Это - только то, что государство обязано было выплатить "боевыми" и компенсациями. Без учета лечения и медицинского обслуживания инвалидов, без учета медикаментов, протезов, аппаратов Иллизарова, колясок, пандусов в домах, автобусах и метро, пересадок отказавших почек и обеспечения жильем. Это без учета надгробий ("Новая" уже писала о том, что в Нижнем Новгороде погибшим солдатам ставят пластиковые надгробья), гробов, транспортировки тел, воинских почестей и салютования. Что, кстати, тоже недешево - выстрел из АК стоит один доллар. Залп семи человек - 21 доллар. Один салют обошелся бы в 147 тысяч долларов. Это без учета поиска и опознания останков и выкупа военнопленных. Без учета памятников, мемориалов, музеев, переименования улиц (Кадырова в расчет не берем) и госсзаказа на военно-патриотические фильмы. Это без учета выплат гражданам России за уничтоженные дома, потерянное имущество, убитых людей, травмы, ранения, вынужденное переселение и моральный ущерб.
Всего набирается на суперсовременный авианосец со всей начинкой.
Как выплачиваются эти деньги, говорить излишне. Суды до сих пор завалены исками солдат к государству.
Когда жизнь солдат, которых государство будет готово потерять в очередной "политической" войне будет сопоставима со стоимостью авианосца, это и будет самым сильным сдерживающим фактором.
Пока же рядовой пехотинец получает в армии триста рублей. Даже не так - государство покупает его за триста рублей за семьдесят килограмм живого веса. По четыре с полтиной за кило пушечного мяса. Втрое дешевле картошки, которой его кормят.
Кстати. Впервые платить своим солдатам стал Петр Первый. В 1711 году был принят тарифный табель, в котором были прописаны оклады военнослужащим. Примечательно, что зарплата дифференцировалась по национальному признаку, и русские в этом случае оказывались в проигрыше. Так, например, русский прапорщик получал в полтора раза меньше иноземного - 50 и 84 рубля соответственно. Русский майор получал уже почти в три раза меньше наемника - 140 и 360 рублей. А вот зарплата "полных генералов" разнилась не сильно - по 1800 и 2160 целковых на душу. И только генерал-фельдмаршалы получали по семь тысяч в месяц независимо от национальности.
Помимо окладов Петр Первый ввел и систему премий. Например в русско-шведской войне за пленного неприятельского генерала выплачивалось 2000 рублей, полковник оценивался в 1000, рядовой - в 5. За каждого убитого неприятеля русский солдат получал три рубля - деньги по тем временам неплохие. За двух убитых врагов можно было купить корову.
Кстати. Самая большая премия за всю историю войн в регулярной армии была выплачена Александром 1 в войне с Наполеном. Помимо бессмертия и всемирной славы Михаил Илларионович Кутузов получил за Бородино 100 тысяч рублей. Сумма по тем временам просто космическая. Если переводить в валюту Великой Отечественной - хлеб - то получается 20 000 000 килограмм муки. Впрочем, в современных деньгах, если учесть поставками хлеба из Канады, это было бы и не так уж много - всего полтора миллиона долларов. Ничего не поделаешь - инфляция. Второй герой Бородино Барклай де Толии получил за сражение - 50 тысяч. Кроме них бриллиантовыми орденами, именным оружием и денежными премиями были награждены многие офицеры и солдаты.
Кстати. Современные "президентские" также не являются новшеством. Выплата боевых была введена еще в гражданскую войну. Так, например, согласно приказу Реввоенсовета от 01.05.1918 "обыкновенный взводный и квартирмейстер" получал триста рублей, тогда как "боевой взводный" - 350. Командир роты "обыкновенный" получал - 350 рублей, "боевой" - 400. И только солдаты получали одинаково что на передовой, что в тылу - 50 рублей плюс натуральное довольствие.
Приложения:
Приказ Реввоенсовета Союза CСР
№ 130 от 22 июля 1930 г.
