Вертолёт с самого начала быстро летел в нескольких метрах от земли, приподнимаясь только для того, чтобы перелететь очередную лесопосадку или линию высоковольтной передачи. Было похоже на увлекательный аттракцион и кино одновременно (кино называлось "Быстро сменявшиеся ландшафты за окном"). Что-то типа 4Д. Иногда начинался дождь, и капли, залетавшие в иллюминатор, попадали на лицо и очки. Потом высыхали под напором тёплого воздуха. Иногда я переводил взгляд на десантника. Он был спокоен и сосредоточен. Про себя я подумал, что с товарищами по оружию нам повезло.
Я не следил за временем. Как это часто бывает, когда что-то делаешь и забываешь, когда начал. И кажется, что это было всегда. Что ты родился в вертолёте, летишь в нём всю жизнь и будешь лететь дальше до самой старости… Но в какой-то момент, "Ми-8" замедлился, сделал пару манёвров и приземлился на прогалине среди сосновых посадок. Это был первый случай, когда я не только взлетел на вертолёте, но и приземлился. До этого я пару раз только взлетал и покидал борт с парашютом на высоте четыре километра.
Мы выгрузились сами, выбросили вещи. Не всем аттракцион доставил удовольствие – пара человек, сидящих рядом в хвосте, попрощались с завтраком. Пострадал и мой рюкзак, его вытирали влажными салфетками.
Мы перегрузились на два "урала". Сели в кузов и развернулись по периметру. Один человек смотрит вперёд, два – назад, остальные – вправо и влево. С автоматами наизготовку. Я не знал, где мы точно находимся, а спросить – ума не хватило. Вертолёт дальше не летит, вокруг – окопы и траншеи. Казалось, что мы уже на краю контролируемой территории, а дальше – территория боевых действий. Поэтому приготовился, сняв оружие с предохранителя. Сначала "Лис" сделал мне замечание, потом – кто-то из десантников. Пришлось вернуть на предохранитель. Потом, когда мы ехали, проезжая посёлки, я понял, что они были правы. Получается, что мы пролетели половину пути, а потом только до Амвросиевки ехали пару часов. И да, оружие в таком случае было правильно держать на предохранителе. Оставаясь при этом в режиме наблюдения – места там были неспокойные. Иногда нам махали дети или молодые парни в проезжавшей "девятке", разворачивали (а потом прятали) украинский флаг. Но большинство взрослых местных смотрели волком или отворачивались, когда мы проезжали.
По крайней мере, мне так казалось. Это моё субъективное впечатление. Но тогда я подумал, что битву за умы мы тут проиграли. Территория, на которой крестьян сначала выморили голодом, потом хорошенько разбавили приезжими со всего Союза. Где все годы нашей 23 летней якобы независимости местными боссами проводилась политика обособления. Ими же вытягивались все деньги из региона, часть которых возвращалась людям в виде социальных подачек. В итоге Киев – плохой (и небезосновательно, ибо нефиг было позволять строить феодальное государство в XXI веке). Что с этим делать? Я не знаю. Но кое в чём я уверен – есть страна. Не нравится, как идут дела в ТВОЕЙ стране, – меняй, протестуй, восставай, в конце концов, как на Майдане. Ещё есть государственные границы. Попытка их поменять – это война. Не нравится быть гражданином какой-то страны – не проблема, паспорт на стол. А дальше – как хочешь, можешь ехать туда, где нравится. Можешь оставаться, но уже как нерезидент.
Когда мы начинали движение, пошёл сильный дождь, промочив всех до нитки. После дождя на небе была красивая двойная радуга. Кто-то сказал: "О, радуга – хороший знак. Мы там не долго пробудем". Тогда считалось, что мы туда едем на время, "заткнуть дыру", удержать высоту, пока основные силы не подтянутся – пехота и механизированные части. А у разведки другие задачи. Разведка – это, вообще, плохо вооружённая лёгкая пехота, которая шарит в тылу врага и приносит ему неприятности. А если засветится и не успеет уйти, то её уничтожают.
