Въезд евреев в польские земли стал более заметен с XI века; князья, затем короли брали под своё покровительство "всяких деятельных предприимчивых выходцев" из Западной Европы. Евреи брались под королевскую защиту и получали привилегии не раз (в XIII веке от Болеслава Благочестивого, в XIV от Казимира Великого, в XVI от Сигизмунда I и от Стефана Батория), хотя это иногда перемежалось с притеснениями (в XV при Владиславе Ягелло и при Александре Казимировиче, в том веке было и два еврейских погрома в Кракове). В XVI веке в ряде польских городов было введено гетто, отчасти и для безопасности самих евреев. Постоянную враждебность еврейство испытывало от католического духовенства. Но общий баланс жизни в Польше был, очевидно, евреям благоприятен, ибо "в первой половине 16‑го века еврейское население в Польше значительно возросло благодаря иммиграции". Теперь евреи "приняли широкое участие в сельском хозяйстве помещиков, развив занятия арендою… между прочим, винных промыслов".
Поскольку остатки Киевского княжества после разорения татарами вошли с XIV века в Литовское княжество, затем, стало быть, и в объединённое Польско-литовское государство, – "из Подолии и Волыни евреи стали медленно проникать и на Украину" – Киевщину, Полтавщину и Черниговщину. Этот процесс ускорился, когда по Люблинской унии (1569) обширная часть Украины перешла непосредственно к Польше. Основное население там было – православное крестьянство, долго имевшее вольности и свободное от податей. Теперь началась интенсивная колонизация Украины польскою шляхтой, и при содействии евреев. "Казаков прикрепили к земле и обязали к барщине и даням… Католики-помещики обременяли православных хлопов разнообразными налогами и повинностями, и в этой эксплуатации на долю евреев выпала печальная роль", они "брали у панов на откуп "пропинацию", то есть право выделки и продажи водки", и другие отрасли хозяйства. "Арендатор-еврей, становясь на место пана, получал, – конечно, лишь в известной мере, – ту власть над крестьянином, которая принадлежала землевладельцу, и так как еврей-арендатор… старался извлечь из крестьянина возможно больший доход, то злоба крестьянина… направлялась и на католика-пана, и на еврея-арендатора. И вот почему, когда в 1648 г. разразилось страшное восстание казаков под предводительством Хмельницкого, евреи, наравне с поляками, пали жертвой", погибли десятки тысяч евреев.
Евреи, "привлекаемые в Украину естественными её богатствами и польскими магнатами, колонизовавшими страну, заняли видное место в хозяйственной её жизни… Служа интересам землевладельцев и правительства… евреи навлекли на себя ненависть населения". Н. И. Костомаров добавляет к этому, что евреи "арендовали не только различные отрасли помещичьего хозяйства (поляков), но также и православные церкви, налагали пошлины на крещение младенцев".
После восстания, по Белоцерковскому договору (1651) "евреям было возвращено право водворяться по всей Украине… "Жиды как прежде были обывателями и арендаторами в имениях его королевской милости и в имениях шляхты, так и теперь должны быть"".
"К восемнадцатому столетию винное дело стало почти главным занятием евреев". – "Этот промысел часто создавал столкновения между евреем и мужиком, этим безправным "хлопом", который шёл в шинок не от достатка, а от крайней бедности и горя".
Среди ограничений, которые временами накладывались на польское еврейство настояниями католической церкви, был запрет иметь христианскую прислугу. Но если по отношению к полякам это выполнялось, то из соседней России от рекрутских наборов и казённых податей текло немало русских беглецов, в Польше они были безправны. И можно было слышать в прениях екатерининской Комиссии об Уложении (1767–68), что в Польше "Жиды по нескольку русских беглецов имеют у себя в услужении".
Однако, экономически живо общаясь с окружающим населением, еврейство Польши за пять веков пребывания там не впустило в себя внешнего влияния. Ступали и ступали века после средневекового развития Европы – польское еврейство оставалось комом в себе, всё более несовременным образованием. Польское еврейство состояло не разрозненным, но с прочной внутренней организацией. (А как тут не сказать, что эти условия – ещё и до середины XIX века сохранённые потом в России – были, от самого начала еврейской диаспоры, наиблагоприятнейшими для религиозного и национального сохранения евреев.) Всей еврейской жизнью управляли местные кагалы, выросшие из самых недр еврейской жизни, и раввины. В Польше кагал был посредником между еврейством с одной стороны и властями и магистратами с другой, собирал подати для короны и за то поддерживался властями. Кагал и вёл сборы на еврейские общественные нужды, устанавливал правила для торговли и ремёсел: перекупка имущества, взятие откупа или аренды могли происходить только с разрешения кагала. Кагальные старшины имели и карательную власть над еврейским населением. Суд еврея с евреем мог вершиться только в системе кагальной, а проигравший в кагальном суде не мог подать апелляцию в государственный суд, иначе подвергался херему (религиозному проклятию и отчуждению от общины). "Демократические принципы, лежавшие в основе кагала, были рано попраны олигархией…", однако пишет либеральный историк Ю. И. Гессен. – "Кагал нередко становился даже поперёк пути народного развития". "Простолюдины не имели фактически доступа в органы общественного самоуправления. Кагальные старшины и раввины, ревниво оберегая свою власть… держали народную массу вдали от себя". "Раввин, пользуясь самостоятельностью при разрешении религиозных вопросов, находился в прочих делах в зависимости от кагала, бравшего его на службу". С другой стороны, "без подписи раввина кагальные постановления не имели силы". – "Кагалы, не пользуясь авторитетом в народе, поддерживали своё господство благодаря именно содействию правительства".
