А он все это написал в своей книге. Он демистифицировал старинные представления о том, как работает государство. О том, что существует благолепный консенсус между народом и его владыками. Или наоборот - жестокие владыки грабят народ, а народ время от времени устраивает бунт. Беспощадный, но бессмысленный, а потому легко подавляемый.
Все не так. Есть технология власти. В тоталитарном государстве не обойдешься одними убеждениями или одними репрессиями (хотя и пропаганда, и ГУЛАГ работают на всю катушку). Нужен большой слой населения, с которого сняли намордник и позволили грызть ближнего своего. Речь идет о придонном социальном слое, о подонках общества. Иначе ни в каком тоталитарном государстве не хватит людей в погонах, чтобы нагнать страх на народ.
Выражаясь по-ученому, в основе советской технологии власти лежало институирование психологии маргиналов. Солоневич называет это проще и вместе с тем глубже - "ставка на сволочь".
Большевики, пишет Солоневич, сделали ставку на человека с волчьими челюстями, бараньими мозгами и моралью инфузории. На человека, который в групповом изнасиловании участвует шестнадцатым. На человека, который решение своих убогих проблем ищет во вспоротом животе соседа. "Реалистичность большевизма выразилась в том, что ставка на сволочь была поставлена прямо и бестрепетно".
Советская сволочь - это так называемый "актив". Солоневич подробно описывает путь, который проделывает деревенский или городской бездельник и горлопан, карабкаясь к заветному посту в гор- или сельсовете, к партбилету и корочке сотрудника ГПУ. Многие отваливались по дороге и попадали в тот же ГУЛАГ. Но для "активиста" другого пути не было. Потому что трудиться или учиться он все равно не мог, не хотел, не считал нужным.
Единственное, что умел "активист", - доносить, убивать, а главное - воровать. Масштабы бардака, охватившего страну плановой экономики, еще долго будут поражать воображение исследователей. Но Солоневич буквально на пальцах объясняет, что этот бардак - всего лишь способ существования многомиллионной армии "активистов". На самом низовом уровне существовал обмен услугами между колхозным начальством, местной торговлей и местной милицией. Но система не была замкнутой. Мужика, у которого уводили корову, которую забивали, а мясо отдавали милиционерам и в лавочку "Главспирта" в обмен на водку, - этого мужика приходилось пускать в расход.
Таким образом, решались сразу несколько политикотехнологических задач. Многомиллионная банда "актива" и низовой администрации получала надежный самопрокорм. Народ был порабощен, потому что сволочь жила и паразитировала в его толще. Далее, вершки "актива" были надежным и дешевым кадровым резервом. И наконец, общая атмосфера бардака позволяла вождям пролетариата купаться в византийской роскоши - и в нужный момент попадать в тот же ГУЛАГ.
Таким образом, сталинский бардак - это единственно возможный способ продлить существование государства-урода, лишенного политической конкуренции и рыночной экономики.
Но нет зла, которое длилось бы сто лет. Великая революция Хрущева: десталинизация и строительство пятиэтажек. Одно невозможно без другого. Сталин мог быть общим отцом только в атмосфере коммуналки. Отдельная квартира для простого труженика - для советской истории это штука посильнее полета Гагарина. Это прорыв в космос культуры из хаоса инцеста и каннибализма. Брежнев сделал следующий шаг. Он стабилизировал сословия: репрессии чиновников сделались редчайшим исключением; политические доносы работали только в области чистой политики. Уже нельзя было сообщить, что сосед клевещет на советскую власть, и на этом основании занять его жилплощадь, да и сама организация ЖКХ этого не позволяла. Эпоха Горбачева - возможность свободно говорить; эпоха Ельцина - свободно действовать; эпоха Путина - попытка стабилизации уже на следующем этапе развития.
Естественно, многим домохозяйкам это не нравится. Они хотят назад, в "одну семью", со всеми ее агрессивно-инцестными прелестями. В этом, как мне представляется, секрет вечной привязанности к Сталину со стороны отдельных психосексуально незрелых личностей. Они еще надеются, что придет Самый Главный Самец (он же Отец Народов) и накажет их обидчиков (злых самцов поменьше) и обидчиц (обнаглевших старых самок). И под шумок им перепадет чего-то сладенького.
Мы, однако, живем в правовом государстве. Защита прав человека лежит в основе нашей демократической конституции.
Однако права человека - это штука тонкая. Например, у человека есть право собственности. На то, чем он владеет (по наследству или заработал). Но у человека нет прав на незаработанную собственность. Точно так же со свободой высказываний. Любой человек имеет право высказывать свое мнение. Даже если это та самая сволочь, о которой пишет Иван Солоневич. Однако это не значит, что мнение сволочи имеет для нормальных честных людей хоть какое-то руководящее значение.
