– Ну, что, говори? – перебил я его раздумье.
– А ты знаешь, где у ней бес?
– Да где? Как и у других: вот здесь, под ложечкой. – Я указал крестом себе под ложечку.
– Нет! У нее – блужный бес. Слушай-ка, дружок, ты езжай домой, а я беса… того выгоню.
– Как выгонишь?
– А ты как бы его изгонял?
– Да как? Известно: молитвой, крестом да водой.
– Нет, так этого беса не выгонишь. Его нужно, проклятого, вот чем.
– О, нет, нет! Я на это согласиться не могу. Пойдем отсюда. Пусть Елена отдыхает.
– Ну, ничего, до другого раза.
Тут я остановился, вышел из себя и крикнул на Григория: "Не до другого раза, брат Григорий, а этого вовсе никогда ни с кем не надо делать!"
"Старец" очень рассердился на меня, даже не сел со мною в экипаж, чтобы ехать в монастырь. Он куда-то убежал.
Е. С. Г., царицынская богатая купчиха, молодая и очень красивая. Мужа имеет довольно пожилого. От половой неудовлетворенности, считая себя "бесноватой", иногда кричит. Григорий также на нее обратил свое "старческое" внимание и сразу заподозрил присутствие в ней блудного беса.
Когда я с ним был в доме Г., то, после молитвы и закуски, он позвал ее в кабинет, находящийся в довольно глухом углу большого дома. Она пришла. "Старец" спрашивает:
– Ну, как бес-то?
Купчиха улыбается так сладко-сладко: "Вот Господь послал врача-то, так врача", – думала она.
"Старец" не замедлил при мне начать свои "операции".
Жертвы последнего способа
Тюменская монахиня. Одною из первых жертв "старца", без сомнения, была та монахиня, которую я встретил в Тюмени, когда ехал в село Покровское.
Григорий называл ее старою знакомою, бесцеремонно обращался с нею.
И сама монахиня смотрела лукаво и, казалось, познакомившись со мною, недоумевала: "Что ты за человек, что дружишь с Григорием; ведь я его хорошо знаю, он меня лечил, он делал со мною то-то и то-то. Уж не такой ли и ты?"
Домашние девушки. Последующими жертвами "старца", когда он уже бросил странствовать, а занялся своею "старческою деятельностью" на месте в селе Покровском, были многочисленные девушки, жившие у него в доме.
С ними он предавался самому крайнему разврату.
Об этом мне говорили священник Остроумов и дьякон Солодовников.
Двух девушек, Катю и Дуню, я сам видел в доме Распутина. Обе эти девушки, при всей своей скромности и покорности, в половом отношении вели себя очень подозрительно и готовы были пойти на самые отвратительные "старческие" ухищрения.
Дочь Д. Д. Подвигаясь со своими "подвигами" в Россию, Распутин нашел для себя прекрасную пациентку в Тюмени – дочь известного уже читателю сундучника.
Он много лет жил с ней, как муж с женою.
Хитрая тюменская красавица отдавалась "старцу" за те деньги и подарки, которые он каждый раз привозил ей к праздникам из Питера.
Сам же "старец", живя с этою женщиною, конечно, думал, что он делает "подвиг", изгоняет из нее блудного беса.
Так он успокаивал и родителей бедовой дамочки.
Родители видели, что Григорий нехорошо поступает с их дочерью, но мирились, потому что верили: "старец" ее вылечит от блудного беса и она перестанет бегать от своего мужа по чужим постелям.
З. М. и С. Это две родные сестры. О второй уже упоминалось, а первая – помещица Смоленской губернии. Молодая, образованная и отличается выдающейся красотой. Отношения к обеим сестрам "старца", насколько мне приходилось наблюдать, были в высшей степени подозрительные, однако никаких свидетельских показаний в пользу того, что Григорий лечил их последним способом, я в руках не имею. Знаю только, что он всегда бредил З., говорил, что она неописанной красоты и вся отдалась ему.
