"Белый лебедь". Изощрённые издевательства
Прибывает этап. Приём дел производят сотрудники Учреждения. Они же обеспечивают охрану периметра объекта. Следят, чтобы не было побегов. На этом их функции заканчиваются. Всем остальным заправляют осуждённые из хозяйственной обслуги.
Они отбывают весь срок в тюрьме. В колонию идти боятся из-за провинностей перед блатным миром. Многие из них этим самым миром приговорены к смерти. Есть среди них воры в законе, которым "дали по ушам" (проще говоря - развенчали, лишили сана). Есть "петухи" (они баланду раздают), озлобленные на весь мир и срывающие злобу на ком только можно. Им здесь лучше, чем в зоне, во сто крат, здесь они - власть.
Первое, что ощущаешь, попадая внутрь учреждения, - запах душистого мыла. Везде с мылом моют коридоры и камеры. И все, за исключением сотрудников и хозобслуги, передвигаются только босиком. После водворения этапников в камеру, зэки-надзиратели (их здесь за глаза называют "погонялами") заявляют, что хата обязана собрать дань за "прописку". По две пачки курева с человека (в камерах всё равно курить нельзя), душистое мыло, зубные пасты и другие, весьма ценные в неволе вещи. Если дань не собирается в нужном объёме, хорошего отношения не будет. В любом случае устраивают обыск. Тем более что на шмоне при поступлении обслуга примечает, у кого что есть. Утаившего "ценности" не трогают, бьют его сокамерников, чтобы они потом разобрались с провинившимся.
Поскольку "погонялам" позволено вытворять с зеками что угодно и отнимать у них всё, что приглянется, хозобслуга мало похожа на арестантов. Все откормлены, одеты в вольные вещи, ходят с резиновыми дубинками и нередко пускают их в ход. Администрация специально закрывает глаза на беспредел, так как в это учреждение любят отправлять так называемых "отрицал" - нарушителей дисциплины, борцов с начальниками колоний. Очень удобно: на ментов вроде и жаловаться нельзя - зэков такие же зэки прессуют. А друг на друга осуждённым писать жалобы в падлу.
Из этапников сразу выделяют тех, что помоложе. Объявляют: "О, какой симпатичный мальчик! Сегодня трахнем". И вечером насилуют несчастного. Некоторые жертвы после такой "процедуры" вешаются, вскрывают веры. Сотрудники подобные суициды преподносят как естественную смерть из-за сердечной недостаточности. Более отчаянные сводят счёты с жизнью накануне, не дожидаясь, пока из них сделают "петухов". Хотя это трудно, могут помешать сокамерники.
Бывает, для изощрённых издевательств поместят молодого зэка в специальный карцер, где по колено воды, и предлагают: "Дашь добровольно в попу, выпустим". Несчастный стоит несколько суток в воде, если упадёт - захлебнётся. Через каждый час ему говорят: "Подверни зад - выйдешь".
После того как кого-то "опустят", даже по беспределу, сочувствия от сокамерников такой бедолага не дождётся. Его также переведут в "обиженку".
Команды "погонял" выполняются бегом. Когда они входят в камеру, все встают смирно. Дежурный зэк рапортует о количестве народа. Чтобы поприкалываться, "погонялы" - часто без цели - навещают хаты. Им нравится, когда народ прячет глаза. Придравшись к тем, кто чем-либо не понравился, выведут в коридор, изобьют, посадят в карцер. Самое культурное обращение с их стороны - "педераст", "козёл".
Распорядок дня простой. В 6.00 - подъём, заправка коек. До 22.00 нельзя прилечь, иначе - экзекуция.
Кормят сносно, но и тут не обходится без издевательств. Баландер - "петух", взять от него пищу значит, "законтачиться" и тоже стать "обиженным". Не возьмёшь баланду - изобьют или сдохнешь от голода. Ну, воры разрешили питаться из рук педиков и не считаться такими же. Конечно - вдруг сами туда попадут?..
