Подобные заявления носили характер публичных доносов и они были не единичными. "Лагерем народной измены" назвал русофилов видный украинский деятель Осип Назарук. Аналогичными были и заявления Мыколы Зализняка, действовавшего от имени украинских эсеров. "В Галиции организовало российское правительство за деньги целую партию запроданцев-москвофилов, которые должны были подготовить почву для его победы". Как уже отмечалось, доносами была переполнена украинофильская пресса. Отметим, что какие-либо данные о том, что царским правительством в Галиции целенаправленно создавалась шпионско-диверсионная сеть или что Санкт-Петербург сколько-нибудь серьезно финансировал русинское русофильское движение, отсутствуют. Похоже, что здесь мы опять имеем дело с тем же, с чем приходится сталкиваться в наши дни, когда любая политическая или общественная позиция, альтернативная радикально-националистической русофобской, вызывает со стороны националистов обвинение в работе "за московские деньги".
Характерно при этом, что достаточным основанием для подозрения в нелояльности, которое влекло за собой смертную казнь или заключение в концлагерь, что во многих случаях означало ту же смертную казнь, только растянутую во времени, был факт признания человеком своей русскости. То есть власти Австро-Венгрии организовали настоящий геноцид, уничтожая людей по национальному признаку. Это тем более очевидно, что тех же русинов, называвших себя украинцами, не только не трогали, но и всячески поддерживали. Правда, австрийские власти вынуждены были признать, что политическое украинство не пользуется поддержкой населения. "Украинофильское движение среди населения не имеет почвы – есть только вожди без партий", писал в августе 1914 года представитель австро-венгерского МИД при верховном главнокомандовании барон В. Гизль.
То есть с началом военных действий стало понятно, что ставка на украинофилов не только себя не оправдала, но привела к дестабилизации Галиции в самый неподходящий для австрийских властей момент, когда вечно пугавшая Вену потенциальная угроза аннексии края Россией впервые приобрела четкие очертания. Вот как описывает Ю. Яворский последовавшую реакцию австро-венгерских властей:
"Такъ, съ первыхъ же сполоховъ бури, зapaнѣe обреченная на гибель, вся вѣрная нацiональнымъ завѣвтамъ, сознательная часть мѣстнаго русскаго населенiя была сразу же объявлена внѣ всякаго закона и щита, а вслѣдъ за этимъ и подвергнута тутъ же безпощадной травлѣ и бойнѣ. По отношенiю къ этимъ – по государственной логикѣ Австрiи – завѣдомымъ и обязательнымъ "измѣнникамъ" и "шпiонамъ" – "руссофиламъ" – всѣ экстренныя мѣры воздействiя и мести стали теперь, внѣ обычныхь нормъ и условiй культуры и правопорядка, умѣстны, целесообразны и хороши. Всѣ наличныя средства и силы государственной охраны и власти, вся наружная и тайная полицiя, кадровая и полевая свора жандармовъ, и даже отдѣльные воинскiе части и посты, дружно двинулись теперь противъ этихъ ненавистныхъ и опасныхь "тварей" и стали бѣшено рыскать по несчастной странѣ безъ всякой помѣхи и узды. А за ихъ грозными и удобными спинами и штыками привольно и безудержно эасуетился также, захлебываясь отъ торжествующей злобы, вражды и хулы, и всякiй ужъ частный австрофильскiй закидень и сбродъ, съ окаяннымъ братомъ-изувѣромъ – Каиномъ несчастнаго народа – во главѣ…
