Я сидел, ждал, пока подсохнут носки, слушал, как звук от проезжавшей бронетехники отражается от склонов. Но уже не пугался – у них был свой маршрут, а у меня – свой. Терпения не хватило, я натянул влажные носки, зашнуровал большой ботинок, засунул другую ногу в маленький, вспоминая сказку про золушку, и двинулся дальше. Технология уже была отработана в предыдущие дни. Надо перетерпеть первые десять минут ходьбы, потом боль становится не такой резкой и уходит на второй план. (Кстати похожее я слышал и от других, кто натирал ноги.)
За подъёмом были снова спуск и речка побольше. Спускаясь по открытому пространству, я напевал мысленно песню про чёрного ворона, заменяя "ворон" на "снайпер". Открытое место и отсутствие укрытий вызывали чувство незащищённости.
Эта речка была побольше. Пришлось дойти почти до какой-то горы из отвалов, пока я нашёл место, где можно было перебраться по огромной резиновой покрышке, разувшись и закатав штанины.
Протекая под шиной, вода создавала интересный акустический эффект – как будто где-то работает радио. Я вначале дёрнулся, подумав, что рядом есть люди. Потом, поняв, в чём дело, наклонился, послушал. Да, как будто радиоприёмник словил с помехами передачу с классической музыкой. Наклонившись с покрышки, я попил воды, черпая её пригоршнями. Вода была прозрачной и приятной на вкус.
Дальше было возвращение к высоковольтной линии, через пустырь и овраг. Потом череда подъёмов и спусков, как будто кто-то задизайнил кусок ландшафта, сделал Ctrl+C, а потом много раз Ctrl+V.
Огромные открытые пространства – и ни души. Бафку я одел на макушку, чтобы не пекло и придавало мне нелепый вид – а то слишком легко во мне идентифицируют военного.
Иногда отклонялся от столбов, если случалось идти по грунтовой дороге вдоль посадки. При этом я проверял все кучи мусора, на предмет бутылок с водой. Речки остались позади. Половина литровой бутылки была выпита, несмотря на экономию. Вся влага из тела быстро уходила с потом и дыханием.
Идти чётко под проводами было не удобно. Высокая трава, любая кочка или бугорок казались сложным препятствием. Поднимать ноги было тяжело, а ступать потом – больно. Я часами шёл, потихоньку передвигая ноги. Главное было не останавливаться. После каждой остановки было сложно начать движение снова. Наверное, я сейчас мог бы быть статистом в фильме про зомби. Даже ничего не пришлось бы менять, просто идти, как иду, медленно переставляя ноги.
А ведь в детстве я любил читать книги Джека Лондона про человека, ползущего по тундре, по снегу, преследуемого больным волком. И книгу Полевого про Мересьева перечитывал два раза. И про войну фильмы любил. Никогда бы не подумал, что смогу понять, о чём они, на собственной шкуре. А теперь сам ковылял по вражеской территории, в надежде когда-нибудь дойти. И не известно, как там будет с ногами, и от чего придётся лечиться после той воды, что я пил. А если мне сейчас попадутся агрессивные хищники, то всё, что у меня есть – это зубы и готовность перегрызть горло. Но вряд ли их это напугает…
Дааа… одно дело читать о сбитом лётчике, лёжа на полке в поезде, и совсем другое самому оказаться в похожей ситуации. И всё же мне повезло, думал я. А ведь мог бы сейчас ходить на работу каждый день, всё – по накатанной привычной схеме. С одной стороны, это точно не тот опыт, который хочется переживать, но с другой – я понимал, насколько бедной была бы моя жизнь без него. Книга не заменит… Хотя она может дать приблизительное понимание – это лучше, чем ничего.
Пока я шёл, чувство, что всё происходит именно сейчас и только это важно, было основным. Я мало думал о будущем. А если вспоминал прошлое, то оно не вызывало эмоций – как будто это было не моё прожитое прошлое, а рассказанная мне моя биография. Такая же плоская и абстрактная, как цифры в статистическом отчёте об удоях крупного рогатого скота за 1976 г. Всё, что меня когда-то волновало, сейчас не имело значения.
