А затем, что если в искусстве – в том числе в рассказе – "голый" результат, "голый" итог не существует, а существует процесс, то ведь и наука – это процесс, и в науке голый практический вывод очень часто гораздо менее ценен, чем ход творческой мысли, приведший к нему. Результат необходим; но ведь именно в процессе поисков перед Андрониковым и нами рисовалась картина, возникала пульсирующая плоть жизни. Это не "результат"? Вот почему медлит Андроников завершить наш путь…
И еще – еще ему немножко жаль, что к "мигу вожделенному" подходит очередной его труд, что, найдя искомое, он что-то и теряет, с кем-то вроде и расстается, – и вот теперь он старается чуть-чуть отдалить этот миг расставания…
Так я подумал, читая главу о записках Анненковой, которые Андроников искал долго и безуспешно и наконец нашел. И только успев подумать, я прочел:
"Вот они – в белых бумажных обложках…
Вы думаете я обрадовался? Нет! Я так привык искать эти записки, что мне показалось, будто у меня что-то отняли".
Если это юмор, то грустный. Ведь разве в рассказе важна лишь его развязка? Разве, слушая симфонию, мы с нетерпением ждем последнего аккорда? Разве, идя почти рядом с идущим, движущимся и потому живым Лермонтовым, нам скорее хочется остановиться и расстаться с ним? Если же это сожаление, то – радостное. Разве, расставшись с Лермонтовым, мы – вместе с жаждущим рассказывать нам о нем – не готовимся идти дальше, вперед, все к Лермонтову?
1964
СЕРГЕЙ БАРУЗДИН. Об Ираклии Андроникове
У возраста свои законы. Когда в 1938 году я впервые узнал Ираклия Луарсабовича Андроникова, он представлялся мне вполне взрослым и даже немолодым человеком. Мне было тогда двенадцать. И сейчас Андроников кажется мне точно таким же, как в ту пору, хотя изменения в своем возрасте я ощущаю явственно.
А тогда…
Тогда в журнале "Пионер" был напечатан первый рассказ Андроникова "Загадка Н. Ф. И.", к слову, в том же номере, где были опубликованы мои детские стихи.
Ираклий Луарсабович, кажется, по совету редактора "Пионера" Б. А. Ивантера, приезжал к нам в литературную студию Московского городского Дома пионеров, читал этот свой рассказ "в лицах", рассказывал о других поисках лермонтовских материалов, и все это было удивительно увлекательно и живо. Это запомнилось на всю жизнь.
Уже потом, после войны, я перечитывал "Загадку Н. Ф. И.", а позже услышал и другие рассказы Андроникова – "Портрет", "Подпись под рисунком", "Земляк Лермонтова", "Личная собственность", "Тагильская находка", "Сокровища замка Хохберг", "Чудеса радиотелевидения", "Сестры Хауф", "Заколдованное стихотворение", "Тетрадь Василия Завелейского", "Новый поиск", "Швейцария", "Давайте искать вместе!", "О новом жанре…".
Конечно же талант Ираклия Андроникова удивителен и неповторим.
И все же, когда в 1975 году чуть ли не впервые вышло "Избранное" Андроникова, это было открытие. Я взахлеб перечитывал все ранее слышанное из уст автора, и мне казалось это каким-то чудом: знакомые сюжеты в напечатанном виде представлялись совершенно новыми. И пусть не хватало голоса и мимики автора, манера его поразительно сохранилась в каждом рассказе. Даже интонации сохранились.
Признаюсь, подобного ощущения от прочитанного я не испытывал еще никогда. Крупнейший ученый-литературовед и талантливейший писатель – эти, казалось бы, несовместимые понятия слились в Андроникове. Даже в чисто научных работах его, к примеру, в книгах "Лермонтов в Грузии в 1837 году" и "Лермонтов. Исследования и находки", нет никакого академизма: они написаны на едином дыхании, легко и разговорно.