И это послѣднее уродливое явленiе, ужъ помимо самой сущности вещей, слѣдуетъ тутъ выдвинуть съ особымъ возмущенiемъ и прискорбiемъ на видъ, на позоръ грядущимъ поколѣнiямъ, на проклятiе отъ рода въ родъ! Потому что, если всѣ чужiе, инородные сограждане наши, какъ евреи, поляки, мадьары или нѣмцы, и пытались тутъ всячески тоже, подъ шумокъ и хаосъ военной разрухи, безнаказанно свести со своимъ безпомощнымъ политическимъ противникомъ свои старые споры и счета или даже только такъ или иначе проявить и выместить на немъ свой угарный "патрiотическiй" пылъ или гнѣвъ вообще, то все-таки дѣлали все это, какъ ни какъ, завѣдомо чужiе и болѣе или менѣе даже враждебные намъ элементы, да и то далеко не во всей организованной и сплошной своей массѣ, а только, пожалуй, въ самыхъ худщихъ и малокультурныхъ своихъ низахъ, дѣйствовавшихъ къ тому же большей частью по прямому наущенiю властей или въ стадномъ порывѣ сфанатированной толпы. А между тѣмъ свой же, единокровный братъ, вскормленный и натравленный Австрiей "украинскiй" дегенератъ, учтя исключительно удобный и благопрiятный для своихъ партiйныхъ происковъ и пакостей моментъ, возвелъ всѣ эти гнусные и подлые навѣты, надругательства и козни надъ собственнымъ народомъ до высшей, чудовищной степени и мѣры, облекъ ихъ въ настоящую систему и норму, вложилъ въ нихъ всю свою пронырливость, настойчивость и силу, весь свой злобный, предательскiй ядъ. И мало, что досыта, въ волю – доносами, травлей, разбоемъ – надъ нимъ надругался, гдѣ могъ, что на муки самъ eгo предалъ и злостно ограбилъ до тла, но наконецъ даже, въ добавокъ, съ цинической наглостью хама, пытается вдругъ утверждать, что это онъ самъ пострадалъ такъ жестоко отъ лютой австрiйской грозы, что это ему именко принадлежитъ этотъ скорбный, мученическiй вѣнецъ… А дальше ужъ, въ злостномъ бреду и цинизмѣ, вѣдь, некуда, не съ чѣмъ идти!
Возвращаясь къ самимъ событiямъ, приходится прежде всего отметить, что началось дѣло, конечно, съ повсемѣстнаго и всеобщаго разгрома всѣхъ русскихъ организацiй, учрежденiй и обществъ до мельчайшихъ кооперативныхъ ячеекъ и дѣтскихъ пpiютовъ включительно. Въ первый же день мобилизацiи всѣ они были правительствомъ разогнаны и закрыты, вся жизнь и дѣятельность ихъ разстроена и прекращена, все имущество опечатано или расхищено. Однимъ мановенiемъ грубой, обезумѣвшей силы была вдругъ вся стройная и широкая общественная и культурная: организованность и работа спокойнаго русскаго населенiя разрушена и пресѣчена, однимъ изувѣрскимъ ударомь были разомъ уничтожены и смяты благодатные плоды многолѣтнихъ народныхъ усилiй и трудовъ. Всякiй признакъ, слѣдъ, зародышъ русской жизни былъ вдругъ сметенъ, сбитъ съ родной земли…
А вслѣдъ за тѣмъ пошелъ ужъ и подлинный, живой погромъ. Безъ всякаго суда и слѣдствiя, безъ удержу и безъ узды. По первому нелепому доносу, по прихоти, корысти и враждѣ. То цѣлой, гремящей облавой, то тихо, вырывочно, врозь. На людяхъ и дома, въ работѣ, въ гостяхъ и во снѣ.
Хватали всѣхъ сплошъ, безъ разбора, Кто лишь признавалъ себя русскимъ и русское имя носилъ. У кого была найдена русская газета или книга, икона или открытка изъ Россiи. А то просто кто лишъ былъ вымѣченъ какъ "руссофилъ".
Хватали, кого попало. Интеллигентовъ и крестьянъ, мужчинъ и женщинъ, стариковъ и дѣтей, здоровыхъ и больныхъ. И въ первую голову, конечно, ненавистныхъ имъ русскихъ "поповъ", доблестныхъ пастырей народа, соль галицко-русской земли.
Хватали, надругались, гнали. Таскали по этапамъ и тюрьмамъ, морили голодомъ и жаждой, томили въ кандалахъ и веревкахъ, избивали, мучили, терзали, – до потери чувствъ, до крови.