КАТОК С МУЗЫКОЙ
Жить стало хуже, жить стало скучнее, дорогие товарищи. Пришел и на нашу улицу траур. Сын ответит за отца, потому что кадры ничего не решают. Есть человек, нет человека - проблема все равно остается. Поэтому вот вам другие писатели, а также худшие и бездарнейшие поэты нашей эпохи.
Подобные речи слышишь каждый день, каждый час. И в самом деле, окружающая действительность - а она окружает нас все плотнее, давая все меньше шансов прорвать вражеское кольцо, - дает немало поводов для грусти. Скучное ТВ, официоз или пошлость в газетах, сжатие пространства политической и экономической свободы. Пустые потуги на державность, неумелые попытки создать новую грозную идеологию, шпионские процессы, общенародная истерика по поводу безопасности и терроризма, без малейшей попытки увидеть социальные корни этого психического явления. Грустнее же всего - настроение широких масс, которые маршируют с портретиками усатого батьки, жадно вслушиваясь в кремлевские причитания о позитивной роли указанного батьки в строительстве государства, которого давно уже нет. А также о его решающей роли в достижении победы, плоды которой почему-то не достались победителям. Массы надеются на реабилитацию номер два. А люди, хоть чуть поднявшиеся над уровнем невежественных масс, со страхом ожидают реставрации тоталитаризма.
Рискну утверждать: массы могут кое-чего дождаться, но желанного тоталитаризма народ все равно не получит. Поясняю: могут поставить один или сто памятников мужчине с усами и трубкой. Могут внести какие угодно исправления в школьные и вузовские учебники, написать и издать новую (наконец-то официальную!) историю Великой Отечественной войны. Но все это будет - так, ерунда, подачка этим самым широким массам. Апельсин девочке, которая надеялась если не на замужество, то хоть на "катеньку". Простите, что я так груб - жизнь не располагает к изящным эвфемизмам.
Несвоевременная страсть
Печаль по тоталитаризму естественна, но государство уже не способно ее утолить.
Не будет вам тоталитаризма, дорогие товарищи. Ни искренне мечтающим простакам, ни умникам-мазохистам.
И не потому, что в стране уже укоренился капитализм, а также его верные спутники - компьютер с Интернетом, коротковолновый приемник и масса туристических фирм, готовых за весьма скромную сумму (доступную, кстати, многим представителям широких масс) перенести тебя к теплым морям в разгар русской зимы. И не потому, что границы с Украиной и Казахстаном у нас нет, все недовольные могут взять ноги в руки - и бегом, кто в Польшу, кто в Афганистан. И уж конечно не потому, что в сознание народа давно уже проникли ценности свободы и права. Ничего туда не проникло, и ничего там нет, кроме желания снова обнять сапоги строгого папаши. "My father, right or wrong!" - так можно перефразировать британско-фашистский тезис о родине, которая хороша потому, что она моя, а права она или нет - неважно.
Однако общенародный папаша, чьи сапоги (ну ладно, колени) хочет обнять широкая малообеспеченная масса, чувствует себя очень неуютно от таких проявлений сыновней страсти. И надо сказать, увертывается очень ловко и решительно. Понятно почему. Уж не только потому, что на дворе, слава богу, XXI век и перед Европой неудобно. Хотя, конечно, и эти моменты играют свою роль - недаром он (Президент то есть) всякий раз строго напоминает: "О возвращении в прошлое не может быть и речи!" Напоминает граду и миру. В особенности миру.
Но есть еще одна, важнейшая, на мой взгляд, причина, не позволяющая отцу нации слишком крепко обниматься со своим народом, то есть, собственно, принимать на себя роль именно отца, а не просто демократически избранного главы государства.
Потому что отец - это не только право поставить детей в угол. Это еще и обязанность регулярно ставить на стол кошелку с едой. И в семейном смысле, и тем более в государственном.
Вот тут и пролегает непроходимая граница между тоталитаризмом и деспотизмом (тиранией, диктатурой и так далее).
Всё вне государства!
Бенито Муссолини, основатель и главный инженер тоталитаризма, говорил как раз наоборот: "Все - в государстве. Ничего вне государства, ничего, кроме государства, ничего против государства". Последний тезис неспецифичен для тоталитаризма. Антигосударственная деятельность не приветствуется нигде, ни в демократической Англии, ни в авторитарном Сингапуре, ни даже в африканских "несостоявшихся государствах". Пусть они сто раз несостоявшиеся, но все равно не любят, когда из джунглей выходит банда повстанцев и предъявляет претензии на власть.