А как прекрасны его фронтовые рассказы (о генерале Чанчибадзе, в частности) и рассказы "остужевские" ("Горло Шаляпина", "Ошибка Сальвини" и другие).
Блестяще "показывает" Андроников таких разных людей, как Горький и Толстой, Качалов и Маршак, Всеволод Иванов и Шкловский, Соллертинский и Яхонтов, Остужев и Гаук.
Страсть к литературе, и прежде всего, конечно, к Лермонтову, и страсть к музыке, театру одухотворяют и собственно литературное творчество Андроникова, и его работу на телевидении и в кино.
Особо хочется сказать о телевидении. Здесь Андроников выступил в роли новатора. Точнее, особенности его дарования так естественно легли на телевизионный экран, что не удивительно появление на телевидении многих подражателей его во всех жанрах, даже далеких от андрониковского.
Прямым продолжением этой работы Андроникова на телевидении стали его монофильмы "Страницы большого искусства", "В Троекуровых палатах", "Портреты неизвестных", "Воспоминания о Большом зале", серии "Слово Андроникова" и "Невский проспект".
Все мы прекрасно помним блистательную книгу Ираклия Андроникова "Лермонтов. Исследования и находки", вышедшую в 1977 году. И признаюсь, сейчас, когда в руки мне попал отличный альбом "Лермонтов. Картины. Акварели. Рисунки" (М., Изобразительное искусство, 1980), первая мысль была: конечно же это плод труда Андроникова. И дело не только в том, что альбому, собравшему, пожалуй, впервые сто шестьдесят две работы Лермонтова-художника, предпослано глубокое и содержательное предисловие Андроникова, сколько в том, что работы эти оказались вместе именно благодаря многолетним исследованиям Ираклия Луарсабовича.
Впрочем, так и есть. Мы знаем, сколько неизвестных живописных работ разыскал Андроников за годы своего давнего лермонтовского поиска, и помним, что именно ему принадлежит толкование многих картин, акварелей и рисунков поэта в непосредственной связи с его литературным творчеством.
"Теперь, в наше время, – справедливо замечает И. Л. Андроников, – неоспоримо доказано, что рисунки и картины Лермонтова – не развлечение странствующего офицера. Их следует считать как бы записными книжками поэта, частью его вдохновенной, упорной работы. В них подлинный живописный дневник жизни и странствий. Многое среди этого богатства создано великим поэтом во время ссылок. Где бы он ни был, в какие обстоятельства ни ставила бы его судьба, он открывал миру красоты неведомые, всматриваясь в него – в этот мир – зорким взглядом гениального поэта и замечательного художника".
Заслуга в этом, несомненно, принадлежит прежде всего Андроникову.
Именно он открыл нам ту истину, что Лермонтову-поэту и Лермонтову-прозаику постоянно помогал его глаз художника. Так было в "Герое нашего времени" – описание ночного Пятигорска, – где автор дает сначала картину, увиденную глазом, а потом уже услышанную ухом. Так было в неоконченном юношеском романе "Вадим", где мы видим картины поистине рембрандтовские. Так и дальше в воображении Лермонтова часто сначала рождались чисто изобразительные образы (береза в трещине развалин, парус, метеор, слеза, оторванный листок, разбитый челн, облака, опять березы), а потом уже стихи, так всем знакомые:
Люблю дымок спаленной жнивы,
В степи кочующий обоз,
И на холме средь желтой нивы
Чету белеющих берез.("Родина")
Скупо рассказывает Андроников о своих поисках, в частности и за рубежом, живописных работ Лермонтова, но зато как точен и чуток его анализ изобразительного творчества поэта.
"На одном из листов "Юнкерской тетради" Лермонтова, – читаем мы, – мы видим сцену убийства. И хотя Арбенин в "Маскараде" не закалывает Нину, а подсыпает ей яд, – в памяти невольно возникает гибель Нины. Здесь Лермонтов несколькими штрихами карандаша сумел передать состояние безнадежности и одиночества.