И, наконецъ, казни – виселицы и разстрѣлы – безъ счета, безъ краю и конца. Тысячи безвинныхъ жертвъ, море мученической крови и сиротскихъ слезъ. То по случайному дикому произволу отдѣльныхъ звѣрей-палачей, то по гнуснымъ, шальнымъ приговорамъ нарочитыхъ полевыхъ лже-судовъ. По нелѣпѣйшимъ провокацiямъ и доносамъ, съ одной стороны, и чудовищной жестокости, прихоти или ошибкѣ, съ другой. Море крови и слезъ…
А остальныхъ потащили съ собою. Волокли по мытарствамъ и мукамъ, мучили по лагерямъ и тюръмамъ, вновь терзая голодомъ и стужей, изводя лишенiями и моромъ. И, словно въ адскомъ, чудовищномъ фокусѣ, согнали, сгрузили все это, наконецъ, въ лагерѣ пытокъ и смерти – приснопамятномъ Талергофѣ".
Фактически мы можем констатировать следующие факты:
1. Накануне Первой мировой войны коренное русинское население австрийской Галиции в большинстве своем считало себя русским. Таковым же его считали австрийские власти, в результате репрессий которых у русинов возникло стремление к возвращению своих земель в состав русского государства.
2. Начало боевых действий и первые значительные успехи русских войск в ходе Галицийской битвы 1914 года были восприняты русинами с воодушевлением. В значительной степени такое состояние дел было обусловлено многолетним административным давлением на галицких русинов, ущемлением их в правах по языковому, культурному и религиозному принципу, которое постепенно переросло в уголовную репрессию, а в канун и в начале боевых действий приняло характер безсудных и судебных расправ, включавших казни, заключение в концлагерь или тюрьму, а также выселение из родных мест вглубь Австрии.
3. В это же время лояльная по отношению к Австрии часть русинов принимает концепцию политического украинства. Ее главная отличительная черта – провозглашение украинцев и русских разными народами и причисление к числу украинцев не только галицийских русинов, но и малороссов центральной и восточной Украины, которых необходимо "освободить" от российской власти.
4. Таким образом, русины Галиции оказались разделены на собственно русинов и украинцев. Первые ориентировались на Россию и считали себя русскими. Вторые были лояльными подданными Австро-Венгрии. Естественно, что Вена делала ставку на вторых, стараясь еще до войны максимально расширять и поддерживать украинофильские тенденции в крае.
5. Галицкие русофилы и украинофилы относились друг к другу настороженно. С течением времени эта настороженность начала перерастать во враждебность, поскольку представители обоих течений считали друг друга предателями. Украинофилы, бывшие тогда в крае в численном меньшинстве, пытались развернуть ситуацию в свою пользу, опираясь на административный и полицейский аппарат Австро-Венгрии и встречали в этом вопросе понимание и поддержку местных и центральных властей.
1. С началом боевых действий австрийское командование обнаружило, что в Галиции находится во враждебном крае. "Мы очутились перед враждебностью, которая не снилась даже пессимистам. Пришлось прибегнуть к таким же мероприятиям, как и в Боснии, – брать заложников, главным образом, волостных старост и православных священников", – писал начальник разведывательного бюро австрийского Генерального штаба Макс Ронге.
В результате взаимная заинтересованность украинофилов и австро-венгерского командования резко возросла, а русофильское население стало рассматриваться как полностью враждебное. Украинофильские элементы воспользовались ситуацией и готовностью австро-венгерской администрации к самым жестким мерам, и массовыми доносами дополнительно разжигали взаимное недоверие, провоцируя террор против своих политических оппонентов. "С объявлением в Австро-Венгрии мобилизации, в Галичине, Буковине и Угорской Руси началось, при деятельном содействии "украинцев", настоящее истребление русских", – констатировалось в резолюции Русского народного совета Прикарпатской Руси. Вот красочное описание ситуации, оставленное доктором Василием Романовичем Вавриком:
"…Весь ужасъ и мученiя, перенесенныя русскимъ населенiемъ въ Австро-Венгрiи, главнымъ образомъ, на первыхъ порахъ войны, т. е. до момента вытѣcненiя русской армiей австро-мадьярскихъ войскъ за Дунаецъ и по ту сторону Карпатскаго хребта, не имѣли предѣла: это была сплошная полоса неразборчиваго въ средствахъ, безсистемнаго террора, черезъ которую прошло поголовно все pycское населенiе Прикарпатья.
