В результате данного симбиоза появилась классическая фигура среднестатистического украинского элитария. Это был человек, привыкший считать себя "эффективным собственником" и при этом смертельно боявшийся российского бизнеса, который, по его мнению, спит и видит, как бы забрать у украинского элитария, принадлежащие ему "заводы, газеты, пароходы". Принадлежащие ему активы он не создал сам, а получил, используя рычаги политического влияния. Поэтому, как правило, он совмещает бизнес и политическую деятельность. Присутствие в политике является для него гарантией сохранения и развития бизнеса, поскольку без доступа к бюджетным финансовым потокам, к возможности приватизации за бесценок (а то и вовсе бесплатно) все новых и новых активов он хозяйствовать не способен и неизбежно разорится. Главный способ зарабатывания денег, независимо от профиля бизнеса, – выбивание налоговых льгот и бюджетных субвенций для своих предприятий, а также привлечение иностранных кредитов под государственные гарантии. Считает, что сохранить неправедно приобретенные активы и капиталы может только на Западе (в чем сильно ошибается, но переубедить его невозможно). Уверен, что Россия всегда будет по-братски обеспечивать ему доступ на свои рынки, снабжать его дешевыми энергоносителями, кредитовать и т. д. Боится, что, если в чем-то не угодит Западу, его капиталы в офшорах и имущество за пределами Украины будут конфискованы.
В то же время часть еще советских хозяйственников, а также выходцев из мелкого полукриминального бизнеса последних лет перестройки и первых лет независимости в Юго-Восточных промышленных регионах смогла установить контроль над шахтами, ГОКами и металлургическими предприятиями. Простая производственная цепочка, наличие собственного сырья, а также спрос на металлургическую продукцию низкого передела и на продукцию химических и нефтехимических предприятий на мировом рынке позволили им наладить не сложное, но реальное производство и за счет объемов поставок быстро стать мультимиллионерами и миллиардерами. Эта группа была заинтересована в сохранении хороших отношений как с Западом, куда уходила на продажу производимая продукция, так и с Россией, откуда поставлялись газ и нефть, служившие одновременно сырьем (в частности, для химической и нефтехимической промышленности) и энергоносителем. К ним примыкали сельскохозяйственные производители и владельцы предприятий пищевой промышленности, поставлявшие продукцию как на западные рынки (зерно, рапс, подсолнечное масло и семечки), так и в Россию и также заинтересованные в дешевых энергоносителях.
Ну и, наконец, каждый, кто мог поучаствовать в комбинациях с газом, рвался к транзитной трубе. В первые годы независимости Украина активно занималась реэкспортом российского газа (пока в контракты не был внесен запрет на подобную деятельность). Но и после этого газ оказывался чрезвычайно привлекательным средством заработка, а точнее, разного рода махинаций. Не случайно на Украине говорили, что все крупные состояния были первоначально заработаны на российском газе.
Именно таким дуализмом украинского бизнеса, его зависимостью от российских энергоносителей и одновременно попытками ориентироваться преимущественно на западные рынки, объясняется политика многовекторности, официально заявленная Леонидом Кучмой и бывшая основой украинской внешней политики вплоть до конца 2004 года. При этом ментально украинская бизнес-политическая элита практически в полном составе (возможно, за единичными исключениями) чувствовала себя частью Европы и с удовольствием внимала националистическим мифам об извечной нерусскости украинцев.
Если с точки зрения интересов бизнеса элита делилась на компрадоров и национальных производителей, причем ресурсы последних значительно превышали ресурсы первых, то с точки зрения идеологии подаляющее большинство элитариев были духовными компрадорами.
На Украине сложился компрадорский олигархический режим, в принципе испытывавший нужду в государстве только как в средстве обогащения. Следовательно, и ценность для элиты Украина представляла лишь до тех пор, пока ее ресурсы позволяли решать данную задачу. Неизбежное в перспективе истощение ресурсов (нельзя же несколько раз разграбить одни и те же предприятия) приводило к утрате интереса неидеологизированной части элиты к сохранению государственности. Это порождало внутреннее противоречие между элитариями, являвшимися политиками от бизнеса и допущенными к власти националистами. Для последних, как было указано, государство имело самостоятельную ценность.