Ст. 53. "… Военнослужащие рядового и младшего начальствующего состава сверхсрочной службы получают оклады по 6-ти разрядной тарифной сетке в зависимости от должности…
а) … в артиллерийских, механизированных и бронепоездных частях - 7 рублей 50 коп. в месяц
б) всем остальным - 6 р. 00 к. в месяц.
Начальнику Финотдела при НКС
Сведения о денежных суммах и документах, утраченных на Северном Фронте во время боевых действий на 15 сентября 1941 года.
№ Виновные лица сумма Меры, принятые в отношении виновных
1245 сп, фамилия начфина н/и.357000Зарыты в землю при окружении
2466 сп, фамилия не известна7429 Деньги пропали с начфином во время бомбежки
3605 артполк146000Начфин оставил ящик с деньгами на переправе. Начфин осужден на 10 лет
Комментарии:
Карпов Владимир Васильевич (Герой советского Союза, разведчик): "Я взял 79 языков и ни рубля ни за одного не получил. Вообще за всю войну я ничего не получал, хотя и подбивал танки. Это не полагалось. Это работа моя была. Была норма - за 25 языков давали Героя. Меня трижды представляли, а наградили один раз. Вернулась резолюция - "вы думаете, кого представляете?" Я год назад был в штрафной роте, враг народа, а теперь Герой… Только с третьего раза дали Героя. За орден Ленина и за Звезду платили 50 руб в месяц. За "Красное Знамя" - 25 руб… Это была ежемесячная прибавка, но после войны её сразу отменили. А в штрафбате вообще ничего не полагалось, ни копейки. Ни за что. Вообще, солдаты деньги на руки не получали. А когда я стал офицером, тут же написал аттестат матери и опять ничего не получал. Первые деньги увидел только после Победы".
Семен Ария (воевал в реактивной артиеллирии, ныне - известный адвокат):
- Солдат на фронте подписывылся на 10 месячный заем и его содержание уходило на эту подписку. В год на займы забирали десятимесячный оклад, и только за два месяца деньги выдавались на руки. А деньги были вообще грошевые - их хватало от силы на пару пачек махорки. Ездили военторговсике лавочки, и там можно было чем-то отоварится - конвертами, зубной пастой. За ордена в те времена полагалось, если не ошибаюсь, порядка 25 рублей. Что касается выплат за подбитые танки - я впервые слышу об этом. По-моему, это все домыслы.
Михаил Борисов (артиллерист, Герой Советского Союза. В бою под Прохоровкой подбил 8 немецких танков. Занесен в Российскую книгу рекордов Гинесса, как человек, подбивший наибольшее количество танков в самом крупном танковом сражении):
- Мне выплатили все - по пятьсот рублей за семь танков. А вот восьмой не засчитали - он не загорелся, а просто остановился, но причина была не ясна. Поэтому я говорю, что подбил семь с половиной танков. А за семь штук я получил. Деньги, правда, выдали намного позже, после госпиталя уже. Но эти деньги - они же ничего не стоили. А потом было такое правило - личные деньги отдавались в фонд обороны. Но у нас премии за танки платили всем - это было обычным явлением. А вот за самолеты не платили. Мы за Доном сбили немецкий самолет, но нам не заплатили ни копейки - потому что стрелял весь полк. А попала всего одна пуля и прямо в сердце пилоту. Кому платить? Да тогда никто и не ждал этих денег. Важнее была наша общая задача. А деньги и цены не имеил, только у местных жителей можно было купить табак, может молоко. Но цены были дикие. Хлеб стоил что-то в районе 500 рублей. Бутылка водки, я это точно запомнил - 800 рублей*. За Героя и ордена я получил деньги только в 44 году".
Прим: госцена бутылки водки во время войны -11 р.40 коп.
Солдату в Чечне полагается:
1– полтора оклада.