Бывая в Царицыне, он всегда посылал ей телеграммы самого соблазнительного содержания, часто ездил к ней в имение. В силу этого я имею основание предполагать, что она, как и ее сестра, получала от "старца" радикальное врачевание.
Жена К. Пробравшись в столицы, "старец", конечно, и здесь не оставил без внимания женский пол.
Одною из первых жертв "старца", по последнему способу, была г-жа К. – жена видного сановника. Она просила Григория вселить страстность в мужа. Григорий же не может сажать в людей блудных бесов, о чем просила К., он только изгоняет их.
После лечения К. говорила "старцу", что теперь дело обстоит хорошо.
А. П. Жена камер-юнкера.
"Старец" ее лечил. Лечил поцелуями, прижатиями и, без сомнения, последним способом.
Он неоднократно мне говорил:
– А. – моя; с А. я что хочу, то и делаю.
И действительно, был случай, когда я убедился, что Григорий с А. делает самые невероятные вещи.
После знаменитого обличения "старца", о котором читатель узнает из последней главы, я был на "суде" в доме генеральши Г., тетки А.
Была здесь и А. Был и Григорий.
Когда я, намереваясь пройти в переднюю, по ошибке заглянул в спальню, то увидел…
Е. М. Т. Эта девушка окончила, кажется, Исидоровское петербургское духовное училище. Познакомившись со "старцем", она скоро подпала под его деспотическое влияние. Уверениями своими, что он может сделать ее совершенно чистою от блудных помышлений, "старец" склонил ее на жительство с ним. Жила она с ним несколько лет.
Чтобы не потерять ее, "старец" обещал пристроить ее при дворе, чуть ли не фрейлиною. Она очень тяготилась сожительством со "старцем". Сомневалась, что это "богоугодно".
В то время, как я ее видел в Саратове какою-то пришибленною, у нее в душе начинало сказываться мятежное восстание против "старца"; но она, ободряемая О. В. Лохтиной, что все дела о. Григория только освящают тела женщин, на время смирилась, а буря в душе готова была разразиться каждый момент…
Будучи в Саратове и живя в квартире эконома, она вместе с Лохтиной догола раздевала "старца", а потом надевала на него чистое белье.
При этом, по свидетельству 3. В., в той комнате, где растленная девушка и покоренная генеральша облачали "старца", слышались закатистые смешки и раздавались шлепанья ладонью по голому телу.
Это "старец" забавлялся со своими поклонницами.
Буря разразилась. Бедная девица не вытерпела, пошла на исповедь к ректору петербургской духовной академии – епископу Феофану – и рассказала ему все, все…
Об этом писал мне письмо иеромонах Вениамин.
За покаяние "старец" хотел подослать убийц к своей несчастной жертве; и одно время, по свидетельству дьякона С., Лена принуждена была скрываться от "старца".
В 1910 году она, обиженная, жила в г. Козельске, у непримиримого врага Григория, мещанина Мити блаженненького, узнавшего все его художества еще в бытность свою придворным пророком до Распутина; но об этом речь ниже.
В это время по России пошли вести, что Распутин собирается строить в Царицыне женский монастырь.
Е. М. Т. прислала мне из Козельска открытое письмо. Письмо это было получено бывшим у меня в гостях братом – студентом Аполлоном; и так как содержание его было очень для меня незаслуженно оскорбительно, то брат утаил это письмо у себя, чтобы меня не расстраивать.
Теперь, спрошенный мною, он передал, что письмо было приблизительно такое: "Подлец! Ты затеваешь с Распутиным там (в Царицыне) строить женский монастырь. Это зачем? Затем, чтобы там насиловать невинных девушек, как Григорий растлил и погубил меня?! Лена".
В настоящее время бедная Лена живет в каком-то женском монастыре, кажется, Петербургской губернии.
Хиония Б. Дочь видного и очень богатого генерала, вдова военного инженера или строевого офицера, молоденькая, на одну ногу хроменькая, но, по рассказам, в высшей степени красивенькая и нежная дамочка. Со "старцем" она познакомилась давно, чуть ли не с того времени, когда Григорий был привезен в Петербург со своими "специальными медикаментами".