Гораздо важнее тезис "ничего вне и кроме государства". Что это значит? Это всего лишь формула тоталитарного общественного договора. Это значит, что государство не только овладевает экономикой и политикой, культурой и частной жизнью граждан. Это значит, что государство - взамен полной политической покорности, безупречных налоговых платежей и обильных поставок пушечного мяса - берет на себя все социальные сервисы.
Вот, собственно, главный признак тоталитаризма: максимально развитая система социальных сервисов, бесплатных или по копеечной цене. Образование (от яслей до докторантуры, включая кружки фотолюбителей, водителей и собаководов), медицинское обслуживание (кстати, только в тоталитарной стране существовало такое барство, как вызов участкового врача на дом по первому чиху, и совершенно бесплатно). А также реальное пенсионное обеспечение, культурный досуг, массовый спорт, широкая сеть библиотек, социальное жилье, дешевый транспорт, искусственно поддерживаемые низкие цены на хлеб, молоко, детскую одежду, книги и билеты в кино, театр, музей.
И все это было государственным. Клуб комнатнодекоративного собаководства мог быть общественным, но существовал под контролем и с разрешения государства.
То есть практически бесплатное всё в обмен на практически бесплатный труд (включая ратный) и практически безграничную лояльность. Это "бесплатное всё" было самой лучшей матрицей для пропаганды единства и сплоченности. Оно само было этой пропагандой.
Тоталитаризм - это во вторую очередь политический сыск, бесправие, угнетение меньшинств, концлагеря и война. Это признаки деспотизма и милитаризма, каковые неприятные явления непременно сопровождают тоталитаризм. И многие принимают их за лицо тоталитаризма. Но это скорее устрашающая маска.
Любой деспотический режим есть явление верхушечное (в социальном смысле) и центральное (в смысле географическом). Всегда есть местечко "в глухой провинции, у моря", где можно укрыться от Цезаря и его хищных фаворитов. В деспотическом режиме всегда есть что-то, "кроме государства" и "вне государства": можно жить в глухой деревне и питаться молоком собственной коровы - полведра выпил сам, остальное отдал соседу за картошку. Плюс огородик, охота, то да се…
При тоталитаризме такие фокусы не проходят: если коллективизация, то сплошная. Молоко и картофель надо сдавать государству. А что касается попытки купить дом в деревне и зажить отшельником, то на это есть закон против тунеядства.
Есть принуждение внеэкономическое, как писали классики. Это когда палкой. Есть экономическое - это когда деньгами. Тоталитаризм, широко и вольготно употребляя палку (винтовку, колючую проволоку), в основном пользовался социальным принуждением. Когда "ничего вне государства", когда кругом масса социальных учреждений, то гражданин падал в них, как гриб в лукошко. Ибо краями лукошка были границы страны, крепко охраняемые изнутри. Довольно скоро гражданин начинал воспринимать такую жизнь как бесспорное благо. "Как хорошо, что наяву я не в Америке живу!" - был такой стишок известного поэта про мальчика, которому приснились ужасы Запада. И в других тоталитарных государствах существовали ужасающие мифы про "зарубежный кошмар".
Да, конечно, при тоталитаризме была элита, был и некий придонный слой. Но и элита общества, и его подонки время от времени сполна хлебали тоталитарного деспотизма - как бы в ответ на то, что они жили "вне государства", на виллах и помойках. Ответом на такую фронду были расстрелы и массовые высылки.
Не то теперь. У нас теперь почти всё вне государства.
Российское государство поспешно и радостно расстается с унаследованной от тоталитаризма системой социальных сервисов. Со всей сразу. "Человечество, смеясь, расстается со своим прошлым", - говорил бородатый основоположник коммунистического тоталитаризма. Особенно смешно старикам, которые теперь будут покупать дорогие лекарства и платить за квартиры по полной стоимости.
Цветок засохший, бездуханный
Деспотических государств на планете множество. Тоталитарных - по пальцам можно пересчитать. Хотя попытки устроить себе уютный маленький тоталитаризм делались в 30-е годы по всей Восточной и Южной Европе, от Эстонии до Болгарии и далее на запад, к Португалии. Ожившее чудо из древнегреческого гербария. Цветок двух с половиной тысяч лет от роду, упрямый замысел Платона.
Однако настоящий, полнокровный тоталитаризм получился только у Германии, Италии, России. У России - лучше всех. Никакому частнику не давалось никаких поблажек. Северная Корея и Куба были специфическими копиями советского тоталитарного режима. Страны социалистического лагеря были скорее деспотическими - там сохранялись крупинки свободного бизнеса. Китай тоже - ведь там не платили пенсий (и сейчас не платят).
