- Все, - и Порфирий Абдрахманович грузно поскакал прочь, придерживаясь, по возможности, нижних ярусов веток как более надежных. Но еще долго мелькала в ночи его голубая повязка на ноге, сделанная, вероятно, из люминесцентного пластика. А уж когда совсем перестала мелькать, обезьяны вновь оживились.
- Человек! - уважительно сказала Нинель.
- Да, - уважительно поддакнул не то Роберт, не то Жюль.
- Человек! - как-то не очень определенно откликнулся Самуил Иванович.
- Вы знаете, Самуил Иванович, как я вас уважаю, - построжела вдруг Нинель, - попрошу больше при мне не делать каких бы то ни было намеков в адрес оберпредседателя.
- Да что вы, голубушка, Господь с вами, разве я смею?
- Смеете, вы много чего смеете, а потому плохо кончите. Я вас в который раз прошу подумать над моими словами, вы же не можете сомневаться в моем искреннем уважении к вам.
- По-моему, вы преувеличиваете, хотя, если угодно, милая Нинель, я умолкаю.
- Угодно, вот именно, - завершила разговор Нинель, из которого казавшийся безучастным Борис Арнольдович выяснил, что все очень неоднозначно в этом мире четвероруких человеков, все очень многозначно и необходимо обязательно и быстро стать равноправным жильцом этого мира, ибо не скоро удастся попасть на захламленный гудаутский пляж, где безутешные Наташа, Марина и Иринка уже не ждут его живым из морских вод, а с ужасом ждут опутанный водорослями хладный труп, который никакие водолазы ни в каком земном водоеме не сыщут.
Пока еще Борису Арнольдовичу и в голову не приходило, что никто и нигде не ждет его хладный труп, поскольку утопающий давно спасен благодаря умелым и своевременным действиям военных, дай им, Господи, здоровья, а также успехов в боевой и политической подготовке!
Опять Роберт и Жюль подхватили Бориса Арнольдовича под мышки и поскакали с ветки на ветку. Самуил Иванович и Нинель держались сзади и, конечно, время от времени перебрасывались какими-то репликами, но разобрать что-либо было невозможно.
Скоро среди ветвей стали опять попадаться сооружения, похожие на КПП. Все больше и больше их становилось. Ага, догадался Борис Арнольдович, который уже перестал закрывать глаза, это и есть их Город. Именно в таком жилище из веток придется в ближайшее время жить. И он обрадовался, потому что уже был готов к самому худшему - если бы оказалось, что местная публика так и спит на дереве, привязавшись к нему хвостом. Тропики же. Тепло.
Наконец гнезд среди ветвей стало так много, что кое-где за ними стволов не видно было. Гнезда разных размеров и форм просто лепились друг к дружке наподобие сот.
- Приехали! - облегченно выдохнули и Роберт и Жюль одновременно.
Тут и Нинель с Самуилом Ивановичем приблизились вплотную.
- Ну что же, - сказал старик, - мы не смеем более вас задерживать, надеемся со временем стать добрыми друзьями, а пока - спокойной ночи на новом месте, и желаем вам уснуть с уверенностью об окончании самых больших в вашей жизни неприятностей.
- Спасибо, и вам спокойной ночи! - скромно, но с достоинством ответил Борис Арнольдович.
До сих пор реакцию на любое его слово было наблюдать интересно. Долго еще не могли местные жители свыкнуться с мыслью, что имеют дело не с дрессированным животным, а с человеком разумным. И Борису Арнольдовичу были потому близки эти чувства, что совпадали с его собственными.
Соседи ускакали по своим гнездам-коконам и сразу затихли там. Борис Арнольдович и Нинель остались одни.
- Ну вот, - подчеркнуто громко произнесла Нинель после паузы, - здесь я и живу. Вообще-то у нас каждый вечер мероприятия, но сегодня мы уже опоздали. Вы, я думаю, понимаете, что жилье должно быть строго индивидуальное. Так что вам придется пожить в моем, пока свое построите. А я с детьми буду. Только с детьми, вы наверняка понимаете, можно иметь совместное жилище. У меня, между прочим, двое детей осталось от погибшего мужа.
