Владислав Петров. Покинутые и шакал. Фантастическая повесть.
Александр Чуманов. Обезьяний остров. Роман.
Виктор Пелевин. Девятый сон Веры Павловны. Фантастический рассказ.
Стихи: Анатолий Гланц, Дмитрий Семеновский, Валентин Рич, Николай Каменский, Николай Глазков, Даниил Клугер, Михаил Айзенберг, Виталий Бабенко, Евгений Лукин, Евгений Маевский, Михаил Бескин, Робер Деснос, Юрий Левитанский, Дмитрий Быков, Василий Князев.
Филиппо Томмазо Маринетти. Первый манифест футуризма.
За десять недель до десяти дней, которые потрясли мир. Из материалов Государственного Совещания в Москве 12–15 августа 1917 г.
Игорь Бестужев-Лада. Концепция спасения.
Норман Спинрад. USSR, Inc. Корпорация "СССР".
Владимир Жуков. Заметки читателя.
Иосиф Сталин. О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников. Доклад на пленуме ЦК ВКП(б) 3–5 марта 1937 года.
Вячеслав Рыбаков. Прощание славянки с мечтой. Траурный марш в двух частях.
Михаил Успенский. Протокол одного заседания. Злая сатира.
Содержание:
К читателям альманаха 1
Владислав Петров - Покинутые и шакал 1
Александр Чуманов - Обезьяний остров 15
Виктор Пелевин - Девятый сон Веры Павловны 61
Анатолий Гланц - Экологическое, и другие стихи 66
Дмитрий Семеновский - Политические святки 66
Валентин Рич - Надоело! 66
Николай Каменский - Резонно 66
Николай Глазков - Ворон и другие стихи 66
Даниил Клугер - Гамельн и другие стихи 66
Михаил Айзенберг - Стихи 66
Виталий Бабенко - Завтра 66
Филиппо Томмазо Маринетти - Первый манифест футуризма 67
За десять недель до десяти дней, которые потрясли мир 68
Игорь Бестужев-Лада - Концепция спасения 76
Норман Спинрад - USSR, Inc - Корпорация "СССР" 81
Владимир Жуков - Заметки читателя 82
Евгений Лукин - Гласность 84
Евгений Маевский - Слова для запоминания 84
Михаил Бескин - Веселая пора 84
Робер Денсон - Пробуждение и другие стихи 84
Завтра 84
Холм 84
Юрий Левитанский 85
Дмитрий Быков 85
Василий Князев 85
Иосиф Сталин - О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников 85
Вячеслав Рыбаков - Прощание славянки с мечтой 90
Михаил Успенский - Протокол одного заседания 95
Примечания 96
Фантастический альманах "Завтра"
Выпуск четвертый
Скажите, что произойдет в
будущем,
и мы будем знать, что вы
боги…
Книга пророка Исаии
41.23
К читателям альманаха
Уважаемый читатель!
ЗАВТРА считает для себя главными три проблемы:
отражение в литературе страхов и отчаяния человечества в наше страшное и отчаянное время;
попытки воссоздать в литературных образах те общественно-политические идеалы, к которым всем нам надлежит устремляться;
простое незамысловатое удовольствие от чтения - непременное условие при разрешении первой и второй проблем.
Будущего еще нет, оно лишь гадательно. О нем с уверенностью можно сказать только одно: оно неизбежно. Если ночью высыпали звезды, то утро скорее всего будет ясным. В ночном "сегодня" звезд не видно. В этом смысле альманах ЗАВТРА - попытка взглянуть вверх и оценить погоду.
Не надо искать в этой книге только будущее человечества и литературы; здесь собраны все времена в их литературных производных. И настоящее (публицистика), и прошедшее (воспоминания), и будущее в прошедшем (антиутопии), и перфект (коммунистические утопии), и даже забытый плюсквамперфект докоммунистических утопий.
Но все времена, события, явления и факты интересуют альманах ЗАВТРА с точки зрения их значимости для завтрашнего дня.
В предыдущем, третьем выпуске альманаха были напечатаны:
Роман-буфф Василия Лобова "Дом, который сумасшедший";
"Рассказ о добром товарище Сталине" Вячеслава Рыбакова;
ретрофантастический рассказ Кира Булычева "Единая воля советского народа…"
"Крокодил, или Три дня из жизни Красного Прищеповска " Михаила Козырева;
инструкции для агентов Чрезвычайных Комиссий и другие произведения и документы.
Теперь перед вами четвертый выпуск ЗАВТРА.
Людвиг ван Бетховен. Ludwig van Beethoven.