Моё восприятие самого себя претерпело изменения за последние две недели. Когда я оказался на Саур-Могиле, это был обычный я, попавший в необычную ситуацию. Постепенно за время выхода из окружения, попадания в плен, побега и выхода после плена я проходил через разные стадии отрицания-принятия, теряя кусочки своего "эго" – оно отваливалось, как окалина с железного стержня, по которому стучат молотом. Исчезала важность того, что было раньше, в прошлой жизни. Исчезало то, что связывало меня с другими, создавая моё положение в социуме. Всё, чего я достиг в жизни, кем я был, чем владел, какие были знакомства, что я о себе думал, что обо мне думали другие… Всё это было "со мной", но это не было частью меня, не было "мною". Всё это было внешними атрибутами мира, в котором я жил. И всё это осталось в том мире. А сейчас я ощущал себя бесконечно маленькой песчинкой в космосе. Крохотной, слабой, но неотъемлемой от вселенной песчинкой. Одновременно чувствовал свою беспомощность и силу. И уверенность, что всё будет хорошо. Иногда мне становилось настолько всё равно, что будет дальше, что только желание увидеть семью, сидевшее где-то в глубине, не давало мне остановиться, заставляя двигаться дальше.
Как-то, поднявшись очередной раз на горку, посмотрев на волны местности, я подумал, что тот, кто делал copy-paste, явно увлёкся. Сложить бы эти складки, как бумагу гармошкой, и проткнуть. Так, чтобы войти тут и выйти под Мариуполем. Я спускался, Мариуполь приближался, на полметра каждым шагом. Ну ладно, фиг с ней, с "нуль-транспортировкой", сейчас бы ту речку, из которой я пил, перенести сюда. А то остатки воды нет сил экономить. Ну, пусть она будет меньше, чтоб её было легче переходить.
Спустившись с холма, я увидел ручей. Выглядел он как та речка, только в масштабе один к четырём. Вода в нём текла такая же прозрачная. Эх… таки надо было настаивать на телепортации, не размениваясь на воду…
Я допил остатки воды из бутылки. Потом вырыл ямку на дне ручья, чтобы было место для сосуда. Когда течение унесло муть, я погрузил бутылку в ямку и набрал воды.
Отойдя к ближайшей посадке, я устроил привал. Достал из карманов сухой спирт с подставкой, охотничьи спички и порцию гречневой каши с мясом. Разогрел еду и пообедал. В бутылку бросил таблетку для обеззараживания. Когда закручивал пробку, увидел, как в воде плавает маленький водяной жучок. Он мне напомнил меня, мечется вверх и вниз, а выбраться не может. Выпущу его позже…
Дальше – опять холмистая степь, кусты акации, подъёмы и спуски. В голове крутилась песня
"А что мне надо? Да просто свет в оконце.
А что мне снится? Что кончилась война.
Куда иду я? Туда, где светит солнце.
Вот только, братцы, добраться б дотемна".
У меня не было чёткого понимания времени, но солнце уже шло по дуге вниз. Я отошёл в сторону от проводов и увидел вдали речку. А выйдя из травы на дорогу, обнаружил, что сзади по дороге идёт человек с собакой. Шёл он быстрее меня, и не потому, что спешил, а потому, что я двигался слишком медленно. Когда он меня догнал, я смог его рассмотреть. Лет тридцати с чем-то, с бритой наголо головой, на которой видны небольшие шрамы. На туловище и руках были наколоты тюремные татуировки.
– А ты с какой армии будешь? – спросил он.
– Да уже ни с какой…
– А был в какой?
– В украинской.
– Понятно… Ты лучше другим так просто об этом не говори. А куда идёшь?
– В Мариуполь. У тебя есть вода? Я бы попил и шёл дальше.
– Да куда дальше в таком виде? Пошли приведём тебя в порядок, потом пойдёшь.
Я не знаю, где тот парень сейчас, возможно, он по-прежнему там, где за помощь беглому укру у него могут быть проблемы. Надеюсь, что он не вступил ни в какое дерьмо типа "армии днр". Я звонил ему периодически на протяжении года, потом бросил – телефон не отвечал. Послать посылку с сигаретами, кофе и ножом по адресу его прописки не получилось – сейчас это территория, не подконтрольная Украине.