При этих словах у Нинели в голосе послышалась слеза, ну совсем как у настоящей женщины, послышалась и исчезла, сменилась прежней деловитостью и официальностью.
- Девчонки! - крикнула Нинель.
И тотчас из кокона, который был побольше, выскочили две потешные маленькие обезьянки.
- Надо же, не спят, - удивилась мать, - впрочем, они меня всегда дожидаются с пастбища, без гостинцев не ложатся, прямо беда с ними.
Тут в ее голосе, опять же как у настоящей женщины, послышались нежность, умиление и материнская гордость.
- Вот, познакомьтесь, пожалуйста, Борис Арнольдович, эта - Калерия, ей - семь, а эта, косоглазенькая, Елизавета, ей - восемь. Хотя вам, наверное, на первых порах будет трудновато их различать.
Борис Арнольдович хотел познакомиться, как подобает взрослому знакомиться с детьми, но дети не ведали пока еще об условностях и этикетах, ничем в этом смысле не отличаясь от прочих детей, они не позволили к себе прикоснуться, а, схватив из материнской сумки по одному большому плоду, забились в кокон и нипочем не захотели оттуда выйти, как Нинель их ни уговаривала. Только беспрестанно хихикали в ответ.
- Сиротки, измучилась я с ними, - скорбно сказала Нинель, оставив детей в покое, - безотцовщина. Прямо боюсь, что из них получится. Ну, давайте я вам покажу, как и что…
И Нинель юркнула в круглый лаз того гнезда, что было поменьше, дав Борису Арнольдовичу знак следовать за ней. Из дыры густо пахнуло псиной и еще чем-то малоприятным. Борис Арнольдович замешкался.
- Ну где вы там?
Делать было нечего.
- Это - кокон женский, - громко объясняла Нинель, - он по величине - средний, чтобы общаться с мужем, у кого он есть. Мужской кокон - самый маленький. Детский - самый большой. Строительство жилья у нас - дело сугубо личное. Каждый строит себе сам. Детям, естественно, помогаем… В общем устраивайтесь, отдыхайте, будьте как дома…
Нинель уже вылезла из кокона, чтобы отправиться к себе, но что-то ее остановило в последний момент. Как выяснилось через мгновение, это было любопытство.
- Послушайте, Борис Арнольдович, а все-таки, между нами, я никому не скажу, все-таки откуда вы? С Полуострова или с Материка? Или, может, вообще с другой планеты? А там у вас мясо едят? Одежду носят? Как вы относитесь к техническому прогрессу? - выпалила свои вопросы торопливым шепотом Нинель, то и дело она прикладывала палец к губам и опасливо озиралась, словно эти вопросы можно было не только подслушать, но и подсмотреть.
Господи, изумился Борис Арнольдович, в конце концов не так уж удивительно, что обезьяны и говорят, куда удивительней, что они задают одни и те же вопросы в одном и том же порядке!
- Да что вы, в самом деле, секретничаете там, где ничего секретного не может… - высунулся из кокона Борис Арнольдович, но закончить мысль не успел. Большая, сильная, шершавая и, вероятно, не очень чистая ладонь зажала ему рот. Это произошло так неожиданно, что он на какое-то время и сам потерял дар речи…. А потом твердо сказал: - Я гражданин СССР! Я честный советский инженер! Технолог!
Правда, он собирался произнести эти слова с гордостью и во весь голос, а вышло шепотом и как бы виновато. Не так он представлял себе контакт цивилизаций.
- А что такое СССР?
- Страна такая! На планете Земля. В Солнечной системе. Между прочим, самая лучшая страна. Самая большая. Шестая часть всей суши…
- Нет такой страны на планете Земля!
- Интересно… А что же в таком случае есть?
- Сейчас, наверное, только одна страна - наш Остров. А остальные две, Полуостров и Материк, или уже погибли, или погибнут вот-вот под развалинами своего людоедского Прогресса. Что, между прочим, у нас известно каждому.