Черная гроза военнаго и административнаго австро-мадьярскаго террора, клокотавшая надъ русскимъ населенiемъ въ Галичинѣ, Буковинѣ и Угорской Руси въ этоть первый перiодъ войны, была настолько свирепа, что вполнѣ подтвердила то мнѣнiе, какое постепенно стало утверждаться за испытавшими первые ея приступы, a затѣм очутившимися въ концентрацiонныхъ лагеряхь въ глубинѣ Австрии, какъ о болѣе счастливыхъ.
Слишкомъ велики и безконечно жестоки были страданiя карпато-россовъ въ этотъ первый пepiодъ войны на ихъ же прадѣдовской землѣ, у нихъ же дома. На нихъ мы должны остановиться ближе. Это тѣмъ болѣе необходимо, что съ каждым годомъ, отдѣляющимъ наши дни оть того жестокаго въ исторiи русскаго народа времени, память о немъ начинаетъ тускнѣть и затираться въ народномъ сознанiи.
А кь тому же, въ то время какъ о ужасахъ концентрацiонныхъ лагерей писалось сравнительно много въ началѣ войны въ русской, швейцарской, итальянской, французской и даже нѣмецкой (coцiалистической) печати, а послѣ войны появились болѣе или менѣе обстоятельныя свѣдѣнiя въ галицко-русскихъ и американскихъ печатныхъ изданiяхь, – о австро-мадьярскихъ звѣрствахъ надъ неповиннымъ ни въ чемъ pycскимъ населенiемъ, находившимся подъ властью Австрiи, совершаемыхъ на мѣстахъ, писалось очень мало и къ тому же случайно, отрывочно, а главное – противоречиво. Всѣ тѣ случайныя свѣдѣнiя объ этомъ жестокомъ перiодѣ, какiя попадали въ печать, не могли претендовать на полноту и элементарную безпристрастность именно потому, что были современными и писались въ исключитительно болѣзненныхъ общественныхъ условiяхъ, въ обстановкѣ непосредственнаго военнаго фронта. Современныя газеты сплошь и рядомъ пестрѣли по поводу каждаго отдѣльнаго случая этой разнузданной расправы свѣдѣнiями беззастѣнчиво тенденцiознаго характера. Этой преступной крайностью грѣшила, за рѣдкими исключенiями особенно галицкая польская и "украинская" печать. Въ ней вы напрасно будете искать выраженiя хотя бы косвеннаго порицанiя массовымъ явленiямъ безцеремонной и безпощадной, безъ суда и безъ слѣдствiя, кровавой казни нашихъ крестьянъ за то только, что они имѣли несчасгье быть застигнутыми мадьярскимъ или нѣмецкимъ (австрiйскимъ) полевымъ патрулемъ въ полѣ или въ лѣсу и при допросѣ офицера-мадьяра или нѣмца, непонимавшаго совершенно pycскаго языка, пролепетали фатальную фразу, что они всего только "бѣдные руссины"! А что пocлѣ этого говорить о такихъ случаяхъ, когда передъ подобными "судьями", по доносу въ большинствѣ случаевъ жалкаго "людця"-мазепинца, цѣлыя села обвинялись въ открытомъ "pyccофильствѣ"? He рѣдко кончались они несколькими разстрѣлами, а въ лучшемъ случаѣ сожженiемъ села. Широкая публика объ этомъ не могла знать подробно въ тѣ знойные дни всеобщаго военнаго угара, а еще меньше она знаетъ сейчасъ".