К концу XVII и в XVIII веке вся Польша раздиралась внутренними неурядицами, разрушалась хозяйственная жизнь и усилялось ничем не ограниченное своеволие магнатов. "Во время продолжительной, двухвековой агонии Польши… еврейство обнищало, морально опустилось и, застыв в средневековом обличье, далеко отстало от Европы". Г. Грец пишет об этом так: "Ни в какое время не представляли евреи столь печального зрелища, как в период от конца Семнадцатого до середины Восемнадцатого веков, как будто это было задумано, чтоб их подъём из нижайших глубин выглядел как чудо. В трагическом течении столетий бывшие учителя Европы были унижены до детского состояния или, ещё хуже, старческого слабоумия".
"В 16 веке духовное главенство над еврейским миром сосредоточивается в немецко-польском еврействе… Чтобы предотвратить возможность растворения еврейского народа среди окружающего населения, духовные руководители издавна вводили установления с целью изолировать народ от тесного общения с соседями. Пользуясь авторитетом Талмуда… раввины опутали общественную жизнь и частный быт еврея сложной сетью предписаний религиозно-обрядового характера, которые… препятствовали сближению с иноверцами". Реальные и духовные потребности "приносились в жертву устаревшим формам народного быта", "слепое исполнение обрядности превратилось для народа как бы в цель существования еврейства… Раввинизм, застывший в безжизненной форме, продолжал держать скованными и мысль, и волю народа".
Более чем двухтысячелетнее сохранение еврейского народа в рассеянии вызывает изумление и уважение. Но если присмотреться: в какие-то периоды, вот в польско-русский с XVI века и даже до середины XIX, это единство достигалось давящими методами кагалов, и уж не знаешь, надо ли эти методы уважать за то одно, что они вытекали из религиозной традиции. Во всяком случае, нам, русским, – даже малую долю такого изоляционизма ставят в отвратительную вину.
При переходе еврейства под власть российского государства вся эта внутренняя система, в которой кагальная иерархия была заинтересована, сохранилась, и, предполагает Ю. И. Гессен, со всем тем раздражением, какое к середине XIX века наросло у просвещённых евреев против окаменелой талмудистской традиции: "представители господствовавшего в еврействе класса приложили все старания, чтоб убедить [российское] правительство в необходимости сохранить вековой институт, соответствовавший интересам и русской власти, и еврейского господствовавшего класса"; "кагал в союзе с раввинатом обладал полнотою власти, и этой властью он нередко злоупотреблял: расхищал общественные средства, попирал права бедных людей, неправильно налагал подати, мстил личным недругам". В конце XVIII века один из губернаторов присоединённого к России края писал в докладной записке: "раввин, духовный суд и кагал, "сопряжённые между собою тесными узами, имея всё в своей силе и располагая даже самою совестью евреев, владычествуют над ними совсем отделённо, без всякого отношения к гражданскому начальству"".
А когда как раз в XVIII веке в восточно-европейском еврействе развилось, с одной стороны, сильное религиозное движение хасидов, а с другой стороны, началось просветительное движение Моисея Мендельсона к светскому образованию, – кагалы энергично подавляли и тех и других. В 1781 виленский раввинат объявил на хасидов "херем", в 1784 съезд раввинов в Могилёве объявил хасидов "вне закона, а их имущество "выморочным". Вслед за этим чернь в некоторых городах учинила разгром хасидских домов", то есть внутри еврейский погром. Хасидов преследовали самым жестоким и даже нечестным образом, не стесняясь и ложными политическими доносами на них российским властям. Впрочем, в 1799 и по доносу хасидов власти арестовали членов виленского кагала за утайку собранных податей. Хасидизм продолжал распространяться, в некоторых губерниях особенно успешно. Раввинат предавал хасидские книги публичному сожжению, а хасиды выступали как защитники народа против кагальных злоупотреблений. "В ту пору религиозная борьба заслонила, кажется, остальные вопросы еврейской жизни".
Присоединённая к России в 1772 часть Белоруссии составила Полоцкую (впоследствии Витебскую) и Могилёвскую губернии. В обращении к ним было объявлено от имени Екатерины, что жители этого края, ""какого бы рода и звания ни были", отныне будут [сохранять] право на публичное отправление веры и на владение собственностью", а ещё будут награждены "всеми теми правами, вольностями и преимуществами, каковыми древние её подданные пользуются". Таким образом, евреи уравнивались в правах с христианами, чего в Польше они были лишены. При том было добавлено особо о евреях, что их общества "будут оставлены и сохранены при всех тех свободах, какими они ныне… пользуются", – то есть ничего не отнималось и от польского. Правда, этим самым как бы и сохранялась прежняя власть кагалов, и евреи своей кагальной организацией ещё оставались оторваны от прочего населения, ещё не вошли прямо в то торгово-промышленное сословие, которое и соответствовало их преимущественным занятиям.
