Близ лесных журчащих струй
Потревожили пичугу.
Не тогда ль они друг другу
Подарили поцелуй?Возле голого чела
Светлый локон свился, словно
Старый ствол сухой любовно
Повилика оплела.
XIV
Не смогу забыть вовек!
В день осенний – вешним даром
На стволе иссохшем, старом
Свежий выбился побег.В этот день вотще она,
Рядом с гаснущим камином,
Руки к старческим сединам
Протянула, влюблена.
XV
Желтый врач пришел заране
И поит меня микстурой;
Лечит он рукою бурой,
А другая – на кармане.Но со мною – погляди! -
Пребывает врач умелый;
Лечит он рукою белой,
А другая – на груди.И разносчик, став у двери,
Обращается ко мне:
– Есть ли надобность в вине,
В аликанте иль мадере?О поверь, твоей жене
Дружбу не забыть былую:
Непременно поцелую
Я плутовку по весне!
XVI
Опершись на подоконник
Мавританского окна,
Мыслит, бледный, как луна,
О возлюбленной поклонник.И, бледнея от тоски,
Опускаясь на качалку,
Ева теребит фиалку,
В чай роняя лепестки.
XVII
Видеть блеск ее волос
Мавританским пылким оком!
Полон я смятенных грез,
Схвачен золотым потоком.Я попал в чудесный плен!
Звон пчелиного напева
Не твердит, как прежде, – "тлен":
– "Ева, – повторяет, – Ева".Низойду в зловещий грот
За бурлящим водопадом -
Тотчас радуга встает
В воздухе со мною рядом.Вижу, как несутся бури,
Чтоб вершин смущать покой;
А в душе, среди лазури,
Розовый цветет левкой.Прихожу в прибрежный лес
Погулять перед восходом -
Вижу Еву меж древес,
И грядет она по водам.А змея трусливый хвост,
Зашипев, скрывает в щели
Предо мной! А певчий дрозд
Для меня выводит трели!Я – цевница, я – псалтирь,
В коей длится песнь Вселенной;
Мчусь во блеске выспрь и вширь,
Я – любовь, я – стих нетленный!
XVIII
Евы переменчив пыл,
В нем ни разума, ни толку!
Ей возлюбленный заколку
Золотую раздобыл.Только Ева о павлине
Размечталась накануне,
И заколку из латуни
Ей павлин вручает ныне.И никчемную заколку
На корсаже приколов,
Золото, без лишних слов,
Ева кинула на полку!
XIX
Блеск твоих истомных глаз
Мне сказал – нельзя жесточе! -
Что вкусила ты средь ночи
Недозволенных проказ.И во мне с безумной силой
Смертоносный вспыхнул гнев:
Я дрожал, тебя узрев
Мерзкой – и такою милой!Но внезапно, как во сне,
Явлена записка эта…
Одиноко до рассвета
Ты рыдала обо мне!
XX
Как любовь боится шквала!
Ева ласкова, но лжива:
Туча налетит – и живо
Воспоследует опала.Но минутная опала
Вместе с тучей мчится прочь:
Если Ева истерзала -
Ева и спешит помочь!
XXI
Я вчера пришел в салон,
И полотна наших дней
Созерцал; и перед ней
Тотчас понял: я влюблен.Стынет, сидя средь холста
Олицетвореньем скорби;
Дремлет муж лицом на торбе,
Спит ребенок, сжав уста…И сидит, потупя взгляд,
На земле, среди хоботья;
На плечах у ней лохмотья
Рваным саваном висят.Ни цветка, ни колоска -
Только грязная солома.
Как тоскливо жить без дома,
Как нависли облака!И безмолвно перед ней
Я стоял, в нее влюблен…
Меркнет выспренний салон,
Живопись ушедших дней!
XXII
Снова я на странном бале!
Провожают старый год;
Размалеванный народ
Пляшет, позабыв печали.Пестрый фрак отменно рад
Быть поближе к герцогине;
И стучит на тамбурине
Граф, беспечной пляске в лад.Снова мчатся кружева,
И летят камзолы снова…
Словно пред лицом слепого
Палая кружит листва.
XXIII
Свету приобщусь и благу
За плитою гробовой;
Пусть угаснувшее тело
Свежей уберут листвой.Не в тени позорной лягу,
Ибо не был подлецом:
Смело живший, сгину смело,
К солнцу обратясь лицом!
XXIV
Живописец дерзновенный
Гордо создает холсты;
На полотнах пустоты
Пишет он забвенья пеной.Живописец-исполин,
Богоравный мастер цвета,
Даже на борту корвета
Пишет розы и жасмин.Живописца-бедняка
Привлекла морей волна:
Пишет он – и даль видна,
Пишет – и верна рука.