Но вернёмся к нашим "уралам". В кузове со мной были "Монах" и "Лис", остальные – бойцы других подразделений. Тогда я не запоминал и не выяснял, кто из них кто. Только потом, через несколько месяцев, читая статью на "цензоре", понял, что молодой светловолосый парень с открытой улыбкой, ехавший с нами, – это десантник Кандела, который погиб на следующий день.
К тому моменту, как мы подъехали к блокпосту в Амвросиевке, прошло довольно много времени. Я успел высохнуть, проголодаться, отсидеть ногу, и уже болела шея от того, что приходилось смотреть вбок. И похоже, что не только мне надоело. Остальные тоже были рады остановке. Мы распаковались, поснимали бронежилеты и каски. Перекусили, выпили чаю. И стали ждать – обещали "мишку" – танк, который должен был нас сопроводить. На тот момент высоту с большой землёй связывала одна ненадёжная ниточка, по которой техника двигалась, как по минному полю, рискуя попасть в засаду или под обстрел.
Прошёл час, а танка не было. Вместо него сопроводить нас пришли БТР и БМП (или только БМП, тут надо спрашивать у других, в памяти не осело). И мы двинулись дальше. Теперь я уже был в грузовике с высокими бортами и наблюдал сквозь щель между досками, высматривая признаки засады, о которых нам рассказывал Альберт. Кто-то сидел рядом, так же, как и я. "Монах" и "Лис" в какой-то момент просто встали и ехали стоя.
Ехали мы слегка странно. Сначала выехали в одну сторону, потом что-то перерешили и двинулись по другой дороге. Пробирались по просёлочным дорогам, иногда останавливались, потом двигались дальше. В какой-то момент колонна разделилась – хвост потерял голову, а головная часть ждала хвост. Проехали несколько опустевших сел и въехали в Петровское. Это было ближайшее село к Саур-Могиле, где стояли наши части. Раньше ВСУ были ещё и в Степановке, но сепары и войска РФ их оттуда выбили, попутно разрушив село. Проехали, не останавливаясь, мимо украинских БМП и грузовиков и ускорились, чтобы промчать крайний отрезок до горы.
18 августа
Продолжение
Саур-Могила
Вечер и ночь
На вертолёт мы грузились утром, а на мемориале Саур-Могила, на площадке сбоку от стелы, мы были ближе к вечеру.
Только успели выгрузиться, грузовики уехали, а нам сказали уйти с площадки и не стоять толпой на открытой местности. Тут же на площадке стоял на ободах, посечённый осколками, "урал", как ответ на вопрос, почему на самом мемориале нельзя держать технику. В ста метрах возле дороги стояла брошенная, то ли поломанная, то ли подбитая БМП. В пятидесяти метрах от неё – сгоревший остов ещё одной "бэхи". Были там и остатки легковых машин. Под ногами валялись осколки разного размера. От некоторых мин остались хвостовые части, похожие на шестопёр, этакая гетманская булава…
Над нами возвышалась стела, побитая взрывами. Она продувалась насквозь. Сквозь дыры было видно небо. Памятник войне, пострадавший от войны. Сильное зрелище, слегка пафосное. И земля, на которой он стоял, щедро политая кровью – эта высота известна тем, что на ней пало много солдат, из разных армий. Всё это наводило на серьёзный лад, и мы быстро покинули площадку и разошлись по территории. Надо было выбрать места и окопаться.
На Саур-Могиле нас ждали наши товарищи из 4-й разведроты "Берёза", "Рой", и кажется "Рыбак"… Не хватало "Шмеля" – он был ранен за день до этого, и его увезли с горы вниз. Ещё – Иса и бойцы батальона "Крым". Их мы должны сменить, чтоб они могли поехать в Петровское отдохнуть, поесть нормальной приготовленной еды, помыться. Старшим был полковник Гордийчук ("Сумрак"). И был Темур Юлдашев (Тренер), но не помню, он был уже или прибыл с нами. Сами мы должны были там пробыть два-три дня, пока не придёт серьёзное подкрепление из частей ВСУ. По крайней мере, так думали… Уже не помню где были "Марат" и луганские добровольцы. Кажется, они к тому моменту были уже в Петровском.
