- Это ужасно... - выдохнула Инесса чуть слышно. Она сидела, обхватив грудь руками крест-накрест и расширенными зрачками упершись прямо перед собой - в пустоту.
Илья протяжно откашлялся, как будто что-то цепко застрявшее в горле мешало ему говорить.
- По-моему, теперь самая пора выпить, - сказал он и принялся разливать водку по стопкам. Его никто не поддержал, он выпил свою стопку в одиночестве.
- Происходит физическое и духовное вырождение нации.
- Александр Наумович сурово, как если бы он говорил с кафедры, оглядел сидящих за столом. - Растет детская смертность, резко сокращается продолжительность жизни, самоубийства стариков, проституция, зверские расправы на улицах - все это сделалось заурядным явлением. Это не я, это говорит статистика!.. Если ей верить, то к двухтысячному году население России сократится - заметьте, сократится, а не вырастет! - на пять миллионов. И вам все это, Марк, должно быть отлично известно...
Марк, морщась, пригубил стопку, выигрывая время для ответа, и, выбрав на тарелочке маслину покрупнее, кинул ее в рот.
- Чему вы удивляетесь?.. Вполне с вами согласен, России предстоит долгий и тяжелый путь, но она должна его пройти, выстрадать... Другого пути попросту нет... - Марк обсосал косточку от маслины и, защемив ее между пальцами, выстрелил поверх балконных перил.
- Нравственность, - с нарастающим раздражением заговорил Александр Наумович, - нравственность, на которой стоит Россия, да и мы с вами, сформулирована Достоевским в одной-единственной фразе - я говорю о "слезе ребенка"... Ничто и никогда не может быть куплено ценой слезы ребенка... Одной-единственной детской слезинки, говорит он... И он оказался прав - он, как мы видим, а не те, кто обещал народу счастье, приобретенное... Нет, не "слезинкой ребенка"... Что там - слезинка... - Александр Наумович горестно взмахнул рукой.
- Если бы - слезинка... Или вы полагаете, - выкрикнул он грозно, - при закладке нового общества нравственность является чем-то излишним?.. Чем-то мешающим?.. Так это уже было, было! Вы наследуете чужой опыт!..
Застольная беседа, начавшаяся на мирной, объединяющей всех ностальгической ноте, давно превратилась в прямую дуэль между Александром Наумовичем и, как он считал про себя, его духовным воспитанником, учеником.
- Видите ли, Александр Наумович, наука не признает ничего, кроме объективных фактов. Достоевский может говорить что угодно... Слова его прекрасны, и я готов подписаться под каждым. Но в науке существуют иные системы отсчета, нравятся они нам или нет... - Марк бросал в рот маслины одну за другой.
- Известный на Западе социолог, очень крупный, может быть даже крупнейший в своей области авторитет... - Марк назвал его имя, никому из присутствующих, впрочем, не знакомое. - Так вот, он вычертил ряд интереснейших схем, графиков... - Марк размашистым жестом провел в воздухе две пересекающихся линии - ...и путем вычисления соответствующих коэффициентов построил кривую такого вида... - Он обозначил изогнутую линию между двух первых, пересекающихся под прямым углом. - И что же выяснилось?.. А выяснилось, что мера нравственности общества в периоды исторических катаклизмов катастрофически падает, это закон, подтвержденный огромным количеством наблюдений...
К Марку вернулось прежнее спокойствие. С видом победителя он обежал всех взглядом и выплюнул на блюдечко последнюю косточку.
Инесса, по-детски распахнув глаза, смотрела на Марка с наивным выражением страха и уважения. Александр Наумович, жуя губами, обдумывал достойный ответ. Поднявшись из-за стола, Илья отправился на кухню, где в духовке томилось мясо, приготовленное им по особому рецепту. В Союзе он был инженером на одном из крупных заводов, конструкторское бюро, которое он возглавлял, проектировало горные комбайны и считалось ведущим в своей отрасли, здесь же ему не везло - с языком не ладилось, а горные комбайны были никому не нужны. Днем он работал по ремонту домов, застилал полы карпетом, по ночам развозил пиццу... Вскоре он вернулся с большим противнем в руках, на нем горкой лежали обернутые в фольгу пластики мяса, обжаренные в собственном соку и с массой разных приправ - несмотря на открытый воздух, над столом сразу повисло ароматное, дразнящее аппетит, щекочущее ноздри облако.