Почему так? Да потому, что тоталитаризм - очень дорогое мероприятие. В эти игры может играть только большое, сильное, многолюдное государство с сильной тягой ко всеобщей справедливости. Во-первых, требуются немалые исходные ресурсы - материальные и человеческие. То есть нужны огромные вложения, включая сюда займы и трудовую повинность. А во-вторых - и это главное, - в ходе производства всех этих бесплатных и почти бесплатных благ возникают чрезмерно большие издержки перераспределения. Огромный чиновничий (в том числе репрессивный) аппарат при тоталитаризме - это не чья-то прихоть, а насущная необходимость. Но ведь чиновник тоже является потребителем бесплатных благ, объектом дорогостоящих социальных гарантий, менеджментом которых он занят. Кстати, бесплатный труд лагерников на деле был недешев. Произведенную ими элементарную продукцию - а на воле они бы производили что-нибудь более сложное и дорогостоящее - тоже надо погрузить, доставить потребителю, выгрузить. Хоть лес, хоть уголь, хоть что хотите. Самих лагерников надо охранять, а значит, кормить кумов и вертухаев, обеспечивать их жильем, одеждой, оружием и боеприпасами, возить в отпуск и обратно. И бесплатно учить-лечить, что тоже стоит денег. Эксперимент оказывается слишком затратным.
Круг довольно быстро - лет через 10 - замыкается. Иногда быстрее. Немцы сильно рванули на старте, им хватило шести - с 33-го по 39-й. Итальянцы продержались почти двадцать - наверное, за счет относительной (по сравнению с коллегами по исторической судьбе) мягкости режима. Советский тоталитаризм вырос из советского же деспотизма к началу 30-х годов. В начале 40-х годов уже была война. Экономика истощается, деньги обесцениваются, возникает дефицит, на прилавках валяется всякий эрзац. А за торжественным фасадом тоталитарной экономики копошится черный рынок. Там настоящие товары, настоящие деньги, но и цены тоже настоящие. Поэтому мирная тоталитарная пропаганда становится неубедительной и отчасти раздражающей. Вся эта "Моя любовь" и "Светлый путь" могли пробудить напрасное желание съездить на курорт в открытой машине - за счет профсоюза, разумеется.
Необходимо срочно снизить аппетиты потребителей бесплатных благ. И немножко взбодрить нацию. Начинается милитаризация пропаганды и война.
Второй круг советский тоталитаризм прошел за те же примерно 10 лет - с 1945-го по 1961-й. Дальше - маразм, распад, мир анекдотов, блата, "цеховиков" и диссидентов. То есть подпольных миллионеров и подпольных политиков.
Однако цены все же держались, школа и больница были бесплатны, и совершенно бесплатно играла музыка на бесплатных катках в парках культуры и Горького.
Чего ты хочешь, мой народ?
Но в книгах судьбы уже был обозначен срок. И пришла другая жизнь в другой стране. Это не может не смущать людей с хорошей памятью.
Помню, как по телевизору выступал в прошлом известный логик и талантливый писатель-сатирик, впоследствии державный мыслитель и несчастный старик Александр Зиновьев, которого негуманно использовали в качестве антитоталитарного шута-пугала. Налицо явное нарушение прав человека. Но я про другое. Шуты, как известно, довольно часто говорят истину. Или вообще становятся гласом народа. Не миновала чаша сия и указанного мыслителя.
А сказал он примерно следующее: ну, сгинули в лагерях три миллиона человек. Ну, может чуть больше (подчеркну - это его цифры). Но это же совсем небольшое количество! Особенно на фоне прекрасной трудовой и творческой жизни двух с лишним сотен миллионов человек! "Врачей, учителей", - сказал Зиновьев. Это он не зря сказал. Врачи и учителя - это как раз те, кто предоставлял наиболее массовые бесплатные услуги: медицинские и образовательные. И получал их же - так сказать, крест-накрест.
Обидно и несправедливо называть представителей самых благородных профессий социальной базой тоталитаризма. Особенно если сюда подключить инженеров-строителей, коммунальщиков и транспортников.
Это, разумеется, не так. Так это становится в том случае, если они включены в систему бесплатных социальных сервисов.
Державный мыслитель Зиновьев - вместе с широкими массами - согласен жить в благополучной, справедливой и бесплатной стране, в которой… ну, скажем так, люди болеют какой-то загадочной болезнью, "morbus totalitarius". Медицина против нее бессильна. И медицинская статистика тоже. По одним подсчетам, за двадцать лет от нее умерло 3 миллиона человек. По другим - 30. Но ведь от других болезней, да и просто от старости умерло гораздо больше! Не говоря уже о павших на фронтах и в тылу во время Великой Отечественной войны.
Так что бог с ними, с человеческими издержками тоталитаризма. Зато все кругом бесплатно, доступно, предельно демократично. Хочешь в институт? Хочешь в санаторий? В театр? Или на занятия кружка собаководов? Милости просим!