Может быть, экипаж догадывался об опасной болезни старпома. На берег была оправлена шифровка с пометкой "совершенно секретно". Но, как выяснилось позже, уже на второй день вся Клайпеда гудела: "На "Креветке" сифилис". Эта болезнь требует быстрого лечения, и мы с нашим флагманом Володей Кирко делали всё, чтобы отправить больного домой самолётом. Специально зашли в Санта-Исабель и просили посольство организовать отправку. Кто-то что-то пытался сделать, но ничего не получилось. Пришла РДО с берега: "Отправить больного в Союз на ТР "Плайя Хирон", выходящим на днях из Дуа- лы (Камерун) и следующей в ЦВА". Мы тепло распрощались со старпомом, подарили кое-что на дорогу и пересадили его на транспорт. Капитан Валавичюс, редко улыбающийся человек, на мою просьбу создать хорошие условия для пассажира, пробурчал: "Не велика персона, доставим как-нибудь. Отходите от борта скорее". До конца рейса мы не знали, как он добрался до дома. Спрашивать по радио начальство при такой болезни было как-то неудобно. Но я думал, что теперь бедному старпому дорога в море закрыта.
Прилетаем домой в Клайпеду после рейса. На второй день в коридоре управления я вдруг сталкиваюсь с улыбающимся старпомом. Больные люди так не улыбаются. "Что, как?" И он рассказал. Во-первых добирался до дому на перекладных больше месяца. Во-вторых, он здоров. Это был не сифилис, а какое-то странное воспаление почек, которое дает побочный эффект на половой член. И это выглядит как сифилис. Ещё до прихода в Клайпеду болезнь исчезла. Но чего это стоило бедному человеку! Ведь он был чуть ли не на грани самоубийства. Из-за ошибки доктора. Доктора-коновала, как называют иногда на флоте таких судовых врачей. Не знаю, как выслушивала всю эту историю его семья. Никогда не интересовался, потому что семейные драмы у моряков случались и случаются часто. Но старпом был мудрым человеком. Вскоре он стал капитаном, хорошим капитаном. Надеюсь, что и сейчас он продолжает плавать.
…В конце концов межправительственное соглашение было подписано.
После окончания рейса мы зашли в Дакар на ремонт. Около недели ждали отправки экипажа в Москву самолётом. За это время подружились с испанцами со стоящего рядом траулера. С трудом, но я уже мог немножко общаться по-испански. Однажды капитан-испанец пригласил меня к себе. Мы сидели за столом в просторной рубке, что-то выпивали, чем-то лёгким закусывали и вели профессиональный разговор. Затем я спросил, сколько получает у них матрос и сколько капитан. Узнав, что разница составляет 10 раз, я был страшно удивлён. "Но я ведь учился, я платил за мою учёбу, а они - матросы - просто безграмотные". Он, в свою очередь, был удивлён, когда узнал, что советский капитан получает только в полтора раза больше матроса. Но это нормально. Ведь судно не может работать не только без капитана, но и без матроса. Должна быть социальная справедливость. Матрос, как и капитан, имеет семью, которая хочет кушать так же, как и семья капитана. Я уже тогда был совершенно уверен, без всякой партийной пропаганды, что будущее человечества за коммунизмом, а не за капитализмом, фашизмом, сионизмом, когда воры, нечестные люди безжалостно обкрадывают людей, когда смотрят на простых людей, как на рабов, которые должны работать на них.
Второй раз, когда я был на борту этого испанца, там был хозяин судна - старик лет 70. Узнав, что я "руссо", он вдруг сказал: "Матка, яйки, млеко" - точно так, как говорили немецкие захватчики. И вправду, он воевал в "Голубой дивизии" - дивизии фашистской Испании, которая была отправлена на фронт и расквартирована в Псковской области. Русская зима для теплолюбивых испанцев оказалась испытанием более тяжёлым, чем фронт, и через несколько месяцев эти воины убрались восвояси из России. И вот этот старик сейчас пытался вспомнить, как он забирал у русских женщин яйца, молоко. Я спросил его: "Вы фалангист?" ("фаланга" - испанская фашистская организация). И он ответил: "Да. Франко - буэно, Гитлер - буэно", а "буэно" по-испански - "хорошо". После этого встречаться с ним я уже не хотел.