- Прошу, - провозгласил Илья, держа перед собой противень. - Мясо по-мексикански... - Он шутливо прищелкнул каблуками, выбил чечетку.
- О-о!.. - первым потянулся к мясу Марк. - Судя по всему, невероятная вкуснятина... - Он положил один ломтик себе на тарелку и, приоткрыв упаковку, шумно потянул носом.
- Ну, - произнес он, закатывая глаза, - я вижу, что жизнь в Америке для вас, Илья, не проходит зря...
Он не заметил ни напряженной тишины, ни смущения, вызванных его словами, ни того, как омрачилось вдруг у Ильи лицо, ни того, как порывисто выскочила из-за стола Инесса... Она вернулась через несколько минут, уже без прежнего игравшего на лице оживления, с принужденной, словно нарисованной на губах улыбкой.
Мясо и в самом деле было необычайно вкусным, все ели, дружелюбно посмеиваясь над Марком, который с азартом прикончил вторую порцию и уже тянулся за третьей. Только Александр Наумович вяло ковырялся в своей тарелке, продолжая размышлять о том, что сказал Марк. Собираясь в дорогу, он иначе представлял себе эту встречу. Два-три года назад Марк был другим. Тогда он был захвачен созданием какой-то уникальной по возможностям компьютерной программы. Вместе с ним трудилась большая группа молодых математиков, физиков, механиков. Чтобы завершить работу, необходимы были деньги. В то время создавались кооперативные предприятия, начинала развиваться посредническая деятельность... И Марк, морщась, взялся за чуждое для него занятие - бескорыстно жертвуя собой во имя науки...
- Ничего не поделаешь, - сочувственно, с примирительной интонацией проговорил Марк, вытирая салфеткой замаслившиеся пальцы, - ничего не поделаешь, Александр Наумович, другого пути нет. - Он легким, покровительственным жестом коснулся острого, костистого локтя Александра Наумовича и погладил его. Возможно, в тот момент ему пришло в голову, что они поменялись ролями - ученик и учитель... Мутная пленка жалости на мгновение застлала ему глаза: бессильный, никому не нужный, потерявший себя старик сидел перед ним, хорохорящийся по привычке и не способный постичь того, что происходит вокруг...
Он не только прикоснулся к локтю Александра Наумовича, он даже приобнял Корецкого, по-сыновнему приникнув к жесткому, словно из дерева выточенному плечу своей мускулистой, жарко дышащей грудью... Но в этот момент заговорила до того молчавшая Маша, Мария Евгеньевна, - так, не изменяя российской привычке, все здесь ее называли.
Да и не вязалось как-то иначе ее называть. Было что-то загадочно-значительное в ее лице, все еще красивом, несмотря на седину и морщины. Черты его были строгими, завершенными, как на античных камеях, и это придавало ему обычно некоторую холодность, державшую собеседника, о чем бы ни шла речь, на раз и навсегда отмеренном расстоянии. Рядом с ее статной фигурой Александр Наумович выглядел плюгавым, не в меру суетящимся очкариком. Раньше, "в той жизни", Мария Евгеньевна заведовала в мединституте кафедрой глазных болезней, консультировала и оперировала наиболее "трудных" больных. Теперь она не пренебрегала любой работой, бебиситорствовала, выучилась водить машину и ездила убирать в домах богатых евреев-ортодоксов...
Сидя за столом, она прислушивалась к общему разговору - так врач наблюдает за пациентом, не спеша ставить диагноз, и лицо его сохраняет при этом выражение замкнутое, отрешенное. Только глаза Марии Евгеньевны, темно-карие, с вишневым отливом, по временам горячо блестели, хоть она и прятала их под приспущенными веками, а когда они вспыхивали слишком ярко, прикрывала их козырьком приставленной ко лбу ладони.