На всякий случай постараюсь не описывать деталей, по которым его можно вычислить. Но и совсем не написать о нём не могу – это будет несправедливо по отношению к нему. Возможно, когда-нибудь я смогу переписать этот эпизод, дополнив его подробностями. Человека назову для простоты Жекой (имя вымышленное).
Жека повёл меня к дому, где он был наёмным работником. Хозяина жилища в тот момент не было, он должен был вернуться завтра. А пока Жека был один уже несколько дней, и он радовался тому, что у него появился гость.
Я не собирался задерживаться. Попил нормальной питьевой воды. Вылил речную воду вместе с жучком. Залил чистой воды и думал идти дальше. Но Жека, говоря, что я слишком заметно смотрюсь и мне надо побриться, помыться и переодеться, притащил два бритвенных станка, тазик с водой, мыло и зеркало от мопеда. Я начал бриться. Когда я взглянул на себя в зеркало, то очень сильно удивился. Оттуда на меня смотрел немолодой бородатый кавказец, с острыми чёрными глазами. Кожа из-за въевшейся пыли была тёмной. Но больше всего меня поразил мой взгляд. Взгляд убийцы. Взгляд человека, которому нечего терять. Как будто недавно эти глаза видели преисподнюю. С тех пор прошло много времени, и он уже давно поменялся. Но иногда я встречаю и узнаю этот взгляд у недавно вернувшихся из АТО.
Я вспомнил слова бабушки вчера и понял, почему она так удивлялась, слыша от меня нормально построенные фразы на русском и без акцента.
Бритва с трудом справлялась, пришлось взять другую, с отломанным тормозом. Минут через пятнадцать бороды уже не было. Потом я пошёл на речку и помылся с мылом. Жека дал мне штаны от спортивного костюма и шлёпки.
– О, теперь другое дело. Ещё бы лосьоном побрызгаться – и можно на свидание ехать.
Мы вернулись на крыльцо дома.
– Сейчас чайник закипятим. Жаль, чай закончился. Но у хозяина кофе остался, две ложки он не заметит.
– У меня есть чай. Когда шёл, по стоянкам россиян полазил, немного прибарахлился. – Я начал доставать из бездонных карманов немецких штанов пакетики с чаем, сахаром, перцем солью, пачки обеззараживающих таблеток, сухой спирт, баночку с паштетом и пару упаковок галетного печенья.
– Да ты неплохо у них подогрелся, я смотрю, – улыбнулся Жека.
Он закипятил воду. Я заварил себе пакетик в чашке. Жека распотрошив несколько пакетиков сделал себе чифир.
На костре Жека приготовил уху из рыбы, которую он наловил в речке раньше. Достал хлеб, помидоров с грядки. Мы наелись. Потом сидели и разговаривали.
Я рассказал коротко свою историю, как мы, зелёные новобранцы, оказались на высоте, где нас бомбили, как потом выходили из окружения и попали в плен, как я бежал ночью из-под охраны и потом шёл на Мариуполь. История была с купюрами. Например, я не стал говорить, что мы были из военной разведки. На вопрос: "Убивал?" ответил стандартно: "Был бой, стрелял, попал или нет – не знаю". Ну а что ещё говорить? Тут без вариантов. Тем более так оно и было.
Но больше рассказывал Жека. О своей жизни, на воле и в зоне. О значении татуировок, которые ему набивали законники.
Странно, но его истории не вызывали у меня оценочной реакции. Например, я слушал о том, как человеку вспороли живот и бросили умирать. Но это не вызывало у меня ни возмущения, ни ужаса – я просто принимал происшедшее как данность, на которую уже не могу повлиять. Умом я понимал, что это был плохой поступок, но ничего не чувствовал – это было давно и с не знакомыми мне людьми. Про себя отметил, что, похоже, мои табу были сломаны и подобные вещи уже не вызывали нормальной реакции. Сам Жека об этом рассказывал как о чём-то давно прошедшем и перегоревшем: да, было преступление, и наказание тоже было. Человек выжил, Жека отсидел. Я посчитал, получалось, что он отсидел треть своей жизни на тот момент, когда я его встретил. Несколько месяцев назад, зимой, откинулся (уже не с первой ходки) со строгого режима, тогда Янукович устроил массовую амнистию.