2 - боевые от 810 до 950 рублей в сутки.
3 - полевые (55 рублей в сутки) в двукратном размере.
4 - Зачет месяца службы за полтора, и месяц за два при участии в боях.
5 - два оклада при увольнении.
6 - бесплатное погребение.
7 - 12 000 тыс. рублей на установку памятника (при этом Министерство обороны обязано "определять качественные параметры и требования к ритуально-похоронной продукции и надгробным памятникам")
8 - Дополнительные продукты питания: "в стуки мясо или сало шпик - 100 г; масло коровье - 10 г; консервы рыбные - 50 г; молоко цельное сгущенное с сахаром - 20 г; сахар - 30 г, печенье - 50 г, чай - 1 г; поливитаминный препарат "Гексавит" - 1 драже. Курящим вместо сахара разрешено выдавать пачку сигарет".
9 - Участники боевых действий пользуются правом внеконкурсного поступления в государственные и муниципальные средние профессиональные и высшие профессиональные образовательные учреждения.
Как выполняется:
1 - выполняется.
2 - Боевые выплачиваются "за непосредственное участие в боях". На деле же в штабы приходят разнарядки, в которых расписано сколько дней и какой части можно выписать. Дальше хоть обвоюйся, больше, чем в разнарядке не получишь. Да и то, что навоевал - тоже далеко не всегда.
3 - За период "непосредственного участие в боях" выплата полевых почему-то не производится..
4 - выполняется.
5 - выполняется.
6 - выполняется.
7 - Вспомните пластиковые надгробья.
8 - Зависит от совести зампотыла, старшины и бойцов роты матобеспечения. Воруют, конечно. Но мы, как правило, получали все, даже "Гексавит".
9 - как правило, выполняется.
Но это только то, что прописано в законе. Самое интересное происходит при увольнении. При дембеле солдат обязан сдать в целости и сохранности выданные ему бронежилет, саперную лопатку, каску и проч. Доводы о том, что все это отдано старшине, не рассматриваются. Каска есть? Нет. Свободен. Распишись за удержание из оклада. Лично меня таким образом кинули долларов на триста. Вычли и амортизацию за неизношенное обмундирование - бушлат и ватные штаны выдаются на два года, а я прослужи в Чечне всего полгода. Еще долларов сто. Слава Богу, про спальный мешок не вспомнили.
Жизнь на чаше весов
В Красногорском госпитале медленно умирает летчик-"афганец".
В декабре 1986-го в Афганистане Александр Дундич до последней минуты пытался удержать управление подбитым вертолетом. Благодаря ему спаслись 12 человек. Он - не успел. С тех пор Александр буквально живет в госпиталях. Из двадцати послевоенных лет десять он провел на больничной койке. За это время ему было сделано сорок семь операций. Но ничего не помогает. У него сломан позвоночник, отказали почки, и Александр медленно умирает. Последние полтора года Дундич безвылазно находится в госпитале имени Вишневского в Красногорске.
- Не вовремя вы, - говорит дежурная сестра, когда я называю фамилию Александра Дундича, - Он еще от наркоза не отошел, спит. Опять операцию делали - сорок восьмую уже по счету. Свищ все никак не затянется. Уже десять лет…
Она ведет меня в палату. В коридоре курят двое солдатиков. У одного почти совсем сгоревшая голова - волосы остались только над левым виском, остальное - красные бугристые язвы. Но лицо не затронуто. И глаза в порядке. Повезло.
Александр Дундич лежит, укрывшись одеялом до подбородка. Наркоз еще не отошел и говорит он медленно.
- Садись. Бери вон стул. Я, с твоего позволения, лежа буду.
- Может, я потом приеду? - я чувствую, что лишний.