XXV
В беззаботный светлый час
Вспоминаю зачастую
Канарейку золотую
С бусинками черных глаз!Без отчизны, сир и наг
Я умру, – но без владыки.
На могилу же гвоздики
Положите мне – и флаг!
XXVI
Я, живущий после смерти,
Новый обнаружил мир!
Ибо я нашел, поверьте,
Жизнедатный эликсир:Коль под тяжестью креста
Изнемог – добро верши!
Хлынет свет во глубь души,
Станет вновь душа чиста.
XXVII
Враг насытился вполне:
Встал пожар над каждым домом;
Город полн ружейным громом
При тропической луне.Никому не быть живым,
Если в дом вошел испанец!
Как угрюмый темный глянец,
Стынет кровь по мостовым.Но средь выстрелов теперь
Мчит проворная карета,
И задолго до рассвета
Женщина стучится в дверь.Дверь пытались разломать
Сотней выстрелов; и дама
Все стучит в нее упрямо:
Это сына ищет мать.На пороге ста смертей
Стали воины Гаваны;
Сняли шляпы, скрыли раны
Перед матерью моей.Как безумная, она
Обняла меня… Сказала:
"Поспешим же! Ночь настала,
А сестра совсем одна…"
XXVIII
Пред могилою отца,
Славного когда-то в мире,
Сын прошел: прошел в мундире
Иноземного бойца.И отец, отважный воин,
Гробовой стряхнул покой -
И отцовскою рукой
Был отступник упокоен.Молния, сверкнув, явила
Два безжизненных лица.
Сын поник в руках отца -
И сокрыла их могила.
XXIX
Короля любить веля -
Даже в раме, на картине, -
Малыша убили ныне
По приказу короля.Короля почтить веля,
Всем велят забыть ребенка, -
И поет его сестренка
Пред портретом короля!
XXX
Молнией кровавой ярко
Озарялся небосклон;
Выгружали негров с барка,
И немолчный лился стон.Ветер хищной мчался птицей,
И трепал, и гнул дубы;
Шли, влачились вереницей
Обнаженные рабы.И секла во мраке буря
Ливнем бешеным барак;
Скорбно голову понуря,
Мать с ребенком шла во мрак.И пунцовое светило,
Прогоняя тучи прочь,
Негра мертвого явило,
Вздернутого в эту ночь.Негра мертвого малыш
Зрил – и в час поклялся ранний
Жить затем, и чтобы лишь
Смыть проклятье злодеяний!
XXXI
Сын мой! В облике твоем
Живописцу виден бог…
Если б ты со мною смог
Родине служить вдвоем!Сын мой! Знаю, что блестяще
Ты предстанешь в пышной раме,
Но достойней – в темной чаще
Встать лицом к лицу с врагами!Ты силен, светловолос;
Строен стан и легок шаг…
Сын мой! Помни, где возрос, -
И вздымай кубинский стяг!Поцелуй отцовский прах,
Коль моя пробьет година!
Коль твоя… Но лучше сына
Видеть мертвым, чем в цепях!
XXXII
Выхожу в густую мглу
На вечернюю прогулку
И, бредя по переулку,
Вижу церковь на углу.Здесь ли Бог запечатлен,
Искупитель воплощен?
Как не положить поклон,
Как не преклонить колен?Ночь тиха… В потемках сада
Червь упорно точит плод;
Хмурой осени приход
Прочит хриплая цикада.Размышление прерву,
Позабуду о прогулке:
Церковь эта в переулке
Так похожа на сову!
XXXIII
На развалинах мечты
Умираю, о светила!
Жизнь явила и сокрыла
Образ женской красоты:Словно боевая каска,
Локоны венчают лик;
И за бликом мечут блик,
Словно славный меч Дамаска.Та ли?.. Ток всемирной желчи
Воедино собери -
Тело сделай! А внутри
Тела – дух исполни желчи!Эта ль?.. Розовый башмак
И сурьма презренной любы;
И кармином скрыты губы,
И скрывает ногти лак."О проклятая! Расплатой
Будешь!" – мой стенает дух…
Но которая из двух
Именуется проклятой?
XXXIV
Муки! Кто сказать дерзнет,
Будто мучусь? Лишь потом
Снидут молния и гром -
И познаю муки гнет.Мне известен адский круг,
Людям явленный в юдоли:
Это – бремя рабской доли,
Глубочайшая из мук!Есть вершина: коль достиг
До нее в труде упорном -
Обретешь на пике горном
Душу в свой последний миг!
XXXV
Пусть коварный твой кинжал
Сердца моего достиг!
Не смолкает гордый стих -
Он сильней, чем твой кинжал.Пусть безудержная боль
Жизнь уподобляет аду!