Вместе с нами прибыли десантники, сапёры со своим оборудованием и бойцы Кировоградского ТРО. И, самое главное, корректировщики артиллерийского огня. Их мы должны были беречь и защищать. А они – наводить артиллерию на военную технику – с высоты было видно вокруг на десятки километров.
Ребята на высоте рассказывали про вчерашний бой, ближний и жёсткий, про то, как они два раза вызывали огонь на себя. Женя, молодой сапёр из крымчан, с радостным лицом показывал грудную бронеплиту со следами осколка – одна мина разорвалась рядом с ним. Осколок попал в грудь – в броню, а его контузило и он слышал одним ухом.
Мне показали место, где зарываться. Вокруг стелы полукругом шла стена, часть мемориальной композиции – каменная кладка высотой 130–150 см. В том месте из стены был вывален кусок, а рядом – зачатки ямы. Позиция была стрёмная. Чуть позже нашли другое место рядом, похожее на остатки дренажной системы, или коммуникационный колодец. Такая бетонная капсула, примерно метра полтора в длину, метр в ширину и метр-полтора в глубину. С тонкими бетонными стенками. Таких было несколько рядом со стеллой. Сверху они закрывались канализационным люком. У этой верха не было, и она была наполовину засыпана. Похоже, что раньше в неё прямой наводкой попал снаряд. Изначально это место выделили для "Бродяги". Но мы решили, что поместимся там вдвоём, а первую позицию, у стены, можно будет использовать как вспомогательную. Например, на случай боя.
Сначала немного отрыли яму, повытаскивав крупные обломки, – появилось 70–80 см, чтобы залезть. После наложили сверху железных трубок (остатков флагштоков, которые валялись на земле), поверх их положили остатки транспарантов, один кусок был с черно-оранжевыми полосками. Потом стали набрасывать сверху камни – от прямого попадания это не защитит, но осколки удержит. Таким образом мы закрыли 2/3 ямы, а 1/3 оставили для входа-выхода и как место для дежурившего (один мог спать под навесом, другой рядом сидел часовым). Вокруг незакрытой части убежища мы соорудили бруствер из камней покрупнее. Он должен был защищать от осколков, летевших по касательной. Сами камни мы складывали так, чтоб была наклонная плоскость (острый угол от поверхности). Это давало шанс, что летевший горизонтально снаряд, попав в него, ушёл бы вверх. Это был только первый этап. Бруствер ещё надо было укреплять, яму – углублять, убирая осыпавшуюся в неё землю. Да и на крыше оставались слабые места, которые надо было закрыть. Но уже можно было нырнуть вниз и не бояться осколков от прилетавших мин.
Успели мы вовремя. Как раз начался вечерний обстрел из миномётов. Залпами по три мины. Иногда по две, видимо, у них попадались бракованные, и вылетали не все. Сначала залп вдалеке. Ждёшь. Потом свист и разрывы рядом. Перерыв, пока они перезаряжают и вносят поправки. И всё повторяется. Это длилось часа два и мешало заниматься делами. На какой-то залп мы приноровились: после разрыва ждёшь несколько секунд, пока осколки долетают. Вылезаешь и продолжаешь делать то, что и раньше. После залпа знаешь, что у тебя ещё есть несколько секунд. Главное – успеть запрыгнуть в ямку до свиста. Если слышишь свист, но не успел в укрытие, то просто падаешь.
Со временем это входит в привычку, делаешь всё как обычно, но куда не идёшь, всегда намечаешь для себя ямки или углубления в рельефе, чтоб упасть туда при начале обстрела.