Ещё, когда открывается "кормушка" (окошечко в двери), надо за секунду успеть кинуть на её низ белое полотенце. Чуть замешкались, раздатчик пищи кричит: камера такая-то отказалась от обеда. Вся хата идёт под пресс. Тарелки он буквально кидает в руки, не дай Бог уронить хоть одну - прибьют. Горячая еда в казённых мисках (свои иметь запрещено). Через две-три минуты следует команда: сдать посуду. Мешкать нельзя - накажут. Поесть не успевает никто, особенно те, кто получил "шлёмку" последним.
Водят на хозработы во двор тюрьмы. Всё под присмотром "погонял". Зимой - уборка снега. Его вообще к вечеру не видно. По настилу, имеющему угол сорок пять градусов, на уровень второго этажа поднимают тяжёлые носилки и высыпают снег в большой котёл внизу. Под котлом - печь. Другие зэки носят к ней горбыль с пилорамы - на топливо. За территорию отведена труба - растаявший снег стекает через неё. Работников, обессиливших от высокого темпа, избивают, погоняя дубинками, заставляют всё выполнять бегом. Если кто-то упадёт и не может встать, его, особо не церемонясь, сильно пинают ногами.
Начальник учреждения, бывает, запрягает в сани тройку бывших воровских авторитетов и, подстёгивая кнутом, катается по двору.
Летом водят на уборку двора. Или на вычерпывание бассейна вручную. После вычерпывания вёдрами его моют и так же заливают воду вновь. Заключённым приходится часами стоять в холодной воде. Некоторые зэки после такого субботника попадают в больницу, это когда уже совсем подыхать начинают.
Бассейном пользуются как сотрудники, так и "погонялы". Последним созданы все условия. Есть спортзал, многие из них - бывшие спортсмены. В комнатах - телевизоры. Не хватает свободы и женщин, но последних заменяют "петухи".
В подвале находится цех, где работают художники, резчики и другие мастера. Прибыль от реализации изделий и сувениров идёт в карман администрации. Маленькая толика перепадает "погонялам". Они находят мастеров-зэков для работы. Они всем заправляют.
Ещё тюрьма поражает "мёртвой тишиной". Томящийся в камерах люд разговаривает только шёпотом. Иногда слышны команды "погонял" да вопли тех, кого они избивают в коридоре.
Случаев неповиновения не бывает. Любая попытка жестоко пресекается. Массовый бунт поднять невозможно. С другими камерами нет связи - не покричать, не отправить записки. Да и бунты бывают только там, где слабая, мягкая власть.
Не все, конечно, пройдя эту тюрьму, забывают обиды. Но "погонялы" знают, что их могут ждать за забором. Из-за этого освобождаться опасаются. Их часто вывозят на хлебных машинах.
Другое странно: почему воры не трогают сотрудников, всё это устроивших и поддерживающих? Значит, правила игры не позволяют.
Как развлекаются в тюремной больнице
Многие зэки мечтают попасть в больницу, чтобы отдохнуть. Причём настолько сильно этого хотят, что даже занимаются членовредительством. Можно ещё понять особый "крытый" режим, где люди годами чахнут в тесных камерах, или обитателей беспредельных зон. Для них в лазарете - рай. Новые люди. Смешаны все режимы. Даже малолетки сидят здесь же.
В зоне, конечно, устаёшь от однообразия, и я тоже решил съездить в тюремную больницу. Наша колония располагалась недалеко от этого заведения. Подарил самодельную шкатулку врачу санчасти и следующим этапом поехал. Гораздо сложнее попасть сюда из других регионов - только в самых тяжёлых случаях.
Больница считается лучшей в исправительно-карательной системе. Здесь проводят сложнейшие операции. Здание построено крестом. На этажах изолированные отделения по профилю заболевания. Каждое отделение представляет собой большой коридор, палаты и кабинеты врачей. Инфекционные больные сидят по камерам. А так зэки спят даже в рекреации, там же стоит телевизор. Прогулок нет, хотя многие лечатся месяцами.