8. Фактически ситуация, когда на приграничной территории воюющего государства компактно проживало население, родственное по отношению к военному противнику, усугубилась назревавшим в среде самих галицких русинов гражданским конфликтом между русофилами и украинофилами. Австро-венгерское командование, озабоченное нелояльностью русофильской части населения Галиции, сделало естественную ставку на их политических оппонентов – украинофилов, которые, сами находясь в остром конфликте с русофилами, использовали ситуацию для физического подавления оппонентов. Об уровне гражданского противостояния говорит тот же Ваврик, чьи слова буквально напитаны ненавистью, понятно, что украинофилы платили русофилам той же монетой:
"Роль этихъ народныхъ предателей, т. н. "украинцев", въ эту войну общеизвѣстна. Детеныши нацiональнаго измѣнника русскаго народа изъ подъ Полтавы, вскормленные подъ крылышкомъ Австрiи и Германiи, при заботливомъ содѣйствiи польской администрацiи края, въ моментъ войны Австрiи съ Россiей, т. е. въ знаменательный въ исторiи русскаго народа моменть собиранiя искони-русскихъ земель на западѣ, сыграли мерзкую и подлую роль не только въ отношенiи Россiи и идеи всеславянскаго объединенiя, ставъ всецѣло на сторонѣ Австро-Венгрiи, но въ особенности въ отношенiи безконечныхъ жертвъ австро-мадьярскаго террора и насилiя надъ карпато-русскимъ населенiемъ".
Таким образом, одной из причин геноцида русского населения Галиции является его реально существовавшая нелояльность в отношении австро-венгерской власти, особенно остро проявившаяся в первые месяцы войны и крайне обеспокоившая военное командование. Мы также не можем забывать, что в прифронтовой полосе действовали военные законы, резко ограничивавшие гражданские свободы. Австро-венгерская армия, фактически осуществлявшая реальную власть в Галиции, в 1914–1917 годах имела богатый опыт управления территориями в условиях военного положения. Так десятилетиями управлялась Италия, до тех пор, пока империя ее не утратила, а накануне Первой мировой войны аналогичный опыт был применен в Боснии, вначале оккупированной, а затем и аннексированной Австро-Венгрией по итогам русско-турецкой войны 1877-78 годов. В обоих случаях имперская военная администрация действовала путем террора, судебных и внесудебных расправ, а также пытаясь опереться на создаваемые с австрийской помощью лояльные имперской власти политические структуры. Нет ничего удивительного в том, что этот опыт был применен и в Галиции.
Однако в Галиции опыт австрийского военно-террористического управления наложился на две войны. Одну, видимую всем – мировую – и вторую, практически незаметную – гражданскую, между русинами-русофилами и русинами, начинавшими считать себя украинцами. Этот внутренний глубинный конфликт придал действиям властей, и так не отличавшимся особым гуманизмом, а еще и дополнительно подстрекаемым украинофилами, особо зверский характер.
Только через концлагерь Талергоф прошло более 30 тысяч узников, из которых только за полгода в 1915 году было казнено 3 тысячи 800 человек. Но Талергоф и Терезин – концлагеря, ставшие символом более масштабного геноцида, который, по оценкам, унес от 140 до 160 тысяч человеческих жизней. Конечно, после двух мировых боен с миллионными потерями эта цифра не кажется совсем уж запредельной, но надо помнить, что это количество убитого гражданского населения только одной – не самой густонаселенной провинции. И погибли эти люди не от вражеского вторжения, а от рук собственного государства и даже собственных соплеменников, умышленно, с политической целью, провоцировавших австро-венгерскую администрацию на принятие экстраординарных мер.
Вновь свидетельствует Василий Ваврик:
"…Какъ въ то время, въ моментъ угрозы австро-русской войны изъ-за балканскихь событiй, вели себя прикарпатскiе т. н. "украинцы". На это они сами дали ответъ. И такъ, депутатъ австрiйскаго рейхстага Смаль-Стоцкiй на засѣданiи делегацiй отъ 15 октября 1912 года, въ своей рѣчи заявилъ оть имени "украиинскаго" парламентскаго клуба и "всего украинскаго народа", что послѣ того, какь "всѣ надежды "украинскаго народа" соединены съ блескомъ Габсбургской династiи, этой единственно законной наследницы короны Романовичей, – серьезной угрозой и препятствiемъ на пути къ этому блеску, кромѣ Pocсiи является тоже "москвофильство" среди карпато-русскаго народа. Это движение, – сказалъ онъ – является армiей Pocciи на границахъ Австро-Венгрiи, apмieй уже мобилизованной".