В первый день, в самом начале миномётного обстрела я просто сидел в надежде дождаться окончания. Потом залазил в укрытие сразу после залпа. Через полчаса обстрела уже начал потихоньку понимать, что к чему. "Бродягу" позвали кому-то помочь, и он пошёл, передвигаясь в перерывах между залпами. А я нашёл пустую консервную банку и начал выгребать ею землю из укрытия. Лопаты у меня не было, а бегать искать её под обстрелом не хотелось. Каждый раз, когда прилетали очередные мины, залезал под навес. Потом вылезал и продолжал выгребать. Когда ходил за камнем, то недалеко, отходил ровно на столько, чтобы успеть вернуться обратно после залпа – всё-таки я там был зелёным и слегка растерянным. Не самым смелым, но как-то хватало, чтобы продолжать выполнять задачу.
Главным неудобством при обстреле была невозможность спокойно ходить по поверхности. Сидишь, скрючившись в три погибели, в бронике и каске, выгребаешь сухую землю вперемежку с бетонной крошкой и пылью. Внутри – жарко и пыльно. Но работаешь не за оценку, и не поотлыниваешь. Постепенно я дорыл до резинового матраса, что окончательно подтвердило предположение о том, что тут было чье-то укрытие, в которое попал снаряд. Под матрасом уже начинался плотный слой, который не получалось копать. На этом я решил остановиться, тем более что уже хватало места под навесом, чтобы сидеть.
Ночь мы провели с "Бродягой", дежуря по очереди. По два часа каждый. Во время дежурства я сидел на куске бетона, который мы оставили в качестве табуретки-ступеньки в нашем укрытии. Чтобы не так хотелось спать, иногда жевал орехи (фундук и миндаль, купил по пакету ещё в Харькове). Иногда мимо проходил "Славута" с тепловизором, делая очередной контрольный круг. Половину ночи работала артиллерия. Издалека с юго-востока, со стороны РФ раздались три мощные залпа. Через пару минут, где-то далеко западнее от нас, три вспышки осветили кусочек неба, и ещё через время послышались звуки взрывов оттуда. Иногда я слышал, а может, казалось, как снаряды пролетают с тихим шелестом высоко вверху. Похоже, работала дальняя артиллерия из РФ. Долбить укров они перестали только к утру.
19 августа
Бой за высоту
Очередной, но первый для меня
Утром 19 августа все поднялись ещё до восхода солнца. Ощущение было, как во время белых ночей в Ленинграде – вроде и светло, но как-то безрадостно. Ребята, которых мы сменяли, готовились к отъезду. И если в первую ночь всем места было мало, то теперь – наоборот, появлялись места в обороне периметра, которые надо было закрывать. Наши выпросили-выменяли ПКМ у крымчан. Через день они должны были забрать его обратно, когда мы спустимся с "горы". С этим пулемётом "Бродяга" стал на правом фланге. С ним, в усиление – "Монах". На левом фланге с пулемётом разместился "Бобёр". С ним – "Лис". Остальные, включая наших снайперов, "Сокола", ВДВ, сапёров, ТРО, были между ними. Ещё пара огневых точек была сзади от стелы. Там было очень неудобное место для штурма, поэтому людей там было не много. Ближе к Стелле было укрытие корректировщиков. Чуть левее "Бобра", в полуподвале разрушенного здания, разместился был штаб. Он находился слегка в стороне. Возле штаба мы разогревали на костре консервы и кипятили воду на чай (когда её ещё хватало). Дизельный генератор, который приехал с нами, стоял в там же. От него заряжались рации, и был свет в штабе.
От "Бродяги" мне досталась в наследство шикарная однокомнатная конура вместе с подствольным гранатомётом и пятью ВОГ. "Сокол" принёс две пачки патронов в дополнение к моим четырём магазинам. Я полазил по окрестностям, натаскал камней для крыши и бруствера. Нашёл кусок метала и прикрыл им часть норы сверху, сделав выход уже – мне одному хватало, а там, глядишь, какой-то осколок удержит. Не было только рации, и потом, когда началась жара, её очень не хватало.