- Простите, Марк, но почему же это - другого пути нет?.. - заговорила она, глядя на Марка с настораживающей улыбкой.
- Это вы решили, что нет, но ведь существуют и другие мнения...
- Вы о чем?.. Не понял...
- Ну, как же, Марк... Вспомните Сахарова... Ведь он говорил о другом пути...
Сейчас ничто не напоминало в Марии Евгеньевне погасшую старую женщину, какой она вышла к столу после чтения писем из России... От нее исходила энергия, слова были резки, отточены, взгляд спокоен и жгуч, Марк не выдержал его, уперся глазами в стоявшую перед ним тарелку с листочками мятой, лоснящейся жиром фольги.
- Конвергенция... Вам ведь знакомо это слово?.. Почему-то сейчас его или забыли, или стыдятся произносить... Пожалуй, это единственное, чего теперь стыдятся...
- Видите ли, Мария Евгеньевна... - поморщился Марк, не отрывая взгляда от тарелки. - Сахаров был, без сомнения, святой человек, но наивный... Наивный, как дитя... Во всяком случае, в экономике...
- Вы полагаете?..
- Убежден... - Марк потер, потеребил себя за мочку, как бы раздумывая, стоит ли продолжать. - Имеется, как известно, такое понятие - первоначальное накопление... Все помнят, конечно, даже по школьному курсу - "огораживание" в Англии, когда "овцы съедали людей"... - Он окинул сидящих скучливым лекторским взглядом. - А работорговля в Америке?.. Пиратство?.. На чем сколачивали свои состояния Морганы, Рокфеллеры, Дюпоны?.. Это потом они или их потомки становились филантропами, жертвовали миллионы, строили музеи... Но начиналось-то - все знают, с чего...
- Да, конечно, все знают... Но конвергенция - это совсем другой путь... Вы уж извините, Марк, что вторгаюсь в вашу область... Это, насколько я представляю, слияние, соединение где-то в дальнейшем капитализма и социализма, это сочетание плюсов того и другого... Умное, дальновидное регулирование экономики, защита интересов слабых и бедных, медицина для всех, забота об окружающей среде, о материнстве, детстве - вот что характерно для нынешнего капитализма... Он учится, он берет у социализма его лучшие, сильные стороны, а вы толкуете о рабстве, "огораживании"...
- Я говорю о периоде первоначального накопления, без него никто не обходился...
- Так это в прошлом!.. Почему Россия обязательно должна пройти этот путь?.. Ей могут дать любые займы, предоставить самые передовые технологии, да у нее и у самой огромный научный потенциал, величайшие в мире природные ресурсы... У нее нет надобности начинать все с каменного топора, копировать Англию или Америку семнадцатого или восемнадцатого века... Разве не об этом мечтал Сахаров?.. А что мы видим?.. Такое не снилось даже Гитлеру - да, да!.. Без единого выстрела развалить страну, развалить экономику, половину населения отбросить за черту бедности, грабить людей, разворовывая нажитое, наработанное, созданное их трудом - и при этом утверждать, что другого пути нет, все предначертано!.. Я понимаю, когда так говорят те, кто и раньше стоял у власти, и теперь сидит в тех же креслах... Но если так говорят демократы... Вы, Марк... Это страшно! Да, Марк - это страшно!..
Гнев и возбуждение молодили Марию Евгеньевну, лицо ее горело, голос вздрагивал, звенел от напряжения.
- Добавлю: того ли хотели наши диссиденты?.. Буковский, Гинзбург?.. А Солженицын, Александр Исаевич?.. Ради этого сидели они в тюрьмах, издавали "Хроники", боролись за права человека?.. - Александр Наумович рывком отодвинул стул, встал и в волнении прошелся по балкону, задевая спинки стульев и чуть не опрокинув стоящую на краю стола бутылку с водкой.
- Только подумать... Только подумать, чего они хотели и что получилось!.. - В глазах его были боль и отчаянье.
- Ну что все напали на бедного Марка!.. - сделала лукаво-ребячливую гримаску Инесса и вытянула губы трубочкой. - Почему он один обязан за все отвечать?.. - Она привстала, рука ее плавным движением легла на голову Марка, пригладила волосы.
