Так вот. Мне семь лет было, и во дворе я слышал, как две женщины - соседки из нашей подвальной квартиры - обсуждают третью, которая, наверное, была очень злая и вдобавок ужасно некрасивая. "А сама-то страшна, как Отечественная война", - сказали про нее.
То есть страшнее не бывает. Смелая народная метафора. Наверное, потому, что память о страшной войне была еще свежа. Я родился в 1950 году. Когда мне было семь лет, война была ближе и памятней, чем сейчас - августовский путч, не говоря уже о перестройке. Больше я ничего похожего не слышал. Ну, разве Окуджава: "Ах, война, что ты сделала, подлая". Кстати, эта песня написана ровно в том году, когда я услышал про страшную, как война, бабу - в 1958 году. Больше ничего плохого про войну как таковую, про войну как жестокий и необычный способ жить.
С 1947 по 1964 год Отечественную войну замалчивали. С 1965-го и по сей день - ее празднуют. Формально считается, что празднуют Победу в самой грандиозной войне истории человечества. Но получается, что Великая Победа озарила страшную войну своим праздничным сиянием. Война тоже стала Великой - и никому уже не объяснишь, что великий подвиг включает в себя непомерное страдание, горе, боль, смерть, пустоту и забвение. Миллионы людей не дожили не только до Победы над нацизмом, но даже не осознали того, что их смерть есть подвиг. Погибли в неведении своей исторической миссии, в непонимании своего героизма. И вдобавок остались безымянными: российские поля до сих пор полны незахороненных костей. Да и какая миссия у солдата, попавшего в окружение или раздавленного танком в первые дни, недели, месяцы войны? У мирного жителя, сгоревшего под бомбежкой? У ребенка, умершего от голода? Это жертвы войны. Их вспоминают, разумеется, но в контексте подвига, как будто бы они сознательно погибли ради Великой Победы, героически пали в бою. Это далеко не всегда так. Любой погибший герой есть в то же время жертва войны. Но не всякий человек, ставший жертвой войны, является героем. Сколько было героев, кстати? Речь не о тех, кто был награжден орденами и медалями, а о тех, кто шел в бой, зная, что идет на смерть. Ну, или так - воевал, зная, что он воюет и что может погибнуть, и не спрятался, не дезертировал, и вот - погиб.
Думаю, таких не больше половины.
А в половине случаев люди были просто убиты. По неведению, оплошности, жестокости или глупости. Их на войне убило, как говорят в народе. Для России- СССР эта половина - тринадцать с лишним миллионов человек. Целая небольшая европейская страна. Или Москва с приезжими. И вот их всех убило - не потому, что надо было победить (надо - это про солдат, отбивающих врага от Москвы или штурмующих Берлин), а просто потому, что случилась война.
Вот еще одна подлость войны, последняя, послепобедная, - все ее жертвы становятся героями. Их не оплакивают, а прославляют. А значит, войну не проклинают, а возвеличивают. Память о войне не наполняют скорбью, а украшают монументами, парадами, юбилейными медалями, фильмами, песнями, стихами, романами-эпопеями. И кумачом уличных плакатов, букетов и салютов. В День Победы по телевизору традиционно крутят "Освобождение". Красивый фильм, без дураков. Батальоны, полки и дивизии с птичьего полета. Ставка Сталина, бункер Гитлера. Владыки мира вершат свою великую игру. А человечки бегут и падают, на замену бегут другие человечки, такие же. Красиво, я же говорю. Не то что "Проверки на дорогах", "Сотников" или "Иди и смотри". Но даже нарочитое, назойливо-подробное, порой прямо-таки садистическое изображение растерзанных тел в недавних российских фильмах о войне перекрывается идеей великого подвига и великого геополитического смысла всех страданий человека и народа. Этика становится эстетизирующим инструментом. Ужасное становится прекрасным.
Вся художественная машина заставляет гражданина полюбить войну.
Конечно, умные люди скажут, что война и любовь неразрывны в нашей душе, как Эрос и Танатос. Наверное, они правы. В общем и целом правы, согласно законам высокой науки. Но я о другом. О простом и понятном.
Есть три точки зрения на войну.
Точка зрения простого, маленького человека, который погиб неизвестно (ему в тот момент неизвестно!) зачем и почему. Потому что владыки мира не договорились. Потому что так стасовалось и так выпало в исторической игре, недоступной взору и пониманию маленького человека. Вот он сидит в своем домике, и вдруг вой сирен, и падают бомбы, а уцелевших потом везут на сборный пункт и бросают в бой.