- А это как называется? - Борис Арнольдович ткнул пальцем вверх.
- Луна, естественный спутник Земли.
- А это?
- Созвездие Велосипед.
- А мне оно больше напоминает землечерпалку. Знаете, на нашем небе есть созвездие, похожее на велосипед сильней, чем ваше, но называется оно Большая Медведица.
- Боже, я так и знала, что вы с другой планеты. Но чтобы она называлась так же, как наша, непостижимо.
- Возможно, и с другой. А возможно, и не совсем. У нас тоже есть Луна, а днем - Солнце.
- И у нас.
- Вот видите. Но, с другой стороны, на нашей Земле - сотни стран. А на вашей - только три.
- Но язык…
- Вот-вот! Это самое невероятное! Как это объяснить? Вот штука. Однако я прилетел не из космоса. Если бы из космоса, все было бы гораздо проще. А я купался себе в море, потом внезапно налетел шторм, и все смешалось, земля, небо, море. Кстати, море называлось Черным. У вас такого нет?.. Вот, а у нас есть. Все смешалось, и берег исчез, я уж совсем было утонул… А может, я все-таки утонул? Может, я уже в Раю? А что - тепло, сытно, райские птицы поют. Может, все вы - хвостатые ангелы?.. Знаете, у меня ведь тоже двое дочерей. Марине - девять, Ирине - четыре… И жена Наташа…
Тут Борис Арнольдович заплакал. Второй раз за день. Хотя какой день, к тому моменту, наверное, половина ночи прошла.
Он плакал несколько минут, а Нинель гладила его по спине своей шершавой лапой и не говорила ничего.
- В общем, как это ни дико звучит, наверное, произошло следующее. Наверное, во время шторма или даже под воздействием его каким-то образом открылся ход в параллельный мир. Возможно, этот параллельный мир даже отчасти совмещается с нашим миром, как сиамские близнецы частично совмещаются друг с другом. Иначе откуда такие совпадения. И не исключено, что где-то здесь, в вашем мире, живет моя семья, точнее, ее параллельный аналог. Конечно, выглядит она неузнаваемо, и я для нее - вовсе не я… Впрочем, все это из области ирреального… Из жизни, так сказать, мнимых единиц… - уняв слезы, Борис Арнольдович рассуждал совершенно спокойно, даже, пожалуй, равнодушно.
- Да-а-а… - протянула Нинель после затяжной паузы. - Да-а-а… Знайте, все это в ближайшие дни вас обязательно попросят повторить в другом месте. Может, местах. Будут требовать максимум подробностей. Вы, конечно, вправе поступать как сочтете нужным, но имейте в виду, ваша гипотеза слишком невероятна. Не лучше ли без гипотез, один голый сюжет, а?
- Понимаю. Так просветите меня, что за жизнь на Полуострове и Материке? Что я мог бы о ней рассказать в других местах?
- А вот это - нет. Извините, ничего такого не могу. И так уже много лишнего наговорила. У нас, видите ли, существуют общеизвестные вещи, о которых, однако, беседовать считается неприличным. А просвещать могут только специально на это дело поставленные. А что касается ваших плавательных доспехов, - еще добавила Нинель, подумав, - то я утречком сбегаю за ними. Ради вас пойду на еще одно нарушение норм нравственности. Надеюсь, вы это оцените снисходительно, не заклеймите меня позором… Шучу, шучу… Я принесу, но вы их сразу спрячете. Потому что иметь какие-либо вещи у нас, знаете ли, не заведено…
Ну почему меня так и подмывает с вами откровенничать? Это не к добру, но не могу ничего с собой поделать, хочется и все! Так вот, мой Петя, Царствие ему небесное, тоже без уважительной причины оказался на земле. Где его сожрал тигр. Прямо на моих глазах, между прочим. Вы не поверите, зачем он, покойничек-то мой, с дерева спустился. Я об этом еще никому не говорила. А вам скажу. Он хотел в честь моего дня рождения стукнуть тигра палкой. Просто взять - и стукнуть. Представляете? И погиб. Из-за меня. Никогда себе не прощу. Хотя все равно не смогла бы его остановить. Такой уж он был, мой Петр…
И Нинель ускакала в детское гнездо. И было долго слышно, как ворочается она там, укладывая свое большое тело поудобней, как повизгивают Калерия и Елизавета, как уркает на них мать, пугая каким-нибудь обезьяньим бабаем или младшим председателем, чтобы спали и не возились.