Первый эскиз "Оды к радости" Rough draft of "Ode to Joy "
Владислав Петров
Покинутые и шакал
Стреляли, но не очень. На всякий случай я выключил свет.
Все может быть. Наш замзав Аинька поведал вчера коллективу жуткую историю. Кто-то накапал, будто он устроил в лоджии крольчатник. Вечером к нему явилась инспекторша из санэпидемстанции, и завтра эту инспекторшу хоронят. Как в том анекдоте. Метрополиец звонит начальнику своей жены сообщает, что она сегодня на работу не придет. "А завтра?" - спрашивает начальник. "И завтра". - "А послезавтра?" - "И послезавтра". - "А после послезавтра?" - "Как, слушай, после послезавтра придет?! После послезавтра хороним!" Тут инородцы, - даже те, кто слышал этот анекдот тысячу раз, взрываются хохотом. И мы смеялись, когда Аинька а кстати его вспомнил: уж больно точно схвачен метрополийский характер. Как реагируют метрополийцы, не знаю. Думаю, что никак не реагируют, потому что вряд ли кто при них такое станет рассказывать.
Вообще-то метрополийцы почем зря инородцев не трогают, но дразнить их не стоит. А лучше - без надобности вовсе не попадаться им на глаза, особенно сейчас, когда творятся непонятные вещи с ценами и все ищут виноватых. Повышают цены - народ начинает бунтовать, и Руководство, боясь за себя, тут же дает задний ход. Понижают - сразу пустеют прилавки. Смешно, хоть плачь.
Когда метрополийская толпа собирается у Дома Руководства, мы тоже не прочь покричать: "Даешь колбасы!" - и кричали бы, но останавливает одно обстоятельство. Иногда Руководство откупается вермишелью или там скумбрией в томате из стратегических запасов, но чаще откупаться нечем - закрома пусты. Тогда как бы само собой возникает мнение, что все съели инородцы, то есть мы. И нам становится не до вермишели со скумбрией. Наш экономист Г. А-й, с его типично инородческой внешностью, однажды три часа просидел, запершись в кабинке женского туалета на проспекте Согласия, пока метрополийцы не успокоились. Они - народ отходчивый, надо отдать им должное.
Так вот, по рассказу Аиньки, инспекторшу завтра хоронят потому, что он сидит со светом в любую стрельбу и не задергивает шторы. Пуля угодила ей в переносицу. Кровь хлынула на персидский ковер, доставшийся Аиньке от бабушки, работавшей когда-то посудомойкой в иранском консульстве. Благодаря бабушке Аинька почему-то считает возможным намекать на свое родство с Грибоедовым. Но позавчера ему было не до Грибоедова. Аинька пробовал замыть пятна, они как будто исчезли, но потом, когда ковер высох, обманным путем проявились и расплылись. Теперь придется нести ковер в химчистку, но, во-первых, там его могут окончательно испортить, а во-вторых, до ближайшей химчистки надо преодолеть баррикаду и два шлагбаума у постов муниципальной милиции. К тому же химчистка на правой стороне Суверенитетской, а правая сторона Суверенитетской - это даже кошки усвоили - при обстреле наиболее опасна…
Забавно, но, пока Аинька не упомянул кошек, вся контора слушала его вполне серьезно, а Л. С., дура набитая, и после целый день надоедала ему вопросом, правду он рассказывал или нет. Аинька многозначительно улыбался и был непробиваем, как скала.
Выстрелы, стоило мне затемниться, стихли. Но рисковать все равно не следовало. На ощупь я отыскал брошенные на диване газеты и пошел в ванную. Она глухая, и это очень удобно. В ванне хранится запас воды, а поверх лежит деревянный щит с матрацем. В ногах стоит тумбочка с телевизором. Снизу, от воды, веет сыростью, но зато можно спокойно читать и смотреть телевизор. Обычно я совмещаю и то, и другое.
Я включил телевизор, но не успел экран засветиться - это процесс долгий: трубка села, а новую не достать, - как где-то рядом ухнул взрыв. О-о-о! Тут никакой светомаскировкой не спасешься. Первая реакция - вырубить из противопожарных соображений телевизор и прижаться спиной к несущей стене, как учили на курсах гражданской безопасности. Но до стены я не доскакал, потому что понял: не взрыв это, а шалит неисправный кран у соседа слева. Идиот, руки не к тому месту приклепаны, прокладку заменить не может, из-за него газеты в ванне утопил.