Точка зрения владык и их приближенных. Они ведут эту игру. Там бывают красивые стратегические комбинации - обмануть, заманить, а потом взять в клещи и начать перемалывать. Не забывая при этом усовершенствовать военную форму - погоны, петлицы, звездочки и крестики. Красота мобилизует, поэтому все должно быть красиво: и выправка, и форма, и парад, и историческая концепция.
Наконец, точка зрения простого человека во втором-третьем поколении. Он живет в победившей стране. Он уважает своих отцов и дедов. И он ни в коем случае не желает считать их жертвами войны. Героями - да. Жертвами - ни в какую. Даже если они были мирными жителями и погибли от бомб врага в первый час войны. Даже если они умерли от голода и болезней в эвакуации. И уж конечно, он не считает их жертвами, если они попали в окружение из-за неумелости, разгильдяйства или преступной гордыни руководства (не отвели войска от Киева и сгубили более полумиллиона человек из-за сталинских понтов, выражаясь по-нынешнему). Все равно он будет считать, что погибшие внесли свою лепту в победу. Вернее, ему будут это объяснять. А он радостно согласится.
И его можно понять. Во-первых, трудно принять душой, что твои отцы и деды погибли просто так, по нечаянности судьбы и глупости начальства. Наша культура глубоко телеологична. В ней заложено представление о некоей конечной цели, которая наполняет смыслом все происходящее. Это может быть скромная личная цель: свой дом, благополучные дети; может быть глобальная, всеобщая: Царствие Божие на земле, мировая революция или победа в войне. Во-вторых, в таких размышлениях простой человек волей-неволей, постепенно и неощутимо, становится на точку зрения владыки мира. И с этой точки его уже не сбить. Почти все разговоры о войне - особенно разговоры патриотические - ведутся как бы с позиции маршала, не ниже. Потому что генерал еще может различить отдельного человека, пусть хоть командира полка, с его личными болями и драмами. А маршал мыслит армиями и фронтами, у него задача - продлить стрелку на карте. Попробуйте сказать маленькому человеку, которому в жизни не приходилось командовать никем - ни пионерским звеном, ни двумя лаборантами, - попробуйте сказать ему что-нибудь о страшных и зряшных жертвах войны. В ответ он по-главковерховски наморщит свой неширокий лоб и изречет: "Такова была обстановка! Такова была стратегическая задача, и ее надо было выполнить любой ценой!"
Патриотические разговоры о войне ведутся с точки зрения руководства Генштаба.
А разговоры о войне, с точки зрения маленького, простого, рядового человека и солдата (т. н. "окопная правда"), сами собой становятся антипатриотическими. Чуть ли не предательскими.
Маленький человек не хочет быть предателем. Он хочет быть патриотом.
Поэтому он искренне сочувствует владыкам мира, вершителям истории. Он изо всех сил презирает таких же, как он, маленьких людей. Особенно тех, которые бесславно погибли. Потому что он не умеет жалеть. Его не научили, ему не подали примера: ни государство, ни литература, ни церковь.
Но вдруг получается незадача по типу когнитивного диссонанса. Маленький человек презирает жертв, но его отцы и деды, как ни крути, в половине случаев именно что жертвы. Те, которых на войне убило. Что делать? А вот что: зарубить себе на носу, что они на самом деле не жертвы, а герои. Ковали победу. Внесли свою лепту. Поэтому их надо не жалеть, не оплакивать, а прославлять.
Жалость индивидуальна: хочется сходить на могилку к дедушке. Слава безлична: можно возложить цветы к подножию монумента. Подразумевая, что эти цветы - и дедушке тоже, который лежит где-то не похороненный. Или под покосившимся обелиском, с которого украли медную табличку.
Такой вот печальный нравственный итог. Красивая и возвышенная война кинокартин и парадов заслонила некрасивую печальную жизнь. Что говорить о кино - я не помню ни одной книги, в которой война была бы представлена как величайшая народная беда: не борьба, не эпопея, не подвиг фронта и тыла, а именно как беда, несчастье, горе. Разве что Виктор Астафьев - но, боже правый, как его за это били и сживали со свету! А зря. Скорбь и сострадание - лучшие учителя. Они заставляют внимательно и трезво слушать, что нам в очередной раз обещают владыки мира и вершители истории. Заставляют прикидывать на своих, домашних весах, во что обойдется очередная военная затея власти.
Но вот недоверчивая трезвость народа меньше всего нужна владыкам и вершителям. Вот они и соблазняют маленького человека величием и красотой войны.
Идет война за любовь к войне. Из всех пропагандистских орудий людям внушают, что война - это красиво и возвышенно, даже когда больно и грязно. Маленький человек любит красоту и пафос. Поэтому данная война обречена на победу, к сожалению.