Я слушал его рассказы, как будто мне приоткрыли окно в совершенно другое измерение. Мир, который существует рядом и который стараешься не замечать. Это то, чего я всегда старался избегать. Наверное, поэтому надо было, чтобы мне встретился Жека.
Я весь вечер регулярно наливал себе воду из баклажки и пил. Всё никак не мог напиться. Вроде уже не хочется. Но через полчаса снова чувствуешь жажду. Выпил несколько литров, пока не успокоился.
Ещё заметил, что после окопов осталась привычка сообщать о своих действиях напарнику. Тогда, например, если шёл в туалет или к штабу за чаем, то надо было предупредить "Лиса", получить подтверждение, что всё в порядке. Очередной раз отправляясь в туалет (а гнилая вода от десантников ещё не до конца перебурлила во мне), я услышал от Жеки:
– Да что ты у меня спрашиваешь? Я не держу.
– Я не спрашиваю, а ставлю в известность. – А сам подумал: и правда, что это я? Уже не в окопе и не в плену.
Жека рассказал, что недавно обстреляли Стылу, и несколько снарядов или мин упало недалеко от его дома. Мне после Саурки вообще не казалось это какой-либо опасностью. Там на высоте, после постоянных обстрелов, возникло ложное ощущение, что минами невозможно убить, они для того, чтобы раздражать людей, не давая им заниматься своими делами. Пока мы сидели, слышали, как разрываются снаряды где-то со стороны Комсомольского.
– Я так считаю: если хочешь жить в России – езжай в Россию. Но сидеть тут и звать другую страну – неправильно. – Это была одна из мыслей Жеки.
Света тут давно не было, телефоны были разряжены. Надо было добраться до деревни или дождаться приезда владельца дома, чтобы воспользоваться его телефоном.
Спать Жека позвал меня в дом. С условием – надо проснуться до приезда владельца. Иначе будет скандал. Мне бы и на улице было нормально, но отказывать, когда проявляют гостеприимство, не стал – не вежливо. Спал на кровати, в одежде, поверх покрывала. Укрывшись сверху шерстяным одеялом. В доме. Впервые в этой жизни. До этого спал под крышей давно – в прошлой жизни.
3 сентября
Свой в чужом краю
Ночью просыпался несколько раз по привычке. Жека спал на соседней кровати (в маленькой комнате стояли две односпальные кровати, с решётчатыми сетками. Кажись их называют панцирными…). Прежде чем снова заснуть, я лежал и прислушивался к собаке, которая иногда подавала голос, к шорохам, доносившимся в окно.
Жека поднял меня рано утром:
– Надо вставать, хозяин может рано приехать.
Мы вышли из дома. Доели остатки ухи, сидя на крыльце. Чая уже не осталось, пришлось позаимствовать пару ложечек кофе у хозяина дома. Пили растворимый кофе, разговаривали, ждали владельца дома – я рассчитывал, что у него будет работающий телефон.
Хозяина всё не было, а мне надо было идти дальше. Жека собрал мне тормозок – закинул в полиэтиленовый пакет банку консервов, помидоры с грядки и кусок хлеба – последний, который оставался ("хозяин привезёт сегодня, а этот забирай – тебе нужнее").
Чтобы было чем открывать консервы, Жека отдал свой нож-бабочку. Его лезвие было затуплено работой и порядком сточено, из-за этого он был больше похож на шило. Зато остриё было как иголка. Когда я взял его в руку, то почувствовал сильную энергетику. Нож как бы говорил: "ну если что… ты понял, да? Я легко проткну кого надо…" Да, сомнений, что он это может, у меня не было. Сразу вспомнился "Путь Меча" Олди, про одушевлённое оружие.
Мне особо нечего было оставить Жеке, кроме спасибо. Ещё вчера вечером я подарил ему свою бафку X-Tech, которая служила мне верой и правдой, пусть ему послужит.
Мы двинулись к дороге, Жека решил меня до неё проводить. В старых трениках и резиновых шлёпках, одетых на носки. В одной руке – большой пакет, в котором лежала вода, еда, ватник со штанами; в другой – разнопарные ботинки.