Когда после 17.00 врачи уходят домой, арестанты начинают дымить куревом.
Собственно, больных там наберётся едва ли половина. Остальные - "косари". Дело в том, что, если туда доставили, держат три недели, пока не проведут полное обследование. Так что, если вам удалось "закосить" под больного и вы попали в больничку, в любом случае трёхнедельная передышка обеспечена.
Для всякой погани, может, здесь и благо, но я быстро убедился, что нормальным по вольным меркам людям тут делать нечего. За решёткой всё перевёрнуто. Порядочным арестантом порой считается исколотый татуировками, чифирящий, жрущий для кайфа любые таблетки гоблин, разбавляющий каждую фразу матом вперемешку с жаргоном.
Если есть деньги - купишь психотропные "колёса", наркотики, спиртное. Продают зелье рабочие - заключённые из хозобслуги. В доле - врачи и оперчасть.
Нет денег - можно раскумариться на халяву. Например, раковым больным несколько раз в день колют наркоту как обезболивающее. Подгоняешь такому пачку сигарет или чая, и можно получить инъекцию за него. Бывают наркоманы, у которых уже полностью атрофирована мораль: они проходят в процедурную и получают "чужую" дозу, не ставя в известность больного - медсестре до лампочки кого колоть, лишь бы фамилия совпадала. Когда вскрывается обман, наркоше всё равно - он уже "ширнулся".
С ними один курьёз связан. Прибыл в больницу из пьяной зоны наркот, он и там "торчал". Ему надо было делать серьёзную операцию, а у него все вены "ушли" (истончились). Анестезиолог мучалась час, не могла ввести иглу. Кололи огромную дозу внутримышечно, чтобы отключился. У другого такого же субъекта нашли одну вену в члене. Так он и лежал во время операции с катетером, торчащим из пениса.
За наличку в больнице можно многое. Вот где бандитам раздолье! За мзду ходят друг к другу в гости. Имеют женщин-зэчек с бабского отделения. Передачи - хоть каждый день. За плату можно остаться "лечиться" надолго. Врачи поставят в карточке серьёзный диагноз с осложнением.
Частенько бандиты "зависают" здесь годами, загоняя взамен "гуманитарную помощь". При мне один такой, числящийся "смотрящим" за отделением, выпил и устроил спарринги с больными (против воли последних). У одного парня только начала срастаться сломанная спецназом челюсть, пьяный "смотрящий" ударил его в подбородок, после чего опять потребовалось вмешательство врачей. Пришёл "смотрящий" за всей больницей, приспособленец-уголовник, и говорит: "Ну что, пошалили немного…" По понятиям запрещено устраивать любые разборки в больнице, но по пьяни они не редкость. Ведь ретивое берёт своё, покоя не даёт.
А теперь представьте, каково в таком учреждении настоящим больным. Дым коромыслом, пьянки. Зэки играют в тюрьму, посылают записки через "дорогу" - между корпусами натянуты нитки через окна. С одной стороны - лечащийся человек, а с другой - постоянно открытое окно в палате. Причём, заметьте: "смотрящий" может круглые сутки свободно ходить в другие отделения. Но записки он носить не станет - зачем помогать "быдлу". Лучше спокойно жить в двухместной палате, сладко жрать. А эти, с коридора и общих многоместок, пусть сами крутятся… Слышал, как "смотрящие" всей больницы, собираясь на сходняк, проходили по коридору и, думая, что их не слышно, спросили друг у друга, показывая на зэковские пайки, стоящие на столе: "Как думаете, это свиньи есть будут?"
Кстати, не только зэки, но и сотрудники больницы сидят на дозе. Взять того же оперуполномоченного. Обожрался сильнодействующих таблеток, сел за руль своей машины и поехал кататься по городу. Врезался в столб. Под глюками вообразил, что это бандитское покушение. Выскочил из авто и застрелил из пистолета двух прохожих. А какие дела под силу недобросовестному врачу! Если у зэка есть деньги и его уголовное дело не имело большого общественного резонанса, можно купить "актировку". В этом случае толстосуму поставят диагноз тяжелейшей болезни. После комиссии, состоящей из коллег врача-взяточника, отпустят домой. Актируют, правда, и безнадёжных, но тех, кому жить осталось от силы месяц. Пусть подыхает на воле и статистику не портит.