Сначала "лечение" шло хорошо. Б. неотступно следовала за Григорием. Ездила к нему в Покровское. Ходила со "старцем" в баню и даже, с его слов, написала "Житие опытного странника".
Потом… вышло что-то неладное в дружбе с Григорием. Она от него ушла… Исповедовалась у еп. Феофана… Написала целую тетрадь о "подвигах" Распутина и подала ее государю… О судьбе этой тетради читатель уже знает.
Хиония, "старцем" весьма обиженная, вот как объясняет: ехала она однажды со "старцем" в Покровское в вагоне I класса, в отдельном купе… Долго ее "старец" ласкал, целовал, мял и спрашивал:
– Поди, блудный-то бес тебя во как мучает; ведь муженька-то нет. Ну я его того…
После того она, унылая, сидела на диване и размышляла о той пакости, какую с ней проделал "блаженный старец".
А "старец" не падал духом, подошел к ней да так ласково-ласково говорит:
– Ну что, миленькая, пригорюнилась? А? Чай думаешь, что я с тобой плохо поступил? Не думай так: это – грешно; как не грешно есть и пить, так не грешно с тобою мне валяться; да и легче тебе будет. Блудный-то бес отскочил от тебя, в окошко выскочил. Я это видел. Ей-богу! А вот за то, голубка, что ты подумала, что я с тобою грех сделал, становись-ка да клади вот здесь двести земных поклонов, да и я с тобою помолюсь о прощении твоего греха…
Убитая Хиония встала и начала отбивать поклоны; сзади нее "старец" тоже усердно ударял лбом об пол купе.
Моление кончилось. Но это было последнее моление с Григорием. Скоро Хиония рассказала все кому надо и бросила "старца".
А "старец", конечно, без страха и уныния направился искать для себя новых "пациенток".
О. В. Лохтина. Жена действительного статского советника, 52 лет. Женщина гордая, умная и всесторонне образованная. Первая пациентка Григория, пациентка усердная, отчаянная, безумная. До знакомства со "старцем" она была чуть ли не первою дамою в "свете", своею красотою, богатейшими, изысканными нарядами и горделивым сознанием своих достоинств покорявшая сердца кавалеров.
Но как только сошлась самым форменным образом с Распутиным, то бросила свет и исключительно занималась тем, что ходила во дворец к императрице и государю, пила там чай, обедала и толковала царям "мудрые изречения" и пророчества "отца" Григория.
Так продолжалось до тех пор, пока "старец" не нашел для этой цели более подходящую особу – А. А. Вырубову. Царям пришлось расстаться с Лохтиной. Хотя это и трудно было сделать, так как царица не иначе называла Лохтину, как "милая Олечка, подруга моя драгоценная", но старческие "веления" были гораздо сильнее личных привязанностей и симпатий.
О. В. Лохтина "смирилась" с таким поворотом в своей судьбе. Но по-прежнему ходила за "старцем" и вела самые подробные записи о его деятельности, а, главным образом, она в своих дневниках выражала свои чувства к "старцу" и глубокое преклонение пред его личностью.
О. В. Лохтина отказалась от семьи.
Начала юродствовать: говорила, что видела о. Григория в белом сиянии, стала ходить босиком, одеваться в высшей степени в странные костюмы с бесчисленными ленточками, позвонками и с шапочкой на голове, на которой было вышито: "Во мне вся сила. Аллилуйя".
Основываясь на каком-то, мне неведомом, пророчестве Ф. М. Достоевского о том, что в наше именно время придет спасать Россию в образе смиренного мужичка Сам Бог, она считала Григория – Богом Саваофом, меня – Сыном Божием, а себя – Богородицею.
Все мои и Гермогена усилия убедить ее в кощунственности выдуманного ею учения ни к чему не привели. Она твердо стояла на своем.