- Да ладно, садись. Поговорим. Значит, когда это все случилось, да? В восемьдесят шестом. На подлете к Гардезу. Мы уже садились, уже показалась взлетка…
Показалась взлетка и Дундич потянул рукоятку шаг-газа на себя. Вертушка, как обычно, на долю секунды провалилась в невесомость, затем снова зацепилась за воздух и пошла ровнее. Осталось перевалить через излом, и они дома.
Это был обычный рейс, каких за полгода войны Дундич выполнил уже десятки. На этот раз он должен был перебросить десантников, двенадцать человек, из Кабула в Гардез. Дорога недолгая, почти все время над равниной, только на подлете горы, но ничего сложного этот рейс не предвещал. Обычная работа.
Гардез растянулся по пустыне плоским блином и заслонил горизонт. Взлетка увеличилась до размеров простыни, и Дундич пошел на снижение.
Два дымных следа он увидел как-то сразу и сразу понял, что это ракеты. Дальше все происходящее воспринималось рывками и очень быстро.
Первая ракета ушла выше, и он еще успел заметить её дымный след над кабиной. Вторая ударила в задний створ, ближе к двигателю. Вертолет дернуло, развернуло боком и бросило на скалу. Осколки лопастей брызнули в разные стороны. "Только бы в кабину не попало…" Освободившийся от винта двигатель взревел, в отсеке заорали десантники, взлетка накренилась и задралась в небо, земля стала вертикально, и по ней, размахивая руками, к падающей машине бежали люди…
От удара перед глазами все поплыло, охватила слабость, но сознание не ушло. Дундич успел еще сообразить, что вертолет упал на небольшую площадку на краю обрыва, и, раскачиваясь, завис над пропастью. Как в кино. Бровка обрыва - середина весов. На одной чаше - жизни 12 пацанов, которые своим суммарным весом удерживают машину на уступе. На другой - его, Дундича, жизнь. Он живет только до тех пор, пока в хвосте сидят двенадцать десантников. Они живут до тех пор, пока он пытается держать машину. Все просто. Так уж получилось. Никто не виноват. Но кому-то надо умирать. Александр решил, что его жизнь весит меньше, чем жизни двенадцати пацанов, и приказал прыгать им.
- О себе я тогда как-то не думал. Главное было спасти пассажиров. Машина сползала вниз и я орал, чтобы прыгали. Пытался как-то держать вертолет, регулировать его рулями, чтобы подольше удержать на обрыве…
Когда последний десантник выпрыгнул, вертолет качнулся еще раз, а затем, унося в своей кабине Александра Дундича, перевернулся и полетел вниз.
- Помню еще, далеко внизу увидел землю и подумал: "Это конец". Потом - удар и темнота…
От падения вертолет загорелся. Когда десантники спустились вниз и вытащили Дундича из огня, он был уже почти мертв - при ударе ему переломило позвоночник, раздробило руку и почти оторвало ногу - она держалась только на штанине и сухожилиях.
Очнулся он в комнате с белыми стенами. Рядом была женщина в халате. От неё вкусно пахло сигаретами.
- Где я?
- В госпитале. В Кабуле, - ответила женщина.
- Почему я не чувствую ног? Ноги на месте?
- На месте. У тебя сильный ушиб. Это пройдет. - Она говорила с ним, как с ребенком.
- Я хочу видеть свои ноги. Подними меня.
Женщина откинула одеяло и приподняла ему голову. Ноги были на месте. Правая вроде в порядке, а левая изуродована так, что страшно смотреть. Но врачам все же удалось собрать её по кусочкам и прилепить на место.
- Дай закурить.
Женщина зажгла сигарету и поднесла к его губам. Затянувшись два раза, Дундич снова потерял сознание.
Когда он очнулся окончательно, в палате никого уже не было. Потом пришли врачи. Говорили, что состояние стабильное, что все будет хорошо. А его мучил один вопрос - почему тело его кончается на поясе, а дальше - чужие, будто приставленные к этому телу ноги?