Должно быть, жалость, хотя бы и шутливая, прозвучавшая в ее словах, зацепила Марка.
- А как вы думаете, Александр Наумович, почему так
случилось?..
- Что именно?.. - сверкнул стеклами очков Александр Наумович.
- Ну, как же - что... Вот вы говорите - диссиденты, Буковский... Да и не только они - вы, кстати, тоже... Ведь это у вас в доме я и "ГУЛАГ" прочитал, и Жореса Медведева, и мало ли кого еще... Кем бы я стал, вернее - каким бы я стал без вас - не знаю...
- Я всегда верил в вас! - вскинул голову Александр Наумович и горделиво огляделся. - Верю и сейчас!..
- Спасибо... Так вот, почему так случилось, Александр Наумович, вы никогда не задумывались?.. - Александр Наумович собирался что-то сказать, Марк предупреждающе вскинул руку. - Ведь как хорошо было все придумано: свобода слова - люди читают умные книги, Джойса, к примеру, или Оруэлла, или тот же "ГУЛАГ"... Свобода слова - говорят, что хотят, где хотят: критикуют правительство, пишут обличительные статьи, которые тут же публикуют в газетах... Всюду митинги, демонстрации... Словом, народ ликует... Почему же случилось... Не так случилось, как рисовалось, мечталось, а так, как случилось на самом деле?.. И те, кто, как Мария Евгеньевна справедливо заметила, были раньше у власти, сейчас процветают по-прежнему, и много лучше, возглавляя компании, акционерные общества, банки, а вы, бескорыстные идеалисты, которые с ними всю жизнь боролись, или прозябаете там, потому что иначе это и не назовешь, именно - прозябание, тот образ жизни, который они ведут в нынешних условиях... Или - как Буковский, к примеру, или тот же, скажем, Жорес Медведев - живут-поживают себе в Англии... Наум Коржавин - в Штатах... Теперь вот и вы тоже... И если уж на то пошло, так те, кто вам верил, восхищался, теперь говорят: где же всё, что было вами обещано?.. И где вы сами?.. Выходит, вы или не знали, куда зовете, и, значит, не за свое дело брались, или знали... Но тогда... Тогда, извините, кто вы?..
Все это Марк проговорил с веселой, мстительной усмешкой, развалясь, упершись голыми коленями в стол и покачиваясь взад-вперед на стуле. Александр Наумович слушал его растерянно. То, о чем говорил Марк, ему и самому приходило в голову, но слишком больно вонзались эти мысли в сердце, он старался заглушить их, пеняя на свою чрезмерную интеллигентскую совестливость, традиционное российское самоедство... Но Марк высказал все с безжалостной прямотой, Александр Наумович ощущал себя так, словно, с него прилюдно содрали одежду... Мария Евгеньевна слушала Марка с непроницаемым лицом, по нему трудно было решить, соглашается она с ним или нет.
- Может быть, выпьем?.. - несмело предложил Илья, потрогав ладонью затылок. Он приподнял над столом бутылку и поболтал ею в воздухе.
- Илья, ты русский человек!.. - всплеснула руками Инесса. - И зачем ты приехал в Америку?..
- Вот именно... - негромко бормотнул Илья, бросив на жену взгляд, понятный только им двоим. Никто никак не отозвался на их слова, все были поглощены разговором. Илья болтанул бутылкой еще раз и нацедил тоненькой струйкой водку себе в стопку.
Марк смягчился, почувствовав, что не рассчитал силу удара:
- Что до меня лично, то я никого ни в чем не виню. Напротив, идет нормальный процесс, болезненный, да, но другого и не могло быть, я говорил это и буду говорить...
С его стороны это было благородно: он не обвинял, он протягивал руку... Но над столом повисло плотное, давящее молчание. Океан по-прежнему серебрился в лучах чуть сдвинувшейся в сторону луны, его масса сделалась как бы темней, громадней и выпуклей... Но никто не смотрел, не любовался мерцающей серебристой дорожкой.