Распутин тоже старался внушить ей, что он – не Бог. В этих видах он писал ей: "Умалаю нефотазируй", и еще: "Боле дома сиди мене говри неиши вдватцатом веке бога на земле".
И это не помогло. Лохтина громко проповедывала, что отец Григорий есть Господь, во плоти пришедший.
При дворе Лохтину очень любили и очень боялись. Она командовала царем и царицей. Григорий мне рассказывал, что однажды она из Одессы прислала государю такую телеграмму: "Николай! Немедленно переведи мне по телеграфу двести рублей для нищих. Ольга". Николай, прочитав телеграмму, говорит "старцу": "Григорий! Ведь я – царь. Разве так можно писать императору? – Что же другие скажут? А?" Старец, улыбаясь, отвечал: "Дуре, дружок, все можно простить". Лицо государя от волнения разрумянилось; все-таки он приказал послать ей двести рублей.
Жена "старца" Прасковья очень ревновала Лохтину к своему мужу. Устраивала драки и сцены. Сам Григорий и Прасковья это категорически отрицают, но Лохтина, описывая в дневниках свое пребывание в селе Покровском, утверждает, что Параскева Федоровна била ее и выгоняла за ворота с криком: "Не дам тебе больше целовать голову о. Григория".
Про сожительство "старца" с женским полом О. В. Лохтина придерживается очень определенного взгляда.
На вопрос моего брата Аполлона: "Ольга Владимировна! Вот про Григория Ефимовича говорят неладно, что будто бы он с женским полом того… имеет дело. Как на это смотреть?" Лохтина отвечала: "Ничего здесь неладного нет; для святого – все свято. Что отец Григорий такой, как все люди, что ли? Люди делают грех, а он тем же только освящает и низводит благодать Божию!". Брат замолчал. Ну, что скажешь против такого убийственного довода?..
Когда "старец", обличенный мною, сослал меня во Флорищеву пустынь, то О. В. Лохтина, не теряя надежды на мое примирение с отцом Григорием и на восстановление прежней компании для управления, как она выражалась, двором, несколько раз приезжала во Флорищеву пустынь.
Я ее до себя не допускал, а только из окна перечислял "подвиги" отца Григория и просил ее бросить его и возвратиться в семью. Она никогда ничего мне на это не отвечала.
Приезжая в пустынь, она ходила вокруг моей кельи, забираясь на стену, на крышу дома, и все кричала одно и то же: "Илиодорушка! Красное солнышко!" Монахи, думая, что у меня с ней были грешные отношения, смеялись, а стражники буквально истязали несчастную генеральшу. Таскали ее за волосы, босые ноги ее разбивали сапогами до крови, потом сажали в экипаж и увозили в Гороховец. Она никогда не сопротивлялась, притворяясь мертвой.
Когда я освободился из пустыни и, уже мирянином, приехал к своим родителям на Дон, то приехала туда и Лохтина в своем странном костюме и с дневниками.
Она поселилась на хуторе Большом, потом переселилась на хутор Морозов, в трех верстах от моей дачи "Новая Галилея". За 18 месяцев я ни разу не принял ее, не допустил до себя.
Люди клеветали на нее, что она потому жила около меня, что была в меня влюблена. Это – неправда! Я решительно утверждаю, что она бегала за мною исключительно из желания опять привлечь меня в свою придворную компанию, как сильного, по ее мнению, духом человека, в чем она будто бы убедилась, когда, бывая в Царицыне, видела мою службу, слушала мою проповедь и внимательно следила за всею моею деятельностью.
Приходя ко мне на дачу, она выкидывала какие-либо фокусы: то изрекала пророчества, то копала себе могилу, то клала свои балахоны на курган, а чаще всего она привешивала на ветках деревьев узелки. В этих узелках она каждый раз завязывала часть своих дневников и писем, которые она писала царям и получала через Вырубову от них.
За все время она перетаскала мне все свои дневники и письма: получилась целая куча.