– Ботинки я выброшу подальше, чтобы никто не заметил. Сильно они военные.
– Оставь у тропинки, я их на обратном пути заберу, хорошие ещё ботинки.
По дороге навстречу нам подъехала чёрная "лада".
– О, едет. Это хозяин дома, – успокоил меня Жека.
Из "лады" вышел водитель, плотный мужчина средних лет, и пассажир, худощавый и с насторожённым взглядом. Жека быстро объяснил, кто я. Водитель представился (имена вымышленные):
– Саша. А это Славик. Из Стылы уехал, когда туда снаряды прилетели. В Раздольном был. А вчера в Раздольном был обстрел… "повезло" парню. Забрал его оттуда.
Теперь стало понятно, откуда мы вчера прилёты слышали. И взгляд пассажира понятен, я видел похожий у некоторых солдат после обстрелов "градами". Не знаю, кстати, какой взгляд у меня в тот момент был. Возможно такой же – "офигевший".
Мы вернулись к дому. Саша достал из машины продукты, передал Жеке большую пачку чаю. Жека сделал кофе Саше и Славику, для нас он заварил чифирь из привезённого чая. С телефоном всё оказалось сложнее – заряд был, но связи в этом месте не было. Пока я отхлёбывал сладкую и терпкую жидкость, Саша рассказывал:
– Я сам сюда приехал несколько лет назад и не считаю себя вправе указывать, как тут должно быть. Но, похоже, теперь тут будет "днр", и это надолго. Кстати, знакомые евреи в Одессе уже уехали, а кто не уехал, сидят на чемоданах. А они-то знают. Так что скоро и там будет.
– А в Харькове? Надо до Харькова успеть добраться, – мысленно я переходил к плану, который был у меня ещё весной – вывезти семью, а дальше по обстоятельствам, партизанить скорее всего, если будет надежда.
– Да, наверное, и Харьков тоже… – в голосе Саши была уверенность.
Вообще, когда на всё это смотришь из Харькова спустя два года, то видишь частично захваченные Луганскую и Донецкую области. Как если бы часть тканей, поражённых гангреной, омертвели. Причём гангрена купирована и отделена от остального организма. Где надо, перетянуто жгутами. Это плохо, очень плохо, но не смертельно. И даже рассказы о полномасштабном наступлении войск РФ уже не пугают, – я знаю что делать, и понимаю, насколько дорого это им обойдется. Но тогда, 3 сентября 2014 г., на оккупированной территории было ощущение глобального фиаско (это чтобы без матов – слово из шести букв) и полной неопределённости. Казалось, только чудо сможет сохранить страну. И только глубоко внутри было знание, что всё будет хорошо.
– Туда, куда ты шёл, тебе идти нельзя, там уже посты "днр" везде. Тебе лучше в Стылу, а оттуда – через Докучаевск в Волноваху. Если повезёт, встретишь Красный Крест. Если есть что-то военное, выбрось.
– У меня штаны остались. Их отстирать от пыли, а сами по себе они очень хорошие. Может, Жеке подойдут? – я достал штаны из пакета и передал их Жеке.
– Сожги или закопай, – сказал Саша Жеке, с изменившимся лицом выхватывая штаны из его рук и уже обращаясь ко всем, – если их найдут, то парень – мертвец.
Саша был явно напуган и говорил всерьёз:
– Скоро будут патрули искать таких, как ты, по уединённым местам, таким, как это. Вообще я не знаю… наверное, по нынешним порядкам я должен бы тебя задержать и передать…
Я посмотрел на него внимательно, готовясь бежать или сопротивляться. Но, похоже, он не собирался меня задерживать, его больше беспокоили последствия моего визита, что кто-нибудь узнает или застанет меня здесь с ними.
Пока мы общались, подъехала ещё одна машина. Из неё вылезли мужчина и женщина. Саша подошёл к ним, поговорил. Водитель подозрительно смотрел на меня, видимо слова хозяина дома его не убедили и он хотел проверить:
– Ты кто? – спросил он, глядя на меня
– … – кто его знает, как ему меня представил хозяин дома.