Написано весной 2010 года ("Искусство кино", 2010, № 4)
ПОБЕДА ПРИДЕТ НЕ СКОРО
На первый взгляд, 65-я годовщина Победы - искусственная, неюбилейная дата. Будто бы отпразднованная лишь затем, чтобы в 70-ю (а если уж совсем честно следовать традиции юбилеев - в 75-ю) годовщину не остаться совсем без единого ветерана войны, чтоб не придумывать новые категории граждан, причастных к великому событию, вроде "детей войны" или "сыновей Победы".
Впрочем, даже сам по себе этот повод достаточен. В будущем можно будет, конечно, выставить манекены в подлинных шинелях или вручать цветы дряхлым дедушкам-бабушкам, родившимся в 1940, скажем, году. Или чествовать единственного столетнего ветерана. Но наше общество через пять - десять лет воспримет это как явный перебор, накачку и возгонку.
Так что все правильно. 65 лет Победы - это, в сущности, последний "живой" юбилей.
В 1946 году родилось первое в полном смысле слова послевоенное поколение. Прибавим 21 - средний возраст первородящей женщины. Получится 1967 год, когда родилось второе послевоенное поколение (точнее, его первая когорта, то есть сумма одногодков). В 1988 году на свет появилось третье, а в 2010 году - начало рождаться уже четвертое поколение людей, не видевших войны. То есть матерями стали правнучки воевавших, вдумайтесь - правнучки! А на свет появляются праправнуки. То есть примерно как в 1941 году - потомки ветеранов освобождения Болгарии от турецкого ига. Расстояние во времени - почти то же самое. Шипка 1877–1878 годов, увиденная из сороковых, или, например, Первая мировая, на которую смотрят с закатных холмов зрелого брежневизма. Вот что такое Берлин 1945 года, увиденный из наших дней.
То есть, казалось бы, три поколения, другая страна, другая жизнь, другое все.
Война окончена, и можно наконец осмыслить ее итоги.
Но куда там! Это только кажется.
Есть одно существенное различие.
Русские солдаты, погибавшие на Шипке, сражались за свободу Болгарии. Энтузиазм освобождения болгар-христиан (братьев славян и православных единоверцев) от турецкого ига был весьма велик. Народная память об этой войне была и поныне остается весьма позитивной. Но столь же безусловным является понимание того, что дело происходило в другом государстве. В той же стране, с тем же народом - но в совершенно другом государстве! Точка и подчеркнуть.
Поэтому появление в фильме "Герои Шипки" таких персонажей, как главковерх великий князь Николай Николаевич и император Александр II, было вполне естественным: это наша история. Но никому бы и в голову не пришло вывешивать портреты означенных персон "в знак уважения к оставшимся в живых ветеранам Балканской войны". Тем более была немыслима общественная дискуссия на эту тему.
Примерно то же можно сказать и про Первую мировую. Славные и трагические времена, но когда и, главное, где, в каком государстве это все происходило? В бывшем, в царском государстве. Вот именно поэтому мы и говорим - история. Изучаем, разбираемся, оцениваем.
Вот и мы сейчас живем тем же народом в той же стране, но в совершенно другом государстве.
Наше нынешнее государство (как совокупность институтов власти) не одерживало победу в Великой Отечественной войне - потому что тогда его, вот этого, нынешнего, просто не было. Даже в страшном антисоветском сне присниться не могло.
Наш народ? В некотором вневременном, метафизическом смысле - да, разумеется. А если точно выражаться - победили наши предки, в основном прадеды.
Наша страна? Конечно, страна - это понятие не совсем четкое, страна, в отличие от народа и государства, является скорее субъектом географии, а в политическом смысле это скорее метафора, концентрация представлений о территории и населении, о культуре и истории. И в этом смысле да, разумеется, наша страна - тогдашний Советский Союз, бывшая Российская империя, нынешняя Российская Федерация (хоть у нее сегодня уменьшились территория и население) - победила гитлеровский рейх.
А вот государство, повторяю, у нас совсем иное. Оно так же решительно отличается от СССР, как СССР - от РИ. Но РФ при этом ни капельки не похожа на РИ. Три совсем разных государства. Вряд ли стоит здесь это доказывать, перечисляя особенности государственного устройства империи, СССР и новой демократической России. Это очевидно.
Остается самая малость. Остается это признать, понять и душою принять.
И вот тут запятая. Подавляющее большинство российского народа в 1917 году признало исчезновение прежнего государства и возникновение нового. Мало того, подавляющее большинство народа хотело, просто-таки жаждало, чтобы старый режим был свергнут, уничтожен, раскатан по бревнышкам и чтобы на его месте возникло новое государственное устройство. Народ в своем большинстве был лоялен новому государству.