За день до нашего приезда бойцы из разведки и батальона "Крым" выдержали тяжёлый бой. Говорили, что с кадыровцами. У боевиков – несколько убитых и раненых. У наших – один "трехсотый", не тяжёлый. Я надеялся, что противник понимает: лезть опять – только терять своих людей. Но за высотой наблюдали и наверняка знали, что произошла ротация. Нас тоже захотят проверить.
Утро было относительно спокойное, только разок пострелял пулемёт на правом фланге – заметили бойцов противника (то ли их разведка, то ли они уже тогда начинали просачиваться для штурма). Примерно в 11:30 началась арт-подготовка. Я, кажется, тогда был в гостях у "Бродяги" и "Монаха" на правом фланге – пытался закипятить на сухом спирте кружку воды для чая. Сначала начал работать миномёт, пришлось вернуться к себе. После миномётного обстрела подключились танки. Танков было несколько, но это уже потом поняли. А в тот момент все пытались найти этот блуждавший танк, который появлялся то в одном, то в другом месте. После каждой серии залпов мы высовывались из укрытий и искали, откуда же он стреляет. Находили его по звуку, по выхлопным газам из-за посадки. Иногда даже успевали заметить, откуда производится выстрел. "Сокол" один раз выстрелил из "мухи" в его сторону. За счёт высоты снаряд пролетел большое расстояние, но долететь до танка шансов у него не было. Единственная надежда была на то, что удастся скорректировать на них артиллерию.
Танки катались на расстоянии километра. Расстреливали наши позиции волнами – массированный обстрел, короткая передышка, снова обстрел. Во время каждой волны я садился под навес и пережидал. Когда обрабатывали нашу часть горы и снаряды ложились рядом, было слегка неприятно. Всё сотрясается одновременно, по всему телу. И картинка перед глазами дёргается вправо-влево, как-будто кто-то взял планету и потряс. Сверху ссыпалась земля с перекрытия. Из стенок выбивалась бетонная пыль и стояла в воздухе. В какой то момент, после взрыва рядом, я оглох на левое ухо, и после слышал им только звон.
Вообще за время обороны Саур-Могилы контузию наверное получили все, в разной степени. Ещё был интересный эффект: в первые недели левым ухом не слышал, а громкие звуки я воспринимал как удар по расстроенной струне рояля где-то внутри головы. Это добавляло музыкальной эстетики к обстрелам из "градов".
Моё укрытие хорошо держало взрывы по бокам. Разрушить его можно было только прямым попаданием. Я читал про себя "Отче Наш" и представлял, что я – маленький, математическая точка в этой вселенной – нет меня и попадать не в кого. Когда поднятые взрывами земля и пыль в первый раз закрыли солнце, я успел удивиться, откуда взялись облака, почему потемнело? Потом, когда "облако" снесло, я понял, в чём дело. Больше уже не удивлялся.
Проблема с танками в том, что когда они недалеко, ты не успеваешь услышать звук выстрела раньше взрыва и среагировать, и цепочка вижу – целюсь – стреляю у танка короткая – это не миномёт… Вообще вся арт-подготовка была похожа на игру, где из дырок высовываются суслики, а по ним надо попасть молотком… есть такая глупая компьютерная игрушка… в этой игре сусликами были мы.
В очередной раз, когда мы повысовывались и высматривали этот танк, я увидел, что сбоку бегает "Охотник". Он под укрытием каменной стены "охотился" за танком. Ещё удивился его смелости. Одно дело торчать как суслик из норки, и совсем другое – покинуть эту норку под обстрелом. В очередной момент, когда "Охотник" приподнялся с биноклем над стеной, в его сторону прилетел снаряд. Уже приседая, я видел боковым зрением, как взорвалась стена перед Иваном. Когда отгремели взрывы, я высунулся, уже мысленно похоронив его. Но на том месте, где он был, лежала только кучка камней, его не было. И у меня отлегло от сердца.
Как я узнал потом, его контузило и присыпало камнями. Он, ничего не слыша и с трудом понимая, где он, выбрался и побрёл в сторону пулемётчиков на левом фланге.