- Скажите, Марк, - проговорила Мария Евгеньевна, пристально взглянув Марку в лицо, - вы, судя по вашим письмам, занимаетесь бизнесом...
- Отчасти, - поправил ее Марк.
- Отчасти... - повторила она. - И живете неплохо, объездили весь мир, теперь в Америке... Купили новую квартиру, машину...
- Да, лично я не жалуюсь.
- Ну, а как живут другие?.. Те, что за порогом бедности, таких больше сорока процентов?.. И что это значит практически
- быть за порогом бедности?.. Что эти люди едят, что носят?..
- М-м-м... Не знаю, - запнулся Марк. - Меня это как-то не интересует.
Он кашлянул, позвякав ложечкой о краешек блюдца.
- А хорошо бы сейчас чайку, - проговорил он с деланной беспечностью. - Как вы на это смотрите?..
- Да, да, конечно... - Инесса торопливо поднялась и стала собирать тарелки. - Что же ты, Илюша...
Но Илья будто ее не слышал.
- А скажите, - повернулся он лицом к Марку, налегая локтями на стол, - для меня там сейчас нашлась бы работа?
- М-м-м... А кто вы по профессии?
- Инженер, конструктор горнодобывающей техники... Проще - моя специальность - угольные комбайны.
Марк помолчал, хмурясь, повел бровями:
- Не думаю... Скорее всего - нет... Даже наверняка - нет... Сейчас не до угольных комбайнов. Заводы стоят, шахтеры бастуют, им не то что новую технику покупать - за шесть-восемь месяцев зарплаты не платят. А что вы здесь делаете, чем занимаетесь?..
- Да вот... - Илья помедлил. - Карпет кладу... Развожу пиццу... - Он улыбнулся - стеснительной, беспомощной улыбкой, не вязавшейся с его крупным, сильным, прочно, по-мужски скроенным телом.
- Видишь, я же говорю: и там бы сейчас пиццу развозил, - гремя посудой, проговорила Инесса. - Только получал бы уж вовсе гроши... Пицца-то в России есть?.. - стараясь повернуть разговор, спросила она у Марка.
- Кажется, входит в моду, - сказал Марк. - Хоть я лично до пиццы не охотник.
- Я тоже, - усмехнулся Илья. - Поверите ли, меня от одного ее вида воротит...
- Как же вы... - Марк зевнул и, смутившись, прикрыл рот рукой, - Извините, перемена времени, всё никак не привыкну... Так как же вы, - обратился он к Илье, - имеете с ней дело, если, говорите, от одного ее вида...
- Приходится... - вздохнул Илья, - Мало ли от чего здесь воротит...
- Илюша, разве тебе не хочется мне помочь?.. - оборвала его Инесса, должно быть боясь и не желая, чтобы он продолжал.
- Ты же видишь...
Она держала в руках поднос, уставленный грязными тарелками, высящимися горкой, которая, казалось, вот-вот развалится, обрушится на пол. Марк опередил Илью, пружинисто вскочил и перехватил поднос у хозяйки.
- Вот видишь!.. - упрекнула мужа Инесса, с притворным отчаяньем сцепив руки на груди и высоко вскинув округлые локти. В тот момент она была похожа на бабочку, которая раскинула крылышки, тщетно пытаясь взлететь...
- Куда прикажете?.. - спросил Марк, окинув ее быстрым, скользящим взглядом с ног до головы. Не меняя позы, привстав на носки, Инесса, словно на сцене, пританцовывая прошла по балкону к распахнутой в комнаты двери. Марк, выставив перед собой перегруженный поднос, последовал за ней. Илья было поднялся, чтобы собрать со стола остатки посуды, но как-то безнадежно взмахнул рукой, сел и налил доверху свою стопку.
- За вас! - сказал он, подняв стопку и попеременно посмотрев на Марию Евгеньевну и Александра Наумовича. - От души!.. Вы не поверите... - Он хотел что-то добавить, но передумал, сделал рукой тот же самый жест, выпил и принялся расчищать стол. Но спустя минуту остановился, наклонил к плечу голову и выставил вверх указательный палец:
- Вот... Слышите?..