Конечно, это случилось не только потому, что самодержавие обрыдло всему населению Российской империи, и население само отказалось от старой государственности. Новая власть очень старалась в смысле воспитания лояльности. Начиная от переименований улиц и кончая радикально обновленными учебниками.
Поэтому по прошествии некоторого времени о старом режиме стало можно говорить более или менее спокойно, без особого политического надрыва. Можно было отделить власть от народа. Подчеркнуть, что великая русская культура (а также культуры нерусских народов империи) развивались не благодаря самодержавию, а вопреки ему. Что в культуре, да и во всей российской жизни существовало мощное сопротивление царизму. Здоровые силы прогресса против гнилой реакции. Наконец, можно было вернуться к некоторым общенародным, так сказать, идеалам. А также вернуть в национальный иконостас некоторые ранее отвергнутые портреты. Со временем. Примерно через четверть века.
Сейчас, к сожалению, дело обстоит иначе.
Весь бывший советский народ приспособился жить в новом демократическом государстве. Некоторые вообще очень здорово наловчились. Не говоря уже о людях третьего послевоенного поколения, которые советской власти вообще не нюхали.
Но современное российское государство российскому народу не нравится. Не об оппозиции речь (либеральной, коммунистической или любой другой). Речь о лояльных гражданах, которые составляют подавляющее большинство народа. Бедные и богатые, ловкие и наивные, старые и молодые, умные и не очень - все они в глубине души полагают, что Россия - это всего лишь ступень, этап, стадия в истории советского государства. Либо же думают, что все происшедшее - это дурной сон, морок, который скоро рассеется.
Конечно, население инертно. Нужна твердая позиция власти. Но, увы, такой позиции нет. Правопреемство РФ в отношении СССР обозначало лишь место в Совете Безопасности и монополию на советское ядерное оружие. К сожалению, народ это понял более широко, а власть промолчала. И более того. Лидер коммунистической Советской России высказался о событиях 1917 года так: "На крутом повороте истории залитая кровью и грязью телега империи Романовых опрокинулась!" (цитирую по памяти). Лидер демократической Российской Федерации назвал события 1991 года "крупнейшей геополитической катастрофой". Хорошее дело катастрофой не назовут, и люди это прекрасно уловили и до сих пор пребывают в состоянии исторического безвременья.
Потому что история - это не преемственность, а разрывы. Точное обозначение границ. Вот тут - прошлое. А вот это - настоящее.
А если сплошная преемственность - то получается этот кошмар с засекречиванием данных о войне. Мне не хватает воображения постичь, почему данные о многих операциях Великой Отечественной до сих пор засекречены. Особенно это касается решений, принимаемых на уровне фронтов, а тем более Ставки Верховного Главнокомандования. То есть чем ближе к высшей власти, тем секретнее. Хотя прошло 65 лет. Три послевоенных поколения сменилось, вот четвертое попискивает из колясок. Давно умерли тогдашние министры, маршалы и генералы, и их дети тоже, и даже внуки лиц, принимавших решения в те годы, уже одной ногой приветствуют будущее. А ответ на вопрос, что именно и по чьему приказу произошло подо Ржевом или у Зайцевой Горы, до сих пор страшная государственная тайна. Какого государства, спрашивается? СССР рассыпался двадцать лет назад, этого государства больше нет, нет больше ЦК КПСС, Президиума Верховного Совета, Госплана и всех прочих институций советской власти. Мы живем, еще раз повторяю, в другом государстве. Точно так же в другом государстве, по сравнению с империей Романовых, жили советские люди. Я не верю, что нынешняя власть видит в советском государстве источник собственной легитимности. На деле все обстоит ровно наоборот: источник легитимности нынешней власти - это митинги за отмену 6-й статьи и оборона Белого дома от путчистов. Не могу понять причин этой верности советским тайнам.
Всякие гостайны по поводу бывшего государства - опасная нелепица.
Опасная - хотя бы потому, что в атмосфере глухой секретности возможны и даже правомерны любые, самые ужасающие и безумные домыслы и фантазии. Потому что они родятся в ответ на ужасающее и безумное упорство лиц, не дающих развязать узелки на "особых папках". Кстати, советская власть легко и широко раскрывала тайны царизма - от дипломатической переписки до перечня агентов охранки. Тем самым она еще раз подчеркивала свое отличие от прежней власти. Формировала новую идентичность.
Вот тут самое главное. В основе социальной структуры лежит система родства. В основе системы родства - различия полов и поколений: как бы горизонталь и вертикаль общества. Мужчины и женщины, старики, взрослые, молодежь и дети. Сочетание этих параметров составляет базовую идентичность: "я" в пространстве и "я" во времени.