Стих, волшебную отраду,
Сотворит крылатым боль.
XXXVI
Да! из плоти сделать можно
Луговой цветок – и можно,
Ласки с ласками сплетя,
Сделать небо – и дитя.Но из той же сделан плоти
Скорпион; из той же плоти -
Червь, и сорная трава,
И зловещая сова.
XXXVII
Алчешь в грудь мою воткнуть
Жало своего клинка?
Бей! Увы, неширока
Эта любящая грудь!Ведай, милый мой тиран,
В мире нет груди чудесней:
Больше принимает ран -
Лучшей истекает песней.
XXXVIII
О тиране? Про тирана
Все скажи! И совлеки
Взмахом яростной руки
Маску с гнусного тирана!О коварстве? О коварстве,
Об исчадьи зла и лжи,
Все промолви! Все скажи
О тиране и коварстве!А о женщине? Страшней
Яд ее – любого яда!
Но пятнать себя не надо,
Скверно говоря о ней.
XXXIX
Встречен будет розой белой
В час любой, и день, и год,
Друг, который средь невзгод
Оберег рукою смелой.Даже враг закоренелый,
Что губил рукою лживой,
Встречен будет не крапивой,
Встречен будет розой белой.
XL
Друг-художник! Ты чертил
Лики ангелов могучих,
Преклонившихся на тучах
В окружении светил.Робких ангелочков лики
Нарисуй на этот раз -
Тех, что принесли сейчас
Мне в подарок две гвоздики.
XLI
…И когда вернулась милость
Высочайшею приманкой -
Не о Розочке с Белянкой
Мне помыслить приключилось.Лишь о бедном канонире
Мыслил я, забыв о прочем:
Об отце – бойце, рабочем,
Об отце, почившем в мире.Возвратившейся беглянкой
Милость прибыла в конверте…
Мыслил об отцовской смерти,
Не о Розочке с Белянкой.
XLII
На песке прибрежном встарь
Очутился не янтарь -
Перл чудесный, перлов царь!
И нашла его Агарь.Перл, блистающий в уборе,
Надоел Агари вскоре,
И Агарь, себе на горе,
Светлый перл метнула в море.И зашлась душа от злобы
У капризной у особы:
Требует у моря, чтобы
Перл извергло из утробы.А в ответ: "Швырять негоже
Этот перл – его дороже
Не сыскать; а нынче – что же?
Здесь, на дне, обрел он ложе".
XLIII
Все готов тебе отдать,
Чтобы по атласной коже
Волосы твои пускать,
Волосы твои – о Боже! -Медленно, за прядью прядь,
Расплетать и целовать.Золотые завитушки
Ослепительных волос
От ушей – и до макушки
Гребень бережный вознес.Эти крохотные ушки -
Что китайские игрушки.Всем готов тебе служить,
Чтоб волос тяжелый кокон
Ласково освободить,
И расправить каждый локон:Медленно, за нитью нить,
Локоны твои развить.
XLIV
Барса в сумраке яруг
Древо скроет, или глыба;
Я счастливей барса, ибо
У меня есть верный друг.Молодую мавританку
Слуги холят спозаранку;
Сколь заботливее слуг
Верный и надежный друг!Королю отрада – в страже,
Нищему – в скончанье вьюг,
Птице – в крыльях; у меня же
В Мексике – надежный друг!Президенту вручены
Все сокровища страны,
Всем владеет он вокруг -
Мне же дорог только друг.
XLV
Грежу мраморным чертогом:
Там в безмолвии волшебном
Дремлют статуи героев;
Ночью, при душевном свете,
К статуям взываю – ночью!
В ряд построились; хожу
Меж рядами – и целую
Каменные руки! Вспыхнут
Очи каменные; дрогнут
Губы каменные; саблю
Пальцы каменные стиснут!
Люди каменные плачут;
Шевелится в ножнах сабля!
Камень рук целую молча.К статуям взываю ночью!
В ряд построились; хожу
Меж рядами – и, рыдая,
Мрамор обнимаю: "Мрамор!
Пьют сыны твои покорно
Собственную кровь из кубков
За столом у властелина!
Мерзким говорят наречьем
Притеснителей! Вкушают
Хлеб горчайшего позора
За столом, залитым кровью!
Тратят на пустые речи
Пыл последний… О внемли же,
Хладный мрамор, мрамор спящий:
При смерти твое потомство!"И герой пинком единым
С ног меня сбивает; горло
Мне сжимает; и затылком
Бьет меня о плиты; руку
Воздевает – и рука
Ярче солнца блещет! Камень
Стонет! Ищет портупею
Длань героя… С пьедестала
Сходят мраморные люди!
XLVI
Сердце! Муку всю излей
Гордо: не издай ни звука.