Как я уже писал, условия содержания в тюремных больницах оставляют желать лучшего. Даже если арестанту сделали успешную операцию, послеоперационный уход - отвратительный. В реанимации дежурят зэки-санитары. С одним таким больной поругался перед операцией (санитар продал ему сильно разбавленный спирт). В реанимации продавец спирта ненадолго отключил недовольному покупателю поддерживающую жизнь аппаратуру и отправил его на тот свет.
Можно ещё долго перечислять негатив, творящийся в этой больнице. Побывав там, я убедился, что всё, как и остальное, касающееся пенитенциарной системы, обязательно доведено до маразма. Прежде всего - самими сотрудниками. С заключённых взятки гладки, большинство из них дегенераты или послушные исполнители. Как гражданин начальник прикажет, так и сделают.
P.S. После освобождения лично присутствовал при разговоре доктора этой больницы, председателя фонда помощи заключённым и президента фармацевтической фирмы.
В фонд и в больницу приходит гуманитарная помощь для зэков. Из фармацевтической фирмы берут медикаменты с просроченным сроком годности. Нормальная гуманитарка продаётся через аптеки и фирму, а негодные препараты идут в тюремные лазареты.
Теперь расскажу про психбольницу. Этот мой опыт тоже может кому-то пригодиться.
Психбольница. Беспредел медиков
Лежат я как-то в сумасшедшем доме. Нет, я не бешеный дебил, как вы могли подумать. Просто надо было "закосить" под дурака, чтобы избежать уголовной ответственности по незначительному преступлению.
Как я попал в дурдом, описывать не стану, это отдельная история.
С первых минут со мной начали обращаться как с вещью. Молодая медсестра (в присутствии санитаров) приказала раздеться догола. Осмотрела, выдала только нижнее бельё и отправила на отделение психиатрии. На отделении были четыре палаты без дверей, решётки на окнах, коридор, процедурная, кабинеты врачей, кладовка, туалет. Входная дверь запиралась на замок, который отпирали, когда пациентов водили в столовую и в душ. Прогулок не было вообще. Когда я пришёл, "дуракам" давали курить (четыре раза в день по сигарете, у кого есть). Больные на голову очень несдержанны в желаниях - возле кладовой было столпотворение. Это не помешало огромному азиату прыгнуть на меня и с криком "земляк" полезть целоваться. На "чурбана" я не похож, но у имбецилов свои ассоциации. "Косил" я на спокойного, поэтому вместо того, чтобы дать такому "земляку" в рыло, начал его отталкивать, безуспешно приговаривая: "Не земляк, не земляк". Слава Богу, "чурку" убрали санитары, уж больно с ним в дёсны жахаться не хотелось.
Психи пошли курить и докуривать в туалет, который открывался на 15 минут четыре раза в день. В остальное время - хоть обосрись. Всё равно убирались больные.
Меня положили в надзорную палату, где не полагалась пижама - только нижнее бельё. Там содержат припадочных, буйных и новичков, пока не определят, какой ты. В палате постоянно дежурит санитар, горит свет. Если увидят в коридоре одного и без пижамы - накажут.
Шестьдесят кроватей - спинками друг к другу, в три ряда, впритык. Между ними такие узкие проходы, что еле влезала голень. Личных вещей никто не имел - курево и мыльно-рыльные принадлежности хранились в кладовке. Мне указали место. Вдруг санитары привели того самого "земляка", раздели догола, положили под одеяло, чтобы не бродил. Он начал мастурбировать. Психи забеспокоились. Их вовсе не шокировало его занятие. Просто онанист лежал на панцирной сетке и издавал однообразный скрип, вот этого придурки не терпели. Со всех сторон послышалось: "Перестань!", "Хватит". Кое-кто начал подражать и овладел сам собой. Санитар, видя, что больные на грани срыва, скомандовал: "Каримов - руки на одеяло!" Тот исполнил команду и продолжил насиловать себя через одеяло.