- Первые полгода я ног вообще не чувствовал. Врачи не стали мне говорить, что позвоночник сломан. Говорили - ушиб, а я никак не могу понять - ушиб ушибом, но почему же я ноги-то не чувствую? Потом сказали почему… Это был удар. Жить не хотел. Гнал жену от себя - живи сама, у меня теперь не жизнь, борьба. Но у меня дети были маленькие, только они меня и удержали. Как всякий мужик, я обязан был поставить их на ноги. Только ради них и начал жить, бороться. Надо было учиться всему заново…
Надо было учиться всему заново и для начала надо было научиться сидеть. Год он пролежал без движения, и организм попросту отвык от вертикального положения. Как только медсестры чуть-чуть приподнимали его над подушкой, он сразу терял сознание. Но упрямо тренировался. Через какое-то время мог сидеть уже минуту, прежде чем сваливался в обморок. Потом две. Потом - пять, десять, пятнадцать. Рекорд - три часа.
Как только научился сидеть, начал делать упражнения для ног. Дважды, трижды в день по двадцать тысяч раз сжимал и разжимал пальцы. То есть пытался сжимать и разжимать - ноги оставались бесчувственными. Но он боролся. И когда через полгода на правой ноге зашевелился палец, на это сбежался смотреть весь госпиталь.
- Это было как чудо. Тогда я поверил, что буду ходить. Что инвалидная коляска мне не понадобится. Начал учиться стоять. Тоже с одной минуты. Мужики к стенке поставят - я стою.
Для того, чтобы выбраться из той пропасти под Гардезом, куда он свалился вместе с горящим вертолетом в декабре восемьдесят шестого, Александру Дундичу понадобилось много лет. Каждый день для него был сражением, каждый день он ставил новый рекорд - в минутах, потом в шагах, потом в метрах. Сначала на костылях, потом с двумя тросточками, потом с одной. Очередной рекорд - сто шагов без посторонней помощи - означал для него, что следующая ступень в возвращении к нормальной жизни взята. Тренировался каждый день, шаг за шагом, час за часом.
Только один раз у него был перерыв - когда он упал. Уборщица мыла пол, Дундич стал обходить её, но на мокром линолеуме ноги разъехались, и Александр полетел спиной прямо на ведро. Каким-то чудом еду удалось перевернуться и упасть на живот. После этого неделю не вставал - не мог побороть страх. И с тростью больше никогда не расставался.
Когда сняли с позвоночника шарниры - две металлических пластины, соединенные между собой болтами - начал ходить в спортзал. Упросил командование отвезти его к Дикулю и тот согласился взять его к себе. Госпиталь выделил машину, и каждый день Дундича возили к академику на занятия.
- Он отобрал у меня тросточки и стал учить ходить по стенке. А однажды завел меня в узкий коридор - такой узкий, что, расставив руки можно было дотронуться до обоих стен - но это для страховки, за стены он мне держаться не разрешил - поставил посередине и говорит - иди. И я сделал два шага. Это была победа. Радость была великая. Я снова мог ходить.
А потом опять все стало плохо. Пришла боль и больше не покидала его ни на секунду. На спине опять открылась рана, пошли свищи. Раздробленная нога так и не срослась, от нагрузки осколки кости сместились и полезли наружу. Загнила кость, начался остеомиелит. Свищи не зарастали целый год, и снова стал вопрос об ампутации.
В 93-м ребята из областной организации воинов-афганцев сумели организовать Дундичу бесплатное лечение в Германии. Добирался туда Александр транспортным самолетом - это был последний год, когда в Германии еще стояли наши части.
- В России я гнил семь лет. Семь лет у меня на спине была дыра, которая никак не затягивалась. Уже было видно позвоночник. В Германии меня залечили за четыре дня. Заштопали, на следующий день: "Александр, ауфштейн", - и я встал. Я не могу сказать, что у них врачи лучше - наши им ничуть не уступают, как мне ногу сумели спасти, до сих пор не пойму. Но вот лекарства…