* * *
Следующим рейсом в Экваториальную Гвинею направлялась экспедиция из трёх судов СРТМК - капитан Мордусевич Владимир Петрович, СРТ - капитан Малешок и "Креветка". Я был флагманом экспедиции, находясь на самом маленьком судне. Это было нарушением всех флотских традиций, но это было.
В Санта-Исабель к моменту нашего прибытия обстановка изменилась в лучшую сторону. Во-первых, советский посол был другой - Казанский Аркадий Николаевич. Его жена Нонна Васильевна изменила атмосферу в советской колонии. Консулом работал Семикашев Владимир Петрович, жену его звали Галей. Появилось много наших офицеров, обучающих местную армию. Президентский самолет АН-24 обслуживал экипаж из Львова.
На второй день мы с Володей Семикашевым обсудили наши планы, поскольку представительство МРХ здесь ещё не было и чётких инструкций получить было не от кого. Но мы имели выдержку из Межправительственного соглашения, где говорилось: "Направить три судна для обследования и изучения прибрежных вод в экономической зоне Республики Экваториальная Гвинея". Конечно, для этой цели было бы неплохо иметь на борту ихтиолога. Но мы "научников" не имели. Никаких данных о прибрежном шельфе этой страны не было, т. к. никто, даже капитан Мозолевский, который работал многие годы на поисковом судне креветочной экспедиции, не проверял тот небольшой участок прибрежных вод, который расположен между Камеруном и Габоном. Нам предстояло быть пионерами в этом. Но в рейсовом задании нам забили прежде всего добычу креветки. И заработок моряков будет зависеть в основном от того, сколько мы выловим и заморозим креветки. А новый, неразведанный район всегда чреват опасностями, т. к. грунт может быть скалистым, а это значит, что будут зацепы и потери тралов.
Мы с Володей Семикашевым подготовили проект документа, который давал нам право работать в терводах. В приемной министра сельского хозяйству нам не пришлось долго ждать. Нас принял министр. Я объяснил, как мы собираемся обследовать и определять запасы рыбы и морепродуктов, и тут же получил документ.
С капитаном СРТ мы внимательно изучили карты острова Фернандо-По и провинции Рио-Муни. Остров был вулканического происхождения. Вершина вулкана достигала высоты 2000 м. И, естественно, прибрежного шельфа, на котором водится рыба, не было. Глубины обрывались круто к берегу, и только с западной части, там, где река Тибурон впадает в море, глубины были пологими. Но этот участок был слишком мал для какого-нибудь промысла. Поэтому мы решили идти к материковой части и начать промер глубин. Северная часть на границе с Камеруном, там, где впадает река Нтом, давала некоторые надежды. Мы подыскали небольшую площадку, поставили контрольный трал, и через 20 минут траления попалось несколько креветок. Но главное, мы убедились, что грунт здесь илистый. К сожалению, к югу от устья этой реки эхолот начал показывать каменистый грунт, траление на котором невозможно. Мы сделали эхолотную съёмку этой части, приближаясь к берегу на безопасное расстояние до глубин 7 метров. И везде эхолот показывал камни и скалы.
Затем мы спустились к средней части этой провинции около устья реки Бенито. Здесь, к югу от селения Бата, шло строительство порта. Французы строили причал-эстакаду на сваях, чтобы зыбь и волны не могли его разрушить. Зная, что выносы речного ила должны покрыть каменистый грунт, мы нашли подходящий район для промысла. Но это был очень маленький район, идущий вдоль береговой черты на 3,5 мили к S от реки Бенито. И мы вдвоем с СРТ начали работу. Мы имели только креветочные тралы, но для нашей задачи - определить наличие рыбы в терводах - этого было достаточно. Поэтому с первых тралений мы тщательно осматривали весь улов, сортировали рыбу по породам, измеряли её длину, вес, и я заносил это в спецжурнал. После трёх дней проверки этого района в дневное и ночное время стало ясно, что здесь нет и не может быть промысловых запасов рыбы. Но креветка попадалась порой неплохо, особенно когда в период дождей река Муни несла мутный ил из глубинных джунглей. В дневное время уловы практически отсутствовали, и мы прекратили траления днём, отстаиваясь на якоре, и только с наступлением сумерек ставили трал.