Я не выдержал и начал смеяться, уткнувшись лицом в подушку. Рядом послышалось: "Не плачь, браток, всякое бывает". Подняв голову, увидел проснувшегося соседа с такой рожей!.. Ну, в общем она (рожа) кирпича не просила, а, видимо, уже дождалась, не раз и при рождении, когда ещё без туловища только на свет появилась.
На отделении народ пребывал разный, половина - нормальные с виду, остальные - как из кунсткамеры сбежали.
Каримов между тем быстро кончил, "потащился" и заявил санитару что хочет в туалет. Медбрат сказал, что его скоро откроют. Каримов вскочил, весь перепачканный спермой, и попытался выйти в коридор. Санитар нажал кнопку тревоги и бросился на "чурбана". На помощь подоспели двое сотрудников. Завязалась борьба. Каримов, скользкий от эякулята, долго не давался. Наконец нарушителя скрутили и привязали за руки, за ноги к кровати. Многие в палате тоже были привязаны. Некоторые заколоты сильнодействующими препаратами и не могли ходить или ходили с трудом, отходя от уколов. Сосед с дурной рожей пояснил, что меня тоже будут колоть - здесь всех колют, особенно первое время. Такая перспектива совсем не радовала.
На другой день меня вызвал врач. Очень ущербный и странный человек. Первый раз он вполне доброжелательно со мной беседовал. А через час меня отвели в процедурную.
Многих больных санитары тащили на укол волоком (не могли ходить) или силой (боялись). Когда первый раз вводят сульфазин, никакой боли не чувствуешь. Колют внутримышечно - не в одну точку, а в ягодицы, под лопатки, бывает - в голень. Дозы: 8, 12 и даже 18 кубиков. Через несколько часов резко нарастает дикая боль. Как будто в место укола воткнули раскалённые штыри и не вынимают. Стоять не можешь. Лежать, шевелиться - невыносимо. Температура поднимается - зашкаливает градусник. Для поддержания сердца вводят кардиомин. Общее состояние - полусумасшествие. Самая жуть, что через сутки колют опять, в те же места, до которых просто не дотронуться, не то что иголку воткнуть. Из процедурной несутся вопли, как в фильмах про гестапо.
Такое "лечение" длится восемь циклов, 16 дней и больше. Ходить потом долго учишься. Спрашивал медсестёр, зачем такие инъекции. Ответили: "Вроде шлаки выгоняют". Думаю, просто издеваются. На праздники всё отделение "закалывали", чтобы не мешали вечером санитарам и медсёстрам веселиться. Чтобы ЧП не было и, не дай бог, врача из дома не пришлось вызывать.
Чрезвычайные происшествия не редкость. Когда я уже мог ходить не только под себя, начал со всеми посещать столовую. Спустились как-то, кто мог, в пищеблок. В отделении остался санитар. Один псих, заколотый аминазином, проснулся. У него начался припадок: вскочил, выдрал раму, разбил толстенное стекло. Взял осколок, подбежал к привязанному к кровати за плохое поведение восемнадцатилетнему пациенту, "косившему" от армии, и начал резать… себя, но склонившись над ним. Привязанный, видя такое харакири, впал в транс (от него потом долго дерьмом несло). Когда подоспели санитары, горе-самурай был мёртв.
Бывает, над психами издеваются медсёстры. Когда я уже мог нормально ходить, меня перевели в обычную палату, дали пижаму. Смотрели вечером в коридоре телевизор, закованный в железный ящик с решёткой перед экраном и открывающимися впереди ставнями. Медсестра, старая маразматичка, пела в углу песни диким голосом. Причём её, как ту пластинку, заело, и она дико протяжно визжала: "Снегопад, снегопад…"