Потом в соседнем гнезде стихло. А Борис Арнольдович еще некоторое время не мог заснуть.
Борис Арнольдович лежал и размышлял о том, что с обезьяньего острова, конечно, надо бы выбраться поскорее, но особо торопиться вряд ли стоит, поскольку не каждый день представляется человеку возможность побывать в параллельном мире, не исключено, что такая возможность вообще представилась впервые в истории человечества, и глупо было бы бежать отсюда, выпучив глаза и крича "Мама!". Кроме того, похоже, на Острове довольно строгие порядки, во всяком случае, многое указывает на это. Вполне вероятно, что так просто отсюда не выпускают, и пока не стоит громогласно объявлять о своем желании покинуть гостеприимных хозяев, а надо сперва как следует разобраться в обстановке. Но главное, пока совершенно не ясно, как этот странный мир можно покинуть. Совершенно не ясно, как вернуться домой. И можно ли вообще вернуться. В принципе. Теоретически. Не исключено, что вернуться вообще нельзя. О чем думать, конечно, не хотелось…
И Борис Арнольдович решил возможность возвращения принять пока за аксиому. Например, такую: если снова приплыть на то же самое место, где его полуживого обнаружили дельфины, так немедленно разыграется шторм и будет бушевать, бушевать, а когда стихнет, то вдали обязательно обнаружится захламленный гудаутский пляж. Вот и все. Вероятно, такая аксиома шла от неосознанной веры в существование некоей всеобщей симметричности. Людям, между прочим, органически присуща эта вера.
Таким образом, и чисто технических, и чисто теоретических проблем набиралось немало. Как ни крути, а выходило, что надо довольно основательно разобраться в обстановке, в обычаях и нравах обезьяньего стада, чтобы рассчитывать на успех какого бы то ни было плана. И, еще раз определив для себя программу-минимум - вжиться в новое сообщество, стать для него, по возможности, своим, а уж потом затевать что-то, - Борис Арнольдович наконец уснул.
Он проснулся, когда солнце уже стояло высоко. Высунул голову в лаз, обвел взглядом мир, который до этого видел лишь в бледно-желтом свете ночного светила. Параллельный мир был хорош. Это сразу бросилось в глаза. В нем порхали яркие огромные бабочки, а также яркие огромные птицы, впрочем, птицы были не только огромные, но и совсем маленькие. В параллельном мире имелось также идеально голубое небо, серьезные деревья с толстыми клеенчатыми листьями, и не было в нем, судя по всему, никаких экологических проблем. Чего не мог не заметить человек из экологически опасного века.
Потом Борис Арнольдович оглядел приютившее его логово. Сквозь дыру в него проникал толстый солнечный луч, и было достаточно светло, чтобы видеть каждую деталь сооружения. Рассказать бы кому, мелькнуло в голове Бориса Арнольдовича. Уже ради того надо во что бы то ни стало вернуться. Иначе зачем все приключения?
Внутреннее убранство жилого кокона было предельно простым. Лежанка, устланная сухой травой да птичьим пухом, что-то вроде полочки в изголовье. Несколько уже известных плодов на полочке. Надо понимать, завтрак для постояльца.
"Если все время будут кормить этими огурцами или, не знаю, бананами, взвоешь", - подумал мимоходом Борис Арнольдович, азартно втыкая зубы в зеленовато-желтую сочную мякоть, имеющую непередаваемый вкус несовместимого. Еще не раз предстояло удивиться неприедаемости пищи в этом мире, пока Борис Арнольдович понял наконец, что местные плоды включают в себя не только полный набор необходимых аминокислот, но также и многое другое, дающее поразительные эффекты. Пугающие порой…
После еды стало совсем весело. В голове - умиротворение, в животе - приятный груз. Умыться бы, откуда-то залетела запоздалая, неуверенная мысль. Она побыла недолго.