В "Юнкерской тетради", – продолжает Андроников, – есть рисунок, где, по свидетельству однокашника Лермонтова Н. Н. Манвелова, изображен преподаватель юнкерской школы штаб-ротмистр Кнорринг. Рисунок выполнен удивительно. Тонкие нажимы пера, плавно изгибающиеся линии, выразительные заливки чернилами – все образует законченную, стройную композицию".
Очень любопытны наблюдения Андроникова над изображениями тарханских крестьян и фигур из великосветского общества, сцен дуэлей и батальных сцен, набросками из жизни горцев и своих кавказских путешествий.
При этом очень важны размышления Андроникова о работе Лермонтова с натуры и по памяти. Андроников проехал по пути многих лермонтовских рисунков и картин, и его открытия в этом плане весьма примечательны.
Так, в частности, очень интересен его анализ лермонтовской автолитографии "Вид Крестовой горы из ущелья близ Коби".
Называет Андроников и любимых художников Лермонтова – Рафаэля, Пьетро Перуджино, Гвидо Рени и, конечно, Рембрандта, непосредственных учителей поэта – А. Солоницкого, а позже и П. Е. Заболотского.
Все мы помним автопортрет Лермонтова, писанный им в подарок В. А. Лопухиной. Удивительная достоверность. Глубокое проникновение в душу человека, осознающего свое предначертание. Взволнованно-грустные глаза. Кавказские горы и бурка, накинутая на куртку с красным воротником, с кавказскими газырями на груди. Черкесская шашка на кабардинском ремне с серебряным набором.
Потрясающий портрет!
"Замечательно в портрете то, – говорит Андроников, – что он гармонирует с нашим восприятием поэзии Лермонтова. Но не менее замечательно, что Лермонтов написал портрет сам, написал акварелью, глядя на себя в зеркало, и что автопортрет – одна из его лучших живописных работ". Изучением художественного наследия Лермонтова занимались у нас многие ученые. Это и Н. Белявский, и П. Висковатов, и Н. Врангель, и К. Григорьян, и Е. Ковалевская, и И. Фейнберг, и Б. Мосолов, и Н. Пахомов, и В. Сандомирская. И все же первенство в этом, несомненно, принадлежит И. Л. Андроникову.
Конечно, эти исследования далеко еще не закончены.
И прав Андроников, когда пишет:
"Недавно в Советском Союзе опубликованы были листы из альбомов родственницы Лермонтова А. М. Верещагиной, в 1837 году увезенных ею за границу, а ныне находящихся за океаном. В них рисунки, изображающие людей из московского окружения поэта. Многие представляют собою шаржи. Одни и те же лица встречаются не один раз, что позволяет судить о портретном сходстве. Но кто эти люди? Исследователям еще предстоит дать ответ".
Выход альбома "Лермонтов. Картины. Акварели. Рисунки" смело можно назвать событием в нашей культурной жизни.
<…>
…В Переделкине мы соседи. Иногда я захожу к Ираклию Луарсабовичу и всегда нахожу его за работой.
А это великое счастье для писателя – работать.
1982
АЛЕКСАНДР ЛОБОДАНОВ. "Спасибо за то, что вы любите хорошее"
Письма Н. М. Малышевой-Виноградовой к И. Л. Андроникову
Эта статья – не только публикация писем известного вокального педагога прошедшего столетия Надежды Матвеевны Малышевой-Виноградовой (1897–1990) к Ираклию Луарсабовичу Андроникову, но и краткий рассказ о теплой и заботливой атмосфере вдумчивой дружбы двух замечательных деятелей отечественного просвещения. В РГАЛИ сохранилось пять писем Малышевой-Виноградовой к Андроникову (Ф. 3143. Оп. 1. Д. 500), охватывающих период с 1965 по 1969 год. Познакомил их супруг Н. М. Малышевой академик Виктор Владимирович Виноградов (1894/95–1969) – выдающийся филолог XX века. Задача статьи – осветить на основе этих немногих, но оттого не менее содержательных эпистолярных фрагментов как взаимные отношения заботливого внимания к творчеству корреспондентов, так и к судьбам русской культуры и искусства.