Пока я отодвигал щит, они основательно раскисли. "Свободную Метрополию" на инородческом я развесил на водопроводных трубах, а прочие скомкал и кинул в угол. Когда лег, перед глазами закачался мокрый газетный лист с перевернутыми вверх ногами заголовками: "Инородии опять задерживают поставки горючего" и "Я сохраню Метрополию в сердце!.." Изложение второй заметки я уже слышал по радио. Знаменитый инородческий поэт Ев. В., совершивший блицкруиз по Метрополии, расхваливает солнце метрополийского неба, терпкость метрополийского вина и терпимость метрополийцев к инородцам. Он несколько раз повторяет рядом два слова - "терпкость" и "терпимость", ему видится в этом какой-то смысл. Бог ему судья! Надеть бы на Ев. В. шкуру инородца - интересно, как он тогда запоет?! Да ведь не захочет, рогом упрется, хоть железной рукой загоняй его к этому счастью.
А жаль: мастеру художественного слова не вредно было бы познать изнутри эту сторону жизни. И любому метрополийцу - не вредно. Стать инородцем просто: запись в пятой графе изменяется с потерей метрополийской прописки, и, значит, достаточно переселиться с родины предков. Куда - не важно. Родина предков - суть Метрополия, все остальное - Инородии. Поначалу, как образовался Союз Свободных Суверенных Метрополий, возникало немало путаницы, но постепенно народ привык. Те, кто оказались в метрополийцах, - а их подавляющее большинство, - привыкли без труда и считают нынче сие изобретение гениальным. Прочие привыкать не хотели вовсе, кое-кто даже за оружие схватился, но - сила солому ломит, и инородцы признали себя инородцами. Слухам о глубоко законспирированной инородческой организации я не верю - вся наша оппозиция метрополизму начинается и заканчивается кухонной болтовней. Кому же совсем становится невмоготу, те берут ноги в руки и действуют согласно популярному во всех Метрополиях лозунгу "Чемодан - вокзал - Инородия!". Если повезет, запишут в беженцы, дадут работу, какое-никакое жилье и прописку, а с ней новую запись в пятой графе; если не повезет - придется помыкаться.
Разбудили меня взрывы за стенкой. Значит, сосед встал и умывается. А мне можно поваляться, потому что никуда не идти. Раз в две недели по воскресеньям мы всей конторой собираемся у кого-нибудь дома и тем как бы пытаемся доказать, что бытие не определяет сознание. Плевать, дескать, мы хотели на то, что творится вокруг, дескать, выше мы всего этого. Сегодня моя очередь, то есть - моей квартиры. Моя задача - прибрать, занавесить окна до полной светонепроницаемости и занять у соседей стулья. И еще: если удастся, купить хлеба. Остальное, что по карточкам, каждый принесет с собой. С выпивкой будет по-королевски: во-первых, У. Ю. добыл полтора литра спирта - говорит, будто слил на станции из цистерны, но я не верю: хиловат У. Ю. для таких подвигов; во-вторых - это уже мой личный сюрприз, - на кухне под раковиной у меня стоит полиэтиленовая канистра с настоящей изабеллой. Это подарок тети М., соседки-метрополийки, которая знает меня с рождения. Когда-то родители подкармливали ее с детишками: мой отец директорствовал на металлургическом комбинате, его месячная зарплата равнялась годовой пенсии, которую тетя М. получала за мужа, погибшего на Глупой войне. А теперь тетя М. помогает мне. Ее сын - важная шишка в Обществе защиты метрополийской нации, настолько важная, что распоряжается дополнительными талонами. Через тетю М. кое-что перепадает и мне. А сынок ее - мерзкий тип и, по-моему, законченный фашист - одно место работы чего стоит! На улице я стараюсь его не узнавать, но недавно мы столкнулись на лестнице, и пришлось любезничать. Хорошо еще, что рядом бабахнуло и посыпавшиеся на головы стекла прервали наш крайне оживленный разговор. Потом выяснилось, что взорвалась котельная при бане, а почему - Бог весть. Слухи витают самые невероятные. Если набраться смелости и выйти на балкон, можно увидеть, что от той бани осталось…
Но на улице постреливают, и на балкон мне совсем не хочется. Я еще не спятил подобно Шу-цу. Тот бы с утра до вечера гарцевал над печальными развалинами. А я лучше поваляюсь.