Данное противоречие решалось в рамках декларированного курса на так называемую евроинтеграцию, предполагавшего в рамках официальной многовекторности следование в фарватере американской и европейской политики по принципиальным вопросам. Под давлением ЕС Украина закрыла Чернобыльскую АЭС, сократив возможности своей атомной генерации, при этом деньги, обещанные на реконструкцию "саркофага", ЕС не выделил. Под давлением США Киев отказался от Бушерского контракта с Ираном, принял участие в оккупации Ирака и т. д. Опека Запада, с точки зрения националистов, гарантировала защиту от возможного излишнего пророссийского крена хозяйственников, а неидеологизированные политики от бизнеса надеялись, что прозападный курс убережет их имущество от слишком пристального внимания структур, борющихся с коррупцией и отмыванием денег.
Пока Запад не вступил с Россией в открытую жесткую конфронтацию, такой симбиоз в рамках многовекторности мог существовать. Как только началось геополитическое противостояние Москвы и Вашингтона, намеки на необходимость сделать выбор зазвучали с двух сторон, но особенно настойчиво – с Запада. В принципе, правящий класс Украины однозначно занял прозападную позицию. Но тут выяснилось, что промышленность не в состоянии работать в условиях роста цен на энергоносители, а Россия в обмен на снижение цены логично требует ответных уступок. И не было бы ничего страшного в том, чтобы уступить, но тот самый Запад против. При этом за долгие годы господства в украинской политике и в сфере идеологии антироссийских прозападных сил Запад получил возможность, действуя через основанные при его содействии и им же финансируемые НКО, практически полностью поставить под свой контроль медиа-сферу и экспертное сообщество, получив возможность практически неограниченного влияния на общественное мнение.
Сложилась ситуация, когда наиболее системный украинский бизнес оказался жизненно заинтересован в налаживании конструктивных отношений с Россией. Иначе ему было не выжить. Этого же требовали интересы финансовой, экономической, политической и социальной стабильности. Понятно, что если затраты у бизнеса начинают превышать доходы, то он становится нерентабельным, предприятия закрываются, рабочие увольняются, а нет прибылей – нет налогов, то есть бюджет пустеет. Беднеет страна, снижается уровень жизни народа и параллельно растет социальное напряжение, так как чем ниже уровень жизни, тем активнее народ требует от правительства решить проблемы.
Однако за долгие годы идеологической всеядности духовного компрадорства этот, объективно заинтересованный в опоре на массового пророссийского избирателя бизнес не создал адекватные политические и информационные структуры. В результате он остался без эффективных инструментов влияния на ситуацию и оказался вынужденным следовать в русле политики, навязываемой прозападными силами. Характерно, что даже после февральского переворота 2014 года и начала гражданской войны практически все крупные украинские бизнесмены и ведущие политики, кроме тех, кому угрожала немедленная бессудная расправа, не просто остались в стране, но и предпринимали попытки наладить конструктивное сотрудничество с самозваной властью.
В результате сложившаяся за годы независимости бизнес-политическая элита оставила миллионы русских (пророссийских) избирателей Украины без руководства и не смогла использовать их потенциал на пользу себе и государственной стабильности.
Глава 4
Битва за Малороссию
Одной из главных проблем Украины было разделение населения примерно на две почти равные части по внутриполитическим и внешнеполитическим приоритетам, по отношению к проблемам государственного строительства и видению будущего страны. При этом некоторый численный перевес русской Украины компенсировался идеологическим единством, высокой организованностью оппонентов, наличием у них внешней поддержки (со стороны ЕС и США), их контролем над СМИ и экспертным сообществом и опорой на государственный аппарат. Даже частные политические инвестиции украинских олигархов (в том числе и тех, кто создавал партии, ориентирующиеся на голоса русскокультурного электората) вкладывались в сторонников украинской идеи, но не Русского мира.
В принципе, данное расслоение могло вылиться в острую политическую борьбу, даже вылиться в установление нацистской диктатуры, но не обязательно закончиться гражданской войной, если бы сторонники украинской и русской украин были бы равномерно перемешаны по всей территории страны. В этом случае установление нацистской диктатуры привело бы к достаточно быстрой украинизации русскокультурных граждан Украины (даже без геноцида). Точечные репрессии заставили бы людей с оппозиционными взглядами замолчать. И каждый ощущал бы себя единственным отщепенцем в кругу правильно мыслящих. Самые стойкие эмигрировали бы, остальные бы сломались и переменили взгляды. Единицы затаились бы и ушли в подполье, не представляя для режима серьезной опасности.