Царям она писала очень ругательные письма, проклинала их, угрожала божьим судом; копии писем она, как сказано, передавала мне. Вообще она относилась к царям с презрением.
Однажды, придя в "Галилею", она бросила мне на крыльцо рубль с изображением царей – Михаила и Николая, перевязанный голубою ленточкою.
Я сказал: "Ольга! Зачем ты бросаешь под мои ноги?" Она дико захохотала и ответила: "Вот и хорошо! Так и надо!"
В письмах и телеграммах к царям она всегда подписывалась так: "Ольга Илиодора" или "Ольга-Дура".
Вырубова в ответных письмах к ней от лица царей называла ее "святою матерью", просила благословения и святых молитв.
9 ноября 1912 года Лохтина, направляясь ко мне во Флорищеву пустынь, послала Николаю такую телеграмму: "Государь! Выпусти орла на волю! Я опять еду. Допусти. Не любите церковь живую".
В этот же день она писала наследнику: "Я жду от тебя подарок – серебряный самоварчик нам с отцом Илиодором".
9 июля 1913 года она телеграфировала Николаю: "Рейд Штандарт. Его императорскому величеству, государю императору. Христос Воскрес! Царь, спроси прощения у отца Илиодора и возврати ему полнейшую свободу, а мне переведи десять тысяч. Именинница Ольга Илиодора".
Письмо Вырубовой от 15 августа 1913 года она, называя ее в обращении к ней министром двора, заканчивает так: "Боюсь, как бы Господь не лишил порфир".
6 августа 1912 года она писала царю в телеграмме: "Вспомяни Бога Живого! На Россию грянут великие беды! Повели мне помимо Синода привести отца Илиодора возвестить тебе волю Божию… Повели проклятому Синоду без издевательств освободить его".
4 сентября 1912 года Лохтина обращается к царю так: "Царь! Спроси своего холопа Саблера, правда ли он согласен на соединение нашей православной церкви с англиканской… Митрополит Полладий называл Саблера саратовским колонистом и т. д.".
Несмотря на такое отношение к царям, Лохтина пользуется их внимательным к ней отношением. У меня имеется подлинная телеграмма с рейда Штандарт, в которой цари за подписью Вырубовой – "Анна", поздравляют Лохтину с днем ангела.
Распутин в 1913 году выпросил у царя крест для Ольги Владимировны, чтобы она носила его на груди, как это делает великая княгиня Елизавета Федоровна, но Лохтина отказалась от креста и ответила царю, что она служит Богу не за награды…
Государыня прислала Лохтиной разные дорогие материи на балахоны, ленты, золотое кольцо и др. вещи. Часть материи и лент Лохтина приносила в "Галилею" и привешивала на деревьях. Кое-что из этого и сейчас хранится у меня.
Вообще отношения Лохтиной к Александре были гораздо сердечнее, чем отношения к Николаю. Это отчасти можно видеть из писем Вырубовой к Ольге Владимировне. В них Вырубова писала Лохтиной: "Дорогая Ольга Владимировна! Посылаю Вам от Мамы на дорогу 200 рублей, – и отец Григорий мне сказал Вам послать лент, я спросила каких. Он сказал – разных… Помолитесь за нас нерадивых… Здесь все слава Богу, но Мама болеет и мне тяжело, уповаю на молитвы о. Григория… Мама Вас целует. Помолитесь за нас. Ваша Анна… Получили ли Вы кольцо от Мамы?.. Благодарю Вас дорогая Ольга Владимировна, что написали, мне так дорого каждое слово из Покровского, надеюсь увидеть скоро о. Григория, а то все соскучились… Обнимаю Вас крепко. Мама и Дети Вас целуют… Помолитесь за нас… Ваша Анна".
Все эти письма Вырубова писала Лохтиной в 1913 году. Подлинники у меня имеются.
Царица за полтора года переслала Лохтиной около 5000 руб. На эти деньги Лохтина построила себе на хуторе Морозове прекрасный домик.
В последнее время она, по рассказам казаков, все ждала к себе в гости наследника и царских дочерей.