Как-то недалеко от нашего района я рассмотрел в бинокль среди деревьев хижину, и поняв, что здесь есть деревня, однажды спустился южнее и отдал якорь в 5 кабельтовых от берега. Мы только что закончили траление. На палубе еще лежал улов - небольшое количество мелкой рыбёшки и огромный двухметровый скат. Рыбмастер собирался выбросить это за борт после отработки креветки. Став на якорь вблизи берега, мы увидели много хижин. На берегу появились люди, спустили пирогу на воду, и через 15 минут она стояла у нашего борта.
Трое африканцев, один из которых был взрослым, а двое - мальчики лет по 10–12, попросились подняться на борт. Мы дружески улыбались друг другу, кто-то из наших моряков вынес им попить воды. В это время рыбмастер решил очистить палубу от огромного ската. Захватил его стропом за рот, на шкентеле поднял над палубой и стал раскачивать, чтобы сбросить за борт. Старший африканец поняв это, вдруг закричал и стал что-то говорить, показывая на ската. Мы поняли, что он просит отдать рыбу ему. Рыбмастер спустил это чудище снова на палубу. Советские рыбаки почему-то считали, что скаты - несъедобная рыба. Их, правда, и в тралы в разных районах океана попадается не так уж много. Никогда их не морозили и не ели. Только через много лет, живя в Англии, я видел в магазинах и в ресторанах дорогую рыбу-скат. Конечно, не такого большого, как на нашей палубе. Мы сказали гостям, что они могут его забрать. Радость была неописуемая. Но как положить такую большую рыбу в маленькую пирогу? Рыбмастер принёс топор, и началась разделка ската. Впервые я увидел белое мясо этой рыбы. Куски ската смотрелись довольно аппетитно. Наш кок Яша Вишняков промолвил: "Ну как можно есть такую гадость?" и даже сплюнул. Мы помогли спустить в пирогу "белую говядину", наши визитеры, счастливо улыбаясь, взялись за вёсла, и пирога быстро заскользила по спокойному морю к деревне. Через час вдруг пирога возвращается. Только уже с двумя мальчиками. Они подают нам ведро земляных орехов, ведро красных маленьких помидоров и ещё что-то вроде красного перца. Мы удивились: "Зачем? Мы вам отдали этого ската просто так". Но они настойчиво просили взять их подарок, только вернуть вёдра. Я чувствовал некоторое неудобство, будто делаем сознательную сделку. Но мы согласились взять орехи и томаты. И после этого очень часто отдавали нашим новым друзьям рыбу, которую не могли морозить. А сами отъедались земляными орехами. Кок обычно поджаривал их и выносил на палубу вечером, когда свободные от вахты моряки смотрели фильм. Кто-то потом говорил: "Пальцы устали чистить орехи". Но было вкусно.
Однажды я попросил ребят свозить меня в их деревню. Они сказали, что завтра придут на большой пироге (канаке, как они назвали свою лодку). И точно, пришла пирога с подвесным мотором. Я взял с собой рефмеханика. До этого мне никогда не доводилось видеть настоящую африканскую деревню. "Золотая деревня" в Дакаре - это для туристов. И вот мы шагаем среди красивых аккуратных хижин. Дорожки все усыпаны белым песком. Я ожидал, что деревня будет грязноватая, но был поражен необычной чистотой. Нас встретил староста. Показал нам дом вроде сельского совета. Несколько собак спокойно бродили по деревне. Никаких животных - ни коз, ни свиней - не видели.
В районе реки Муни мы работали 2 недели. Были детально обследованы все глубины. В докладе Министерству сельского хозяйства и рыболовства я написал, что в этот период года в этом районе концентрация рыбы очень разряженная, и промысел можно вести только с пирог. Креветка облавливается. Уловы достигали 300 кг в сутки.
Настало время перейти в южный район на границе с Габоном. Река Кого, разделяющая две страны, примерно 5 месяцев в году судоходна. Испанские суда заходили сюда за деревом.
Проведя эхолотную съемку вблизи острова Кориско, мы нашли только две маленькие площадки длиной около одной мили и несколько дней проводили контрольное траление для нашей программы. Ситуация была аналогична той, что была у реки Муни. Вести промысел с судов в этом районе было невозможно. Составив промысловую карту и подготовив описание южного района, мы выполнили первую часть программы. Перед снятием в Санта-Исабель мы решили разведать судоходную часть реки Кого. Надлежащих карт этого района с масштабом 1:50000 м у нас не было, поэтому, подсмотрев однажды заход испанского лесовоза в реку, мы решили зайти на рейд порта без карты.