На первых порах Екатерина остерегалась как враждебной реакции польской знати, упускающей властвование, так и неблагоприятного впечатления на православных подданных. Но, сочувственно относясь к евреям и ожидая от них экономической пользы для страны, Екатерина готовила им большие права. Уже в 1778 на Белорусский край было простёрто недавнее российское всеобщее постановление: владеющие капиталом до 500 руб. составляют отныне сословие мещан, а большею суммой – сословие купцов, трёх гильдий, по своему достоянию, и освобождаются от поголовной подати, а платят 1 % с капитала, ими "объявленного по совести".
Это постановление имело особенное, большое значение: оно разрушало еврейскую до сей поры национальную изолированность (Екатерина и хотела нарушить её). Оно подрывало и традиционный польский взгляд на евреев как на элемент внегосударственный. Подрывало и кагальный строй, принудительную силу кагала. "С указанного момента начинается процесс внедрения евреев в русский государственный организм… Евреи широко воспользовались правом записываться в купечество" – так что, например, по Могилёвской губернии купцами объявилось 10 % от еврейского населения (а от христианского – только 5,5 %). Евреи-купцы освобождались теперь от податного отношения к кагалу и уже не должны были, в частности, обращаться к кагалу за разрешением на всякую отлучку, как раньше: они имели теперь дело лишь с общим магистратом, на общих основаниях. (В 1780 приехавшую Екатерину евреи могилёвские и шкловские встречали одами.)
С отходом евреев-купцов переставала существовать и государственная рубрика "евреи". Остальные все евреи теперь тоже должны были быть отнесены в какое-то сословие, и очевидно только в мещан. Но желающих переходить сперва было мало – из-за того что годичный поголовный сбор с мещан в то время был 60 коп., а с евреев – 50 коп. Однако и другого пути не оставалось. А с 1783 и евреи-мещане, как и евреи-купцы, должны были вносить сборы не в кагал, а в магистрат, на общих основаниях, и паспорт на выезд получать от него же.
Это движение закрепилось всеобщим новым Городовым положением 1785, которое рассматривало лишь сословия, а никак не нации. По этому положению все мещане (а стало быть – и все евреи) получали право участия в местном сословном управлении и занятия общественных должностей. "По условиям того времени, это означало, что евреи стали равноправными гражданами… Вступление в купечество и мещанство в качестве равноправных членов явилось событием крупного социального значения", должно было превратить евреев в "общественную силу, с которой нельзя было не считаться, а тем самым поднять их нравственное самочувствие". Это облегчало и практическую защиту их жизненных интересов. "В то время торгово-промышленный класс, равно как и городские общества пользовались широким самоуправлением… Таким образом, в руки евреев, наравне с христианами, была передана известная административная и судебная власть, благодаря чему еврейское население приобрело силу и значение в общественно-государственной жизни". Из евреев бывали теперь и бургомистры, и ратманы, и судьи. Сперва в крупных городах применялось ограничение: чтобы евреев на выборных должностях не было больше, чем христиан. Однако в 1786 "Екатерина послала белорусскому генерал-губернатору собственноручно подписанный приказ": чтобы равенство прав евреев "в сословно-городском самоуправлении… "непременно и без всякого отлагательства приведено было в действие", а с неисполнителей его "учинено было [бы] законное взыскание"".
Отметим, что таким образом евреи получали гражданское равноправие не только в отличие от Польши, но раньше, чем во Франции и в германских землях. (При Фридрихе II были и сильнейшие стеснения евреев.) И, что ещё существенней: евреи в России от начала имели ту личную свободу, которой предстояло ещё 80 лет не иметь российским крестьянам. И, парадоксально: евреи получили даже бо́льшую свободу, чем русские купцы и мещане: те – жили непременно в городах, а еврейское население, не в пример им, "могло проживать в уездных селениях, занимаясь, в частности, винными промыслами". "Хотя евреи массами проживали не только в городах, но также в сёлах и деревнях, они были приписаны к городским обществам… включены в сословия мещан и купцов". "По роду своей деятельности, окружённые несвободным крестьянством, они играли важную экономическую роль – в их руках сосредоточивалась [сельская] торговля, они брали в аренду различные статьи помещичьих доходов, продажу водки в шинках" – и тем "способствовали распространению пьянства". Белорусская администрация указывала, что "присутствие евреев в деревнях вредно отражается на экономическом и нравственном состоянии крестьянского населения, так как евреи… развивают пьянство среди местного населения". "В отзывах администрации было, между прочим, отмечено, что евреи дачею крестьянам водки в долг и проч. [приём вещей в заклад за водку] приводят их к пьянству, безделию и нищете". Но "винные промыслы являлись заманчивой статьёй доходов" – и для польских помещиков, и для еврейских посредников.