Однако Украина оказалась страной с четко выраженными региональными политическими предпочтениями. По результатам голосований на парламентских и президентских выборах можно выделить три мегарегиона, а также отдельный регион.
Разумеется, наибольшую популярность националистические взгляды имели в трех областях Галиции (Львовской, Тернопольской, Ивано-Франковской). Здешний избиратель готов был поддержать самых радикальных националистов, с гордостью называя свой регион бандеровским. Эти три области – единственные на Украине – отдали на референдуме о сохранении СССР 17 марта 1991 года большинство голосов за выход Украины из состава Союза. К ним примыкали области, расположенные западнее реки Збруч, по которой до 17 сентября 1939 года проходила польско-советская граница, установленная Рижским мирным договором 1921 года. Эти области (Волынская, Ровенская, Хмельникая, Черновицкая) сравнительно легко и быстро восприняли радикально-националистическую пропаганду и стали регулярно отдавать голоса националистам, называвшим себя "проевропейскими силами".
В свою очередь на Юго-Востоке в бывшей Новороссии и на Слобожанщине (в областях Харьковской, Донецкой, Луганской, Днепропетровской, Запорожской, Херсонской, Николаевской, Одесской), а также в Крыму партии, декларировавшие пророссийские взгляды, получали устойчивое большинство на всех общенациональных выборах. В этом регионе также можно было выделить ядро (Автономная республика Крым, Севастополь, Донецкая и Луганская области), где за Русский мир голосовало подавляющее большинство – 80–90 % и выше. Одновременно Херсонская и Николаевская области, как правило, давали пророссийским силами лишь относительное (меньше половины) большинство. В остальных результат колебался от 55 % до более чем 75 %.
Отдельно следует выделить Закарпатскую область. В ходе геноцида галицких русинов в 1914–1917 годах этот регион находился в составе земель не австрийской (Цислейтания), но венгерской (Транслейтания) короны. Благодаря этому местное русинство сохранило свое русское имя, но, будучи отрезанными от основного массива русских земель галицким украинством, входя до 1945 года в состав других государств (Чехословакия, Венгрия), русины Закарпатья на основании народных диалектов и заимствований из венгерского сформировали свой особый диалект и родили концепцию четвертого восточнославянского народа (наряду с русскими, украинцами и белорусами). Украинскими националистами существование отдельного русинского народа признано не было. Но следует сказать, что если признается существование украинского народа на основании того, что какое-то количество людей считают себя украинцами, то не меньше оснований считать отдельным народом и русинов Закарпатья. Они себя таковым считают. Они определенно говорят на языке, отличающемся от русского, украинского, белорусского и даже от галицких диалектов. Они несколько раз пытались создать собственное государство и, находясь в составе иных государств (в том числе и Украины), ревностно боролись за автономию. Наконец, в отличие от украинизации, когда людей, идентифицировавших себя как русских, записывали украинцами, в русины никто не загонял насильно. Наоборот, украинские власти все годы независимости пытаются вытравить само русинское имя и переписать всех русинов украинцами.
У русинов давние счеты с украинскими националистами. Они их, мягко говоря, не любят. Даже очень не любят. Поэтому русины видят в Русском мире, в русских, в том числе в русских Украины, своих объективных союзников в борьбе с националистическим засильем. Поэтому по результатам голосований Закарпатье отличается от иных западноукраинских областей и приближается к результатам областей Новороссии. Также относительным большинством и с еще более низким результатом, чем в херсонской области, но на общенациональных голосованиях в Закарпатье побеждают пророссийские силы.
Как видим, Новороссия и Галиция (с прилегающими регионами) отделены друг от друга широкой полосой центральных областей (исторической Малороссией). Здесь симпатии населения неустойчивы. Они колеблются. Здесь население наиболее подвержено пропаганде, поэтому за 23 года независимости избиратели Малороссии перешли от уверенной поддержки пророссийских сил к поддержке украинских националистов. Правда, преимущественно области этого региона дают националистам лишь относительное большинство голосов (меньше 50 %). Высоким в большинстве случаев остается и процент сторонников пророссийских сил. Но все же в последние десять лет в этом регионе националисты на выборах побеждают.