Городок Кого раскинулся на живописном мысе, треугольником вписывающимся в месте слияния реки с притоком. Белые в испанском стиле дома красочно выделялись среди южной зелени, спускаясь с верхушки мыса, и казалось, что здесь должен быть только рай, что жизнь здесь должна быть такой же красивой, как красив этот уголок. Наше прибытие на рейд Кого было сенсацией для местных властей. Мы не рискнули приблизиться к небольшому причалу и отдали якорь. Небольшой буксирный катер подошел к нам с довольно большой делегацией. Здесь были полицейские, военные и даже один в военно-морской форме. Увидев советский флаг, они дружелюбно приветствовали нас. Я показал им документ, выданный правительством, объяснил причину захода в Кого. Они сказали, что здесь, в этом городе, живёт сестра президента, и она была бы рада встретиться с нами. На их катере я с несколькими моряками отправился к пустынному причалу. Президент Масиас Нгуема считал себя другом Советского Союза, и, естественно, все знали об этом. Мы были, возможно, первыми советскими людьми в Кого. Нас повели по улице, показали центр города, затем мэр Кого пригласил нас в открытое кафе, где подали лёгкие напитки (я чувствовал себя не очень ловко оттого, что не мог угостить их всех). Мы не смогли хорошо объясняться, так как мой испанский был на уровне школьной отметки "2", но тем не менее, когда я поднял стакан с кока-колой и сказал "Por Amistad" ("За дружбу"), все зааплодировали. Сестру президента мы встретили на улице недалеко от её дома. Она шла в сопровождении трёх женщин. Мэр сказал ей что-то на языке фангу, и она, протянув руку, сказала по-испански: "Добро пожаловать". Мы объяснили ей, что мы делаем в этом районе. "Наши земли и воды богатые, - сказала она. - Помогите освоить их после испанских колонизаторов. Президент надеется с помощью Советского Союза сделать страну процветающей".
Район острова Кориско имеет скалистый грунт, и, несмотря на близкую реку, выносящую ил, мы так и не нашли подходящих площадок для нормальной работы. Составив планшет района и описание рыб, попадавших в наш трал, мы вернулись на прежнее место. И здесь случилось несчастье с нашей траловой лебёдкой. Как я говорил ранее, это была американская лебёдка, очень простая, с механическим приводом (цепь Галля) от главного двигателя.
Возможно, простота и дешевизна этой лебёдки соблазнили кувейтского судовладельца установить её, а не советскую с электромотором. Но качество некоторых деталей этой лебёдки оказалось абсолютно пропорциональным её стоимости. При выборке тралов полетели 2 зубца главной шестерёнки. Кое-как подняв на борт тралы, мы оказались неработоспособны. И ко всему прочему, если мы уходили из района промысла, СРТ не мог работать тоже, т. к. выловленную им креветку он каждое утро передавал нам для заморозки.
Используя вынужденное бездействие, мы зашли в порт Дуала, чтобы выяснить возможность ремонта лебёдки и закупить продукты для СРТ и советской колонии в Санта- Исабель.
В своё время я уже бывал в этом порту, расположенном в реке Камерун. Заход сюда в период дождей возможен только в дневное время и лучше после малой воды. Во время отлива сильное течение несёт по реке много деревьев и прочего мусора. Один раз я был даже свидетелем того, как на фарватере, который я знал хорошо, вдруг появился зелёный-зелёный островок с пальмой. Приблизившись к нему, мы увидели, что этот остров медленно движется по реке. Значит, в верховьях реки прошли большие дожди, и река подмыла часть берега, оторвав его от суши. Берега рек, заросшие богатой африканской растительностью, образуются из почвы, насквозь захваченной корневой системой деревьев, кустарников и трав. И такие оторванные куски берега плывут по рекам Африки, удивляя и восхищая судоводителей, но в то же время представляя серьёзную опасность для навигации.
Причальная линия Дуалы находится на левом берегу реки. Мы ошвартовались у западной части порта. Лоцман-француз, покидая борт, сказал, что в дальнейшем нам не нужно вызывать лоцмана, можем заходить и швартоваться самостоятельно, но восточнее, где стоят местные рыболовные суда и военные катера. Я стоял на мостике в ожидании агента и рассматривал порт.