Пусть иного сердца мука
От твоей не станет злей…Я люблю тебя, мой стих!
Коль душа мертва от боли,
Мы с тобою на две доли
Делим бремя мук моих.Ты всегда меня возьмешь
Под волшебную эгиду;
Ты смиришь мою обиду,
Ты простишь любимой ложь.Чтобы мне вернуть покой
И склонить меня ко благу,
Струй своих живую влагу
Ты мутишь моей тоской.Чтоб, не умалив заслуг,
Шел я, счастлив и победен,
Ты влачишься, нищ и бледен,
Мой незаменимый друг.И легко достичь небес
Стихотворец может странний,
Всех сомнений и страданий
На тебя слагая вес!..Коль настолько я жесток,
Что, тебя терзая пеней,
Прерываю песнопений
Гармонический поток,Коль, страдания поправ,
Я твое страданье множу,
Коль по каменному ложу
Волочишься ты – кровав,Или бел – смертельно бел, -
И взываешь горьким всхлипом,
И вздыхаешь тяжким хрипом,
Мук изведавши предел, -То ужель совет приму,
Сердцу данный злобной тенью?
Предан будешь ли забвенью,
Друга ввергну ли во тьму?Стих! Коль есть Господень Град,
И не гибнем, умирая, -
Мы вдвоем достигнем рая,
Или вместе рухнем в ад!
Из "Стихотворений, написаных в Мексике и Гватемале"
Ночью, в книгопечатне
Здесь трудятся – и дом наполнен шумом.
Но с тишиной могильной сходен гром
Станков книгопечатных. Я подумал,
Что для кого-то ладят нынче гроб.
Настала ночь; и красный свет угрюмо
Наборщику течет на потный лоб.
Как зыбкие огни Святого Эльма,
Усеивают лампы низкий свод.
Над мертвым сердцем лампы – словно бельма…
И все вокруг – пустынно и мертво.Сие – труды таинственной печатни:
Распространенье душ отверстых, коим
И Заблуждение, и Слава внятны,
И все, что райским оделит покоем.
Когда без колебанья долг исполнить,
Когда любовь умножить беспредельно -
Печатне жизнь подобится, а этот
Печатный цех является кладбищем.
Увы, Скелет сидит со мною рядом,
И леденит любовь мою заране, -
И даже самый мозг, которым мыслю!
Да, это смерть в обличье нищеты
Со мной питалась, и спала со мною.Да, люди вкруг меня; душа, однако,
Стремится прочь, в такие мчится дали,
Что не догнать, и не связать беглянку -
И без души на свете пребываю.
Огни горят – но мрак во мне; сиянье
На всем; во мне – потемки тайной скорби.
Я бодрствую, – но вскорости усну,
Усну, своею скорбью убаюкан.
Челом склоняюсь на широкий стол;
Свет погасить протягиваю руку -
И гаснет свет; а я не чую мрака,
Поскольку свет во мне самом потух.Сплю наяву; а жизнь – тысячекратно
Погасший свет и повторенный сон.
Под неизбывной тяжестью чела
Смыкаются беспомощные веки,
Поскольку на челе безмерным гнетом
Лежит кошмар иных существований.
Трудись, печатник – ты готовишь книгу;
Тружусь и я – готовлюсь в мертвецы.Жизнь – воздаянье; каждый существует
Обмен свершая: взяв – и заплатив.
На хлеб меняю душу; всю до крохи
Уже я роздал – и досель живу?
И если жизнь без хлеба – представляю,
И если тлеет огнь воображенья, -
Ужели ныне, о владыка тьмы,
И на мечту мое отнимешь право?Настала ночь; и красный свет угрюмо
Блуждающим колеблется огнем;
Угадываю пламя погребальных
Свечей вокруг; и тайный внемлю шепот,
Который на счастливом смертном ложе
Больного облекает в первый саван.
Все зыблется вокруг, струится в пляске
Смятенной, странной – и шумит невнятно.
И чудится – мелькающие руки
Вколачивают гвозди в крышку гроба;
И предстают рабочие – собраньем
Скорбящих на обряде похоронном.
И на вершине жизни, мнится, вижу,
Мертвец живой, – свое же погребенье.Слагаю сердце скорбное в могилу;
Сквозною раной мне отверзли грудь,
И льется кровь; о подойди поближе,
Прочти слова, начертанные кровью:
"Однажды уязвленный нищетой,
Сей человек еще при жизни умер,
Поскольку нищеты разящий клык
Сочится черным смертоносным ядом".Когда злодея встретишь, вопроси:
Не в грудь ли нищета ему впивалась?
И если так – пройди, не осуждая:
Несчастный не виновен – лишь отравлен!
"Revista Universal", Мехико. 10 октября 1875