Также следует отметить, что являющийся географическим, политическим, культурным, духовным и ментальным центром Малороссии Киев преимущественно показывает в ходе голосований результаты, близкие к результатам Галиции. Это объясняется как преимуществами столичного статуса, которыми пользуются все жители Киева, так и массовой миграцией в город выходцев из Галиции, осваивавших административные, политические должности, а также медиа и экспертную сферу.
Фактически до переворота и начала гражданской войны судьба Украины решалась в ходе борьбы за Малороссию, и пророссийские силы ее медленно, но уверенно проигрывали. Впрочем, в условиях галицийского засилья в СМИ и политике, а также практически официального принятия властями (в том числе и теми, которые, как Янукович и его Партия регионов, избирались голосами пророссийкого электората) необандеровской идеологии иного результата ожидать было трудно. Тем не менее на момент государственного переворота Малороссия все еще оставалась ареной борьбы и адептов Русского мира в этом макрорегионе оставалось немало. Радикально националистическая идеология не закрепилась прочно в умах большинства населения, скорее это была проблема политической моды (тренда), а также склонности населения к конформизму, предполагавшему поддержку любой официально принятой властями идеологии.
Таким образом, задолго до начала горячей фазы гражданской войны на территории Центральной Украины (Малороссии) шла холодная гражданская война за умы и сердца людей. Тот факт, что, несмотря на задействование всей мощи государственного пропагандистского аппарата, на то, что националистов поддерживали многочисленные частные СМИ и неправительственные организации, что на их стороне открыто выступали официальные лица и структуры ЕС и США, националистическая идеология не стала однозначно господствующей даже в этом, более удобном для националистической пропаганды, чем Новороссия, регионе и сделал неизбежной горячую гражданскую войну – как попытку насилием (при помощи геноцида русских) решить проблему, которую не удалось решить убеждением.
Уровень ожесточенности украинских националистов именно в отношении своих русских сограждан объясняется тем, что, если из двух людей, ровным счетом ничем не отличающихся (друзей, хороших знакомых, возможно даже родных братьев), один считает себя русским, а другой украинцем, если русский, переехавший на Украину, может легко стать украинским националистом, а украинец, переехавший в Россию, зачастую начинает ощущать себя русским, это вызывает сомнение в существовании самой украинской нации. В этом особенность украинства. Киргиз или казах, узбек или таджик, грузин или азербайджанец, чеченец или татарин могут быть и гражданами и патриотами России, могут быть адептами Русского мира, но не могут быть русскими. Украинец легко становится русским, а зачастую и является им от рождения, не разговаривая ни на каком ином языке, кроме русского, воспитываясь на русской культуре и идентифицируя себя в качестве русского, родившегося на Украине, для которого украинец – такая же территориальная, а не этническая идентификация, сибиряк.
Сибиряком может быть и русский, и якут. Но и сами радикальные украинские националисты признают, что украинским националистом (как они говорят – "сознательным украинцем") может быть и армянин, и белорус, и грузин, и еврей. Для этого даже не надо говорить по-украински. Фактически единственное требование, которое предъявляют национал-радикалы к своим адептам, – ненавидеть Россию.
И это логичное требование. Если из лона одной нации пытается родиться другая, то, чтобы доказать свое право на существование, она пытается уничтожить материнскую нацию. Ведь если русские ничем, кроме региона проживания не отличаются от украинцев, то зачем украинцы? Смысл украинской нации заключается в том, чтобы быть лучше русских. Поэтому множатся мифы о том, что украинцы – трудолюбивые европейцы, а русские – ленивые азиаты, что русские даже не совсем славяне или совсем не славяне, а смесь монголов с угро-финнами. При этом украинцы снизу вверх смотрят на финнов, эстонцев, венгров, но в отношении русских термин "угро-финны" применяется в качестве презрительного. Впрочем, есть украинские "историки", которые отстаивают концепцию, что, наоборот, украинцы не славяне, а потомки кипчаков, сарматов, викингов и далее на выбор. Правда, сейчас концепция неславянского происхождения украинцев не слишком популярна: трудно отрицать очевидное; но в ранние 90-е она выступала в качестве вполне равноправной. Главное в любой концепции – "доказать", что русские и украинцы не только не один народ, но даже не родственные народы, едва ли не к разным расам относящиеся.