Виноградова и Андроникова объединяли профессиональные интересы в изучении истории русской словесности. К Виноградову Ираклий Луарсабович всегда относился как к учителю – с глубочайшим почтением и восхищением, пристально следил за его книгами и статьями, черпая в них методологические и конкретно-исторические основания своих текстологических разысканий. В 1962 году Андроников выступил со статьей "О новой отрасли филологии", в которой кратко, точно, в доступной читателям публицистики форме изложил существо учения В. В. Виноградова о языке художественной литературы, основы которого были им заложены еще в 20-е годы XX века в ряде статей и в книге 1930 года "О художественной прозе". Ираклий Луарсабович знакомит читателей с главнейшими положениями двух книг В. В. Виноградова "О языке художественной литературы" (М., 1959) и "Проблема авторства и теория стилей" (М., 1961), определяя как новую отрасль филологии науку о стилях художественной литературы.
Следуя Виноградову, Андроников поясняет, что "…язык художественной литературы и литературный язык совсем не одно и то же. Литературный язык – это норма разговорной речи, и деловой и публицистической. Виноградов считал, что язык художественного произведения – средство словесного искусства – надобно изучать иначе" (с. 499). "Можно ли изучать язык писателя, не зная общественной жизни эпохи, не представляя себе его творческого метода, отношения его к языку народному и к литературному языку? Можно ли осмыслить стиль отдельно от формы произведения, от его композиции? От образа автора, каким он является в книге, от образов героев его? Или изучать язык вне связи с культурой эпохи, с господствующими в литературе стилями? С общей историей языка, наконец!" (с. 500). Андроников обращает внимание читателей прежде всего на те главы книги "Проблемы авторства и теория стилей", в которых содержатся примеры установления атрибуций безымянных публикаций крупнейших русских писателей XIX века (в частности, Н. М. Карамзина, А. С. Пушкина и его современника О. Сомова, Ф. М. Достоевского), оценивая работу Виноградова как "высокий образец тончайшего историко-филологического и историко-стилистического анализа текста", как "ценнейший" и "важнейший" вклад в историю и теорию нашей литературы, "в обоснование нового раздела литературной науки, основоположником которой является В. В. Виноградов". Андроников живо отозвался на объективированные Виноградовым принципы определения авторства, чрезвычайно близкие и столь необходимые И. Л. в его кропотливой работе по атрибуции словесно-художественных и изобразительных произведений М. Ю. Лермонтова и его эпохи. "Новое направление, избранное академиком В. В. Виноградовым, ведет от субъективных предположений и оценок к точным критериям, к научно обоснованной системе определения индивидуальных и общелитературных стилей. Ученый разрабатывает стройную теорию, которая, в частности, позволит поставить на твердое основание такую важную для филологической науки проблему, как определение авторства в безымянных произведениях".
В августе 1968 года Андроников опубликовал замечательную статью об академике В. В. Виноградове и его научном творчестве. Тотчас же по ее выходе, 29 августа, Н. М. Малышева откликается письмом на эту публикацию:
"<…> Дорогой Ираклий Луарсабович! Прочли Вашу гигантскую статью в "Литературке". Не говоря уж о содержании статьи, я в восторге, что Вы там так тонко и здо́рово прославили Викт. Вл. ча. Я статью спрятала[,] и любовь моя к Вам усилилась. "Грудь моя расширилась", читая статью. Так говорится в арабских сказках, когда кто-нибудь, чем-нибудь доволен. Да, и еще там же: один человек, ругая другого (в сказке), назвал его "дном котла", – вот это так выругал! <…> В. В. хвалит Вашу статью. – "Молодец", говорит, и прочее <…>".
Разработанное Виноградовым учение о теории стиля, базировавшееся на "ювелирном" анализе впечатляющего по объему материала русской художественной словесности XIX века, обусловило успешность текстологических поисков самого Андроникова.