Я вытянулся и большим пальцем правой ноги достал клавишу телевизора. Метрополийские программы я не смотрю, у меня и антенна на них не настроена, но здесь у нас принимаются две инородческие. Я люблю их уже за то, что они частенько кусают наших метрополийцев. Правда, последствия этого мне нравятся куда меньше самих передач. Дело в том, что метрополийцев от антиметрополийских программ за уши не оттащишь: пыхтят, как перегревшиеся чайники, но - смотрят! Площадь у Дома Руководства и та пустеет. Но не успевают отмелькать последние кадры, как толпа снова выплескивается на улицы и, забыв на время о пшенке-тушенке, требует одного лишь - наказать клеветников-инородцев. В такие часы на улицах лучше не появляться, и мы забиваемся в щели, а Руководство, обычно сидящее в щели, наоборот, возникает на правительственном балконе, упакованном в пуленепробиваемое стекло, солидаризуется с народом в его справедливых требованиях и обещает наказать соответствующую Инородию чем-нибудь вроде прекращения поставок фиг и фиников, которые Метрополия получает по бартеру в обмен на изделия народных промыслов и реэкспортирует в Инородии.
Засветившись, экран явил инородческих депутатов, спорящих о налогах и степенях свободы личности. Особенно усердствовал один, грузный, в мешковатом костюме, к месту и не к месту поминавший осознанную необходимость. Остальные морщились и безуспешно пытались его перебить. Наконец, должно быть умаявшись, он откинулся в кресле и сказал: "Да что тут говорить, ясно все!.." Что ему ответили, не знаю, поскольку нога, перед тем пару раз промахнувшись, попала-таки на клавишу. Телевизор булькнул и продемонстрировал взрыв сверхновой. Теперь она будет рассасываться не меньше часа.
Некоторое время я развлекался, читая висящую вверх ногами высохшую и пожелтевшую "Свободную Метрополию", и сделал вывод: когда читаешь метрополийскую прессу вверх ногами, она не так раздражает. Потом я едва снова не заснул, но почувствовал голод. Сразу вспомнился Портос, наставлявший Мушкетона словами: "Кто спит - тот обедает". Пока я раздумывал, стоит ли следовать мушкетерскому совету, сон отступил. Я спрыгнул со щита, схватил веник и сделал пяток выпадов в направлении прикнопленного в головах ванны плаката, на котором орангутанг облапил сладострастно всеми четырьмя конечностями грудастую блондинку. Придав себе таким образом бодрости, я пошел на кухню. Окно здесь до половины загорожено куском листовой стали. В пасмурные дни, как сегодня, темновато, зато - надежно. Я не оригинал: вон Л. Э., живущий в шанхае-самострое, умудрился обложить стены своей халупы плитами с разбитого БТРа.
Закусив гороховой колбасой, я для полноты счастья решил позволить себе чашечку кофе. Сын принес вчера тете М. полкило, и она отсыпала мне от щедрот своих. Умением варить кофе я обязан науке Вовадия, моего давнего приятеля. Вовадий - бездельник-профессионал. В стародавние времена родители, дабы уберечь его от службы в армии, купили ему вялотекущую шизофрению. Приобретение оказалось удачным. Вовадию назначили пенсию, которая сохранилась и в метрополийском исполнении. Но платят немного - как раз столько, чтобы отоварить карточки. На кофе, до которого Вовадий большой охотник, не хватает. В связи с этим его длинный нос так натренировался, что чует кофе в чужом кофейнике за тысячу верст. Не шучу. Но выдающийся нюх - не главный талант Вовадия. С пенсионной скуки он обнаружил в себе способности к малеванию лозунгов и с тех пор, как на жгучие призывы опять повысился спрос, мог бы этим хорошо зарабатывать. Через тетю М. я составил ему протекцию в Общество защиты метрополийской нации, но увы: рожденный ползать, летать поленится.
Согласно рекомендациям Вовадия, я перемалываю кофе дважды, нет - трижды! Чем мельче - тем лучше. Я люблю кофе по-турецки: густой, черный-пречерный, горьковатый и обязательно из малюсеньких чашечек - есть у меня такие чашечки, сейчас я помою такую чашечку! - и чтобы запивать ледяной водой. Но… фиг мне ледяная вода! Мой холодильник вышел из строя на заре Метрополии. Не успел я стать в очередь, как был принят Закон о Приоритете, и очередь распалась на две части. А внутри каждой - льготные подочереди ветеранов Большой и Глупой войн, жертв конфликтов, многодетных матерей и матерей-одиночек, граждан особо полезных обществу и прочая, прочая, прочая. В настоящий момент я пребываю в середине двенадцатой тысячи по списку обшей инородческой.
Огонек под кофейником слабый-слабый. Газеты полны утверждений, что газодобывающие Инородии, предчувствуя холодную зиму, заранее хотят приучить метрополийцев к недопоставкам топлива. Огонек слабый, но отходить от плиты нельзя. Вдруг прибавят газ, и облачко пенки прольется нежно-коричневым дождиком. Под дулом автомата не отойду, пусть из пушки в окно палят - не отойду.