В 1622 г. казаки захватили несколько кораблей в море, напали на город Кодриа, увели более тысячи пленных. Вскоре после этого донцы и запорожцы разорили окрестности Трапезунда. Отряд донских и запорожских казаков атамана Шило погулял вблизи Стамбула, хотя на обратном пути его настигла турецкая эскадра, погибло около 400 казаков. В 1624 г. 80 лодок налетели на Кафу, перевернули вверх дном порт, торговые кварталы, побили многих татар. Другая флотилия выплеснула десант на город Неокорис рядом со Стамбулом, его грабили 10 часов и ушли без потерь. В 1625 г. с Днепра и Дона вышло аж 300 лодок. Соединившись, огромная флотилия снова разорила Трапезунд и еще 250 селений на побережье. Но когда отчалили, их встретил большой турецкий флот, 50 галер. Казаки вступили в сражение, однако море штормило, дул сильный ветер, это давало преимущество большим кораблям. Турки одолели, разметав флотилию, она понесла серьезный урон.
Османские власти устроили по берегам системы сигнального оповещения, высылали эскадры в устья Дона и Днепра. Но ничего не помогало. Стремительные казачьи флотилии опережали сигналы тревоги. А турецких моряков обманывали, прорывались домой другими реками – часто пользовались путем через Миус, откуда волоком попадали в притоки Дона и Днепра. Добычу привозили огромную. Но и погибали во множестве. Потерять за одну кампанию четвертую или третью часть казаков было обычным делом. Для легких лодок были очень опасными черноморские штормы. Волны переворачивали их, выбрасывали на берег, разбивали о скалы, смывали казаков, утаскивая в пучину. Немало жертв было и в боях. А тех, кто попадался в плен, был захвачен на берегу после крушения лодок, турки казнили. Собираясь в поход, атаманы зазывали: "Кто хочет за христианскую веру быть посаженным на кол, кто хочет быть четвертованным, колесованным, кто готов принять всякие муки за святой крест, кто не боится смерти, приставай к нам".
Но и у себя в Малороссии казаки начинали осознавать себя защитниками веры. Маневр Сагайдачного, записавшего все Запорожское войско в Киевское братство, оказался эффективным. Когда киевский войт (градоначальник) Ходика взялся притеснять здешние храмы и монастыри, объявил православного митрополита незаконным самозванцем, духовенство пожаловалось казакам. Они тут же явились в Киев, схватили войта и утопили. Его преемник и другие польские начальники стали вести себя осторожнее. Открыто нападать на православные святыни уже остерегались.
Но сомнения московского правительства, что Малороссия готова сбросить власть поляков и воссоединиться с Россией, имели под собой весомые основания. Большинство населения еще не осознавало такой потребности. Не понимало, что это единственный выход для сохранения веры и самого народа. У казаков конфликт нарастал более остро. Но рядовых запорожцев пока волновали в большей степени конкретные материальные вопросы: возможность ходить на море, расширение реестра, "вольности" казаков, их независимость от панской власти. А часть старшины полагала, что бунтовать против правительства опасно, да и незачем. Все проблемы или хотя бы часть их вполне можно решить вполне легитимно, в рамках государственного устройства Речи Посполитой.
Этой позиции придерживался гетман Михаил Дорошенко. Он был соратником Сагайдачного, в походе на Москву возглавлял ударный отряд. Как раз он обеспечил взятие большинства русских городов. Поляков он уважал, стремился с ними сотрудничать и удерживал запорожцев от враждебных действий. Дорошенко пытался выполнить и требование королевской администрации о запрете казачьих набегов. Даже отправил послов к крымскому хану, заключать с ним мир. Подписали договор, что казаки не будут ходить на татар, а крымцы не будут ходить на Украину, – впрочем, такое условие сразу же стали нарушать и та, и другая сторона.
А на произвол панов и администрации у казаков копилось все больше обид – их и их родных сплошь и рядом причисляли к "хлопам", облагали крепостными повинностями и податями. Бурлили и реестровые. Их количество значительно увеличилось. Но когда они пытались доказывать, что стали реестровыми, имеют право владеть своими возделанными хозяйствами, их тыкали носом, что земля уже принадлежит тому или иному владельцу. Хочешь быть казаком – иди вон. Хочешь сохранить хозяйство – будешь крепостным. Шляхта не считала реестровых воинским сословием, обращалась, как с бесправной чернью. И отовсюду к казакам стекались жалобы на безобразия униатов. На то, что силой отбирают храмы, избивают православных священников, бросают в тюрьмы, или они исчезают, увезенные неизвестно куда. Народ стонал, что в некоторых местах стало вообще невозможно обвенчать молодых супругов, отпеть покойных, дети остаются некрещеными.
В 1625 г. настроения накалились. Казаки низложили Дорошенко и выбрали гетманом Каленика Андриевича. Он полагал, что молчать больше нельзя, но настоял, что сперва надо испробовать мирный путь. Казаки составили на раде делегацию и отправили на сейм. Она повезла развернутый перечень беззаконий и претензий, список жалоб православного населения. Просила законодательно обеспечить свои права и защиту православной веры. Но даже само обращение безродного "быдла" к сейму паны сочли вопиющей дерзостью. Казаки получили грубый и оскорбительный отказ.
Когда ответ дошел до Сечи, она взорвалась. Андриевича за предложение обратиться к сейму разбушевавшиеся казаки низвергли. Гетманом поставили Марка Жмайло и постановили браться за оружие. Сам Жмайло считал, что надо переходить под власть России. В Москве запорожская делегация принесла повинную за все, что натворили малороссийские казаки во время Смуты, просила взять их под покровительство. Извинения за прошлое у них приняли. Михаил Федороич "отпустил вины и велел впредь того не поминать". Но взять запорожцев в подданство он пока был не в состоянии. Ограничился тем, что разрешил желающим переходить в свои владения.
Но и на Украине, пока послы ездили туда-сюда, обстановка успела измениться. Жмайло не был общепризнанным популярным лидером, да и должных качеств вождя не проявил. Масса казаков действовала стихийно. Разные группировки захватили Киев, Канев и еще ряд городов, но и застряли в них. Варились сами по себе, крестьян не поднимали, воззваний не рассылали. Единого руководства фактически не было. Жмайло оставался в Сечи, ждал возвращения своих послов. Обсуждали с казаками и старшинами, что делать дальше.
А поляки на этот раз действовали оперативно и разгореться восстанию не позволили. Созвали войско – и собралось оно по меркам Речи Посполитой очень быстро. Впрочем, тут уж были заинтересованы могущественные магнаты восточных областей, мятеж грозил разорить их владения. Возглавил армию польный гетман Станислав Конецпольский, к нему присоединился Потоцкий, объединивший вокруг себя отряды панов и шляхты. Общая численность составила 30 тыс. воинов с артиллерией. Казачьи части оставались возле Днепра, и поляки двигались через Украину беспрепятственно. Крестьяне при виде войска, разумеется, присмирели.
Когда оно подошло к Каневу, узнали, что в городе находится большое количество запорожцев, и они митингуют на бесконечных радах. Решают, покориться им или сражаться. К Конецпольскому казаки выслали парламентеров, просили не нападать на них, пока они не свяжутся со своими товарищами, и тогда можно будет начать переговоры. Но потом 3 тыс. казаков вдