Мои товарищи после плена вернулись на службу (кроме "Лиса", который все ещё в подвале). За плечами некоторых – много успешных выходов и заданий. Но в тот первый месяц на фронте по нашим действиям можно было писать пособие – "типичные ошибки".
Для меня вообще загадка, почему все в нашей группе остались живы. Иногда мне это кажется настолько странным, что я думаю: "А может, мы тогда погибли, а то, что я вижу сейчас, – это постсмертная иллюзия?"
Итак, расслабленный, в мыслях о том, что на обед мы съедим по паре ложек тушёнки, с автоматом в походном положении, я успел пройти двести метров до того, как группа резко остановилась. Я услышал окрик спереди: "Стоять!". Не сразу понял, кто это сказал.
Вот сейчас я буду писать много букв, но вы должны понимать, что в реальности, всё занимало очень мало времени. Иногда – доли секунды. Когда выражаешь это в словах, то начинает казаться, что долго.
Первые доли секунды я пытался понять, что произошло. Потом увидел впереди, в паре метров от головы колонны, человека в зелёном камуфляже, направившего автомат в нашу сторону. Ещё, через долю секунды, увидел второго, по диагонали от первого.
– Стоять! Легли! Оружие на землю!
С головы до ног меня окатило чувство стыда и досады. От того, что мы так глупо попались и от понимания, что на этом наш выход закончен, независимо от того, как развернутся дальше события. И откатить назад не получится.
Одновременно с этим мысль – что делать дальше. Решение надо было принимать самостоятельно. Не знаю, как я поступил бы сейчас, окажись в той ситуации опять. Тогда я успел перевести предохранитель и положить руку на рукоять. И колебался, что делать. С одной стороны, я успел бы дать очередь, ныряя в посадку. И, с некоторой вероятностью, попал бы в кого-то из солдат. Они в тот момент были больше сосредоточены на "Соколе" и "Бродяге". С другой стороны, это означало смерть здесь и сейчас для членов группы.
Так же я понимал, что раз эти двое так открыто выскочили перед нами, значит, есть остальные, которые держат нас на прицеле, находясь в "зелёнке". А мы в этот момент были на хорошо простреливаемой дороге. Если бы враг не чувствовал явного перевеса, то не стал бы показываться нам, а просто снял всю группу парой очередей из кустов.
Всё это я думал без слов, мысли какбы падали на чаши весов для принятия решения. Иногда мне кажется, что, как в компьютерной игре, я, играя персонажем "Шаман", нажал на курок, ранил солдата, сам получил пулю и начал снова с последнего сохранения. А может, я даже убил кого-то из них, ушёл в "зелёнку", но потом, оценив последствия в виде перебитых товарищей, загрузил последнее сохранение и выбрал другой сценарий прохождения. Так или иначе, я просто чувствовал, как подёргивается палец от желания нажать на спусковой крючок. Понимал глупость ситуации – это типичный цуцванг, любой выход плох. И осознавал свою беспомощность – чтобы что-то улучшить, надо откатить назад во времени, а с текущей развилки получается "оба хуже".
Всё это длилось 2–3 секунды. Солдат повторил: "Лечь на землю, оружие в сторону!". Мы все медленно опустились на землю, автомат я положил рядом.
– Смотри, у него автомат близко, – крикнул первый второму.
Второй подошёл ко мне, держа меня на прицеле. Пришлось медленно переместиться в сторону, на метр от оружия.
Одновременно кто-то занимался теми, кто шёл сзади. Я их не видел, только слышал. Как я понял потом, "Лис" успел быстро нырнуть в посадку и, ни на кого не наткнувшись, ушёл. За ним попробовал прыгнуть "Монах". Но он был в бронике и не такой быстрый.
Тогда, лёжа на земле, я просто понял что, кто-то успел уйти по крикам солдат.
– Эй, выходи или мы будем расстреливать твоих! Кто ещё с вами был (уже тише)?
– Я ничего не знаю, не стреляйте… – это был голос Анатолия.
Через секунду прозвучало несколько выстрелов. После этого Анатолия я уже не слышал. Голос стал ближе.
– Кто с вами был? – уже над другим, ближе ко мне.
– … (… значит, молчание)
Пара одиночных выстрелов. И солдат подошёл ко мне.
Я лежал и думал, что меня сейчас, наверное расстреляют. Страха смерти не было. Было только сильное чувство досады от того, что жизнь прожил, не радуясь каждому мгновению. Что не давал воли чувствам, не признавался в любви тем, кого любил. Не занимался сексом с подругами, а держал себя в рамках социальных приличий. Не делал того, чего хотел, опасаясь неодобрения или боясь выглядеть глупо. Расстраивался из-за мелочей. Если бы сейчас снова прожить жизнь, я прожил бы её, радуясь каждому моменту. Жизнь – как сон, и только от нас и нашего отношения зависит, будет это нудный бред или светлое приключение.
– Сколько вас? – спросил военный, тыкая дулом автомата мне в шлем.
– … – я понимал, что он про сбежавшего. Понимал, что от моего ответа ничего не зависит. Но отвечать не хотелось. Иначе, даже если выживешь, придётся всю жизнь жить с неприятным чувством, что пошёл на сделку. Особенно, если товарищи погибли.
– Сколько вас? – повторил вопрос солдат, ткнув дулом посильнее.
– Все здесь, – сказал я заведомую ложь, зная, что он не поверит. Мне было надо только, чтобы он услышал, что я вообще говорю – пусть ему будет труднее стрелять.
– Вас шестеро было, сейчас пять! Где шестой?
– …
Выдержав короткую (как мне показалось) паузу, он сделал несколько выстрелов возле моей головы. Пули уходили в лесопосадку. Может, потому что он был слева от меня, со стороны контуженого уха, выстрелы не оглушали, звук казался комфортным. Колебания воздуха от выхлопа из ствола, мягко поглаживало мою отросшую щетину. В этот момент я понял, что расстрел товарищей сзади был инсценировкой (иначе бы эти пули пришли в меня).
– Откуда вы, какой род войск? – продолжал расспрос солдат, задержавшись надо мной.
Я замялся, реально, кто мы? Разведка? Этого нельзя говорить. Пехота? Нет не пехота. Партизан? Может быть…
– Они не арта? – прокричал с какой-то злой надеждой его напарник.
– Не знаю, какой род войск, доброволец я, – сморозил я, наверное, самую большую глупость за то утро.
– О, у нас доброволец! Идите сюда, сейчас его расстреливать будем!
Я лежал и думал, как в анекдоте "и нафига я их позвал"… Положение спасли "Бродяга" с "Соколом", которые спереди стали говорить, что мы пехота, все призванные. Их поддержал сзади Анатолий, что-то добавляя про православных братьев славян, которых не надо губить.
– Чего? В Россию решили погулять?
– Да вроде бы нет… до России ещё километров двадцать пять. – удивлённо ответил "Бродяга" (как бы проверяя себя – мол да нет, я не мог ошибиться настолько, чтобы выйти в РФ).
– А что тут делаете?
– Домой идём.
– С оружием? Давай их в кучу.
Нас подняли на колени. Забрали оружие. Отвели с дороги и посадили компактной кучкой. Приказали снять амуницию, рюкзаки, перчатки, шлемы, отдать телефоны.
Я, наконец, смог их нормально рассмотреть. На виду было немного, человека три-четыре. Российская форма – цифра, кевларовые шлемы, у всех одинаковое обмундирование, российские автоматы, российский акцент русского языка. Действуют слаженно, как армейское подразделение. Никаких нашивок и знаков отличия. Только белые повязки для быстрой идентификации. Они выглядели, как "зелёные человечки", которых весной по телевизору показывали.
Для меня сомнений не было, что мы имеем дело с россиянами, и это не насмотревшиеся Киселёва добровольцы, а профессиональные военные. Но если бы сомнения и были, то их главный развеял их окончательно. Это был парень лет 25-ти, тот, который стрелял у меня рядом с головой. Сейчас он подошёл, было видно, что его уже отпустило боевое состояние и сейчас он был на адреналиновом подъёме. Может поэтому он был так откровенен и не прочь поговорить… Звали его Алексей (не уверен на 100 %, но так мне запомнилось, поэтому будет Алексеем). Пока нас распаковывали мы перекидывались фразами. Порядок может быть другой, здесь я постараюсь передать смысл того, что запомнилось.
– Я четыре с половиной в спецназе (хер знает в каком, я подозреваю, что имелся ввиду спецназ ВДВ, а не милицейский беркут). Я из… (не запомнил а врать не хочу, то ли Тверь, то ли Пенза, то ли Архангельск). А вы откуда? – спросил Алексей.
– Из Харькова большинство.
– ………………………………..
– Что же вы творите, братья славяне, что же вы Донецк бомбите? – начал другой подошедший спецназовец.
– Не верьте телевизору.
– А я телевизор и не смотрю, у меня есть ежедневные сводки.
– ………………………………..
– О, смотри, "зелёные" ракеты. Откуда они знают про них? Это ночью вы стреляли?
– Нет, мы пытались вас обойти.
– ………………………………..
– Это что такое? – найдя у одного из наших брелок "дякую тебе Боже, що я не москаль".
– Сувенир, в Киеве купил.
– Вообще, что за детский сад, вот это ваше "Путин х…йло", как это понимать? Как дети. (Хотелось им сказать, что это не детский сад, а кровь мужчин, слёзы женщин и разорванная страна, но не нашлись в тот момент правильные слова).
– А это что за шеврон. Хээ ээН Пээ. Это что такое?
– Общественная организация, Харьковский народный полк.
– А… общественная организация… (с угасающим интересом).
– ………………………………..
– О, глянь. Новенькие автоматы. Смотри, у них бронебойные патроны. О, это хороший пулемёт, надо себе оставить, не отдавай. Форма натовская, шлемы…
– Это вас НАТО одело? (уже обращаясь к нам).
– Волонтёры, что нашли в сэконде, то и подогнали. А так хоть в джинсах воюй.
– ………………………………..
– Мужики, как до этого дошло? Что вы, российские солдаты, берёте в плен украинских солдат? Ставите на колени солдат, офицера украинской армии? – это был "Сокол".
– Мы вам прекратим войну. (Ну да, а кто её начал?)
– ………………………………..
– Ваши обстреливали Ростовскую область.
– Нет, мы были на высоте и видели, как вы нас обстреливаете с территории России.
– Чем вас обстреливали?
– "Градами", танками, пушками, но в основном миномётами.
– О, видишь! Это были не мы, у нас миномётов нет (видимо, он имел ввиду, что в их подразделении нет). Это вас свои же обстреливали.
– А фотографии "Вконтакте", где ваш артиллерист пишет, что "всю ночь бомбили укропов"?
– Да я тебе сам таких страниц могу наделать. У нас вообще командование телефоны поотбирало перед отправкой.
– ………………………………..
– Какого вы там делали на этой старой технике? Мы за вами наблюдали всё время, что вы там ползали. Там же ничего уже нет, мы проверили.
– Плохо проверили, мы там тушёнку нашли.
– А эти таблички зачем взяли? (скорее не вопрос, а удивление).
– ………………………………..
– Что с нами дальше будет?
– Передадим вас ФСБ. (В тот момент я думал, что они имеют ввиду ФСБ в РФ, но как потом оказалось передавать нас собирались ФСБ в "днр"), – я про себя представил, как задаю фсбешнику в ростовской области вопрос из разряда "wtf я тут делаю?"
– ………………………………..
– Я сказал, что я доброволец, потому что хоть и призвали, я тут по своей воле.
– Не понял? – насторожился спецназовец.
– Это долг гражданина – защищать свою страну.
– От кого? – удивлённо.
– От тех, кто в неё пришёл с оружием. Скажи, пожалуйста, а что российская армия делает на территории Украины?
– Ну Путин же вам сказал, что если не отстанете от Донецка до 20 августа, то он введёт войска. – Он даже не пытался сказать что-то типа "нас-тут-нет" уровень откровенности зашкаливал, как если бы мы уже были списаны со счетов.
– ………………………………..
– Вам повезло, что вы на нашу группу вышли. Что никто не стрелял и нет "трехсотых". Другие группы пленных не берут – просто бы расстреляли. Злые очень на вас, некоторые потеряли до половины состава от вашей арты, – сказал Алексей.
Так я понял, что у них тоже есть ощутимые потери. И подумал, что в некотором смысле нам и правда повезло наткнуться на ещё не озлобившихся спецназовцев. Брать нас живыми – это был риск для них. Я на его месте уже не стал бы так заморачиваться, рисковать своими людьми – расстрелял бы с безопасного расстояния. Видимо, Саур-Могила меня ожесточила, но я то на своей земле. Это не я поехал в соседнюю страну.
Также я понял, что далеко не все такие, как Алексей (судя по его словам). Поэтому сколько наших солдат, выбиравшихся из котла, было убито с безопасных позиций. Сколько пленных расстреляно, а раненых добито. Можно только догадываться. Армия РФ для меня будет врагом, сначала дававшим, а потом расстреливавшим коридоры для выхода. И РФ – врагом (пока она не развалится), с которым бесполезно договариваться, так как она нарушит договор, когда сочтёт это нужным. Как, например, договор о дружбе.
Нам разрешили оставить с собой воду – я вытащил баклажку с родниковой водой. Остальное было отобрано – оружие, патроны, броники, рюкзак с гидратором, тактические очки ESS Crossbow, мультитул Leatherman, дарственные часы от какого-то российского чиновника, директора гостиницы "Жемчужина" (то ли в Анапе, то ли в Сочи, и не спрашивайте, какая двоюродная тётя мне их подарила, интересно, что подумают россияне, когда рассмотрят их?)… и это только мои.
Набедренная кобура, оставшаяся от "Лешего", которая так и не пригодилась. Но я её тащил – думал оставить в Краматорске. Целлокс, от него же.
Думаю, что те спецназовцы, что вернулись домой живыми, прибарахлились неплохо за ту командировку. А фигли, "хохлы бегут, а мы их трусим" я так на их месте сказал бы. Хотя возможны нюансы. Например, затрофеил часы, а тут – бац, осколком руку левую оторвало. Не удобно – придётся часы на правой носить, как путен. Заимел очки тактические, а тут – бац, голову оторвало, и зачем они теперь нужны?
Но больше всего жаль было отдавать телефоны, а точнее – смартфон с карточкой памяти. На ней были фотографии с Саур-Могилы, в частности, где я в ситхасане сидел на фоне монумента, а потом на том же месте, в той же позе, но монумент за спиной уже упал (после обстрела российскими танками). Видео с нашим окопом. Фото с моего ДР, когда мы выходили по сепарским тылам. Эх… Кстати, когда я попытался восстановить номер, надо было назвать крайние номера, по которым звонил. Я называл. Но они не прошли. Подозреваю, что те деньги, что оставались, были выговорены на звонки в Россию. В итоге я расхотел восстанавливать старый номер и завёл новый.
Но это был только первый круг дерибана – съём сливок.
– Скажи снайперам, пусть выходят, и надо подогнать коробочку. Простреляем посадку и грузим говно (говно – это мы).
Подошло ещё два человека с СВД-шками. Тот, что стоял ближе с интересом нас рассматривал, на голове у него был шарф-сетка цвета олива. Я мысленно отметил, что надо будет себе такой завести в будущем (уже второй раз, первый был, когда увидел такую у "Узбека" при походе под Горловку). Завелась неподалёку "бэха" и подъехала к нам сзади, по той дороге, по которой мы шли. Алексей выпустил несколько очередей в посадку из "нашего" ПКМ.
Нас перевели в новое место, и посадили на колени.
– У меня нога больная на коленях сидеть, я ногу вытяну. – сказал "Сокол". Никто не возражал.
– Сейчас я вас сниму на видео, каждый называет свои имя-фамилию-отчество. Это чтобы было доказательство, что я вас живыми-здоровыми передал, – доставая телефон, сказал Алексей (кстати, откуда у него телефон, если он говорил, что их у них отобрали?).
После этого каждый представился на телефон. Я попытался улыбнуться и говорить бодрым голосом, чтоб не выглядеть совсем подавленным. Не знаю, как получилось. Интересно было бы посмотреть.
В это время из посадки появлялись новые солдаты. Обратил внимание, что на некоторых аж по четыре белые повязки для идентификации. На каждой руке и ноге. Некоторые с интересом рассматривали нас. Другие общались между собой. Шло распределение и обсуждение "трофеев".
– Выкинь эти наколенники. Они говно. У меня такие были.
– Зачем тебе ещё одни очки? У тебя такие же есть.
– О, это хорошая вещь…
Нас же, надев на голову повязки (у меня в качестве повязки была моя зелёная бафка) погрузили на коробочку. И повезли. Коробочка была точно не наша, башенка с крупным калибром (то ли пулемёт, то ли мелкая пушка) и рядом – ПТУРС. Из того, что видел на картинках, больше всего похоже на российский БМД-2.
После десяти минут езды нас сгрузили, и начался второй круг досмотра. На этот раз мы разувались и снимали всё, кроме штанов и футболки. Все карманы проверялись – именно этот момент нашли и выкинули повреждённый ДТК с пулемёта, который я нёс для "Бобра". Добираясь до ниточки на руке, спрашивали:
– А это что?
– Оберег.
После этого шли дальше. Интересна была их реакция на символы православной веры. Увидев шнурок на шее, резко тянет, была бы цепочка – оторвал бы. Потом, дойдя до крестика, резко оставляет его. Шарит по карманам, что-то нашёл, резко вытащил, увидел, что это пояс с молитвами, уже совсем другими движениями аккуратно засовывает его обратно в один из карманов, со словами:
– Твой пояс я тебе положил в этот карман.
И эта картина с поясом повторялась и с другими. Интересно было наблюдать.
Был ещё один момент, когда "Соколу" предложили прострелить ногу, на его просьбу, разрешить сидеть не на коленях из-за больной ноги.
Из наших ботинок вытащили шнурки и вернули нам. Я нащупал то, что мне поставили и понял, что это не мои ботинки.
– Это не мои ботинки, дайте мне мои. Такие желтоватые.
– Они тебе больше не понадобятся, одевай эти.
Я понял, что мои ботинки Crispy кому-то приглянулись. Я мог разве что мысленно пожелать, чтоб они не пошли на пользу носящему. Пришлось обувать то, что дали. Это были грубые стоптанные берцы. К тому же они были из разных пар. Один ботинок был мне велик. Другой с трудом налазил на ногу – из него потом пришлось выкинуть стельку, чтоб можно было ходить.
Затем нам связали руки спереди, используя шнурки из наших ботинок. Узел называется "бабочка", как я потом узнал. Завязывая, охранник спросил: "Не перетянул?" – "Вроде нет". После этого он закрепил узел, дотянув его так, что через две минуты я понял, что кровь плохо приливает в кисти. Скорее всего он сделал это ненамеренно, он сам этот узел только научился вязать – его учил другой товарищ. Пришлось попросить перетянуть. К счастью, он, слегка сетуя, мол "я же спрашивал…", ослабил узел. Теперь я не мог освободиться, но руки уже не затекали, и даже была какая-то степень свободы кистей – я мог сходить "до ветру" и поднести ложку ко рту (как потом узнал, с ложкой не у всех была такая возможность).
Распотрошив, нас снова переместили.
С завязанными глазами я не понимал, где я, кто и что вокруг. Слышал по голосам, что рядом с нами другие пленные. По тихим разговорам понял, что тут ещё те, кто выходил из под Иловайска.
Лежать и ничего не делать было хорошо. Солнце недавно встало и приятно согревало. Я растворялся в окружавших звуках и колебании ветра. Единственным напрягающим аккордом, в картине моего мира незрячих, были переговоры россиян по рации.
Через время, солнце уже не грело, а слегка припекало. Постоянная экономия воды давала себя знать. А пить было нечего – воду у нас забрали на втором круге досмотра. Жажда мучила всех.