Опять Борис Арнольдович ощутил себя исследователем неведомого, как ощущал накануне, ныряя в глубь Черного моря с подводным ружьем. И вылез наружу. И обнаружил, что все принадлежности для подводного плавания и охоты уже висят возле гнезда. Захотелось их сразу же спрятать от посторонних глаз, но тут же выяснилось, что вместе с принадлежностями висит вниз головой еще и некий тип, с голубой повязкой на ноге. Или на нижней руке. Висит и жует что-то, словно бы вовсе не видит Бориса Арнольдовича.
Борис Арнольдович небрежно закинул принадлежности в дыру кокона, так женщины снимают с веревки свое белье, если кто-то посторонний неожиданно приходит в дом, закинул небрежно и лишь тогда посмотрел на незнакомого начальника. Чего, мол?
Незнакомец сразу перестал жевать, крутнулся вокруг ветви, на которой сидел, и сразу оказался сидящим на ней верхом.
"Мне так сроду не научиться", - завидуя, подумал Борис Арнольдович.
- Что, выспался? Отдохнул? - сплюнув вниз длинную тягучую слюну, гражданин с повязкой на нижней руке словно продолжил прерванный разговор. - А я - Мардарий, младший председатель. Недалеко живу. Главный тут.
"Младший главный!" - усмехнулся про себя Борис Арнольдович, а вслух сказал:
- Очень приятно познакомиться! А где, простите, население?
- Известно где, взрослые пасутся, общественный фонд формируют, дети - на учебе. Все при деле. Кто не работает - тот не ест. Кроме тебя, само собой. Но ты у нас навроде гостя…
- Почему навроде? - несколько обиделся Борис Арнольдович.
- Потому, - наставительно произнес Мардарий, - что гостей приглашают, а ты без приглашения явился.
- Ну, во-первых, гостей не обязательно надо приглашать, друзья приходят без всякого приглашения, а во-вторых, с каких это пор мы с вами на "ты"? - еще больше обиделся Борис Арнольдович и, пожалуй, переборщил, забыв собственную установку сперва изучить и понять специфику, а уж потом…
Хорошо, что Мардарий оказался покладистым начальником, впрочем, возможно, его так проинструктировали.
- Ладно-ладно, - сказал он примирительно, - не очень-то! Вообще - не обижайся. Ты же еще ничего не знаешь, а уже обижаешься. А между тем мы все здесь, на Острове, потомственные интеллигенты. Да. И ты, я вижу, интеллигент. Хотя, кажись, не потомственный.
"Ой, какой проницательный, собака, - поразился Борис Арнольдович молча, - я ведь еще о своей родословной здесь не распространялся…"
- Но если все поголовно - потомственные интеллигенты, - продолжал Мардарий менторски, - то как прикажешь отличать председателей от непредседателей?
- Вы же придумали повязки.
- Всего одно отличие?
- Господи, но если вы - потомственные интеллигенты, то зачем же вам обязательно отличаться и подчеркивать свои отличия?!
- Хммм… - хмыкнул Мардарий, - не знаю, как у вас на Материке, Полуострове или еще где, а у нас субординация между разными слоями населения - наипервейшее дело. За нарушение судят по всей строгости, как и за нарушение одиннадцатой… Ой! - тут Мардарий вдруг осекся.
"Ага! Значит, у них какая-то одиннадцатая есть. Статья, наверное, - моментально догадался Борис Арнольдович, тоже проницательный мужик, - и значит, Мардарий нечаянно об этом сболтнул…" Борис Арнольдович решил попытаться как-то затушевать оплошность младшего председателя, чтоб тот не переживал.
- Хорошо-хорошо! Спасибо вам, Мардарий, ммм… простите, как ваше отчество?