
От гусениц и лепестков увядших
Освобождаю; ствол беру в ограду, -
И встретить восхитительную птицу
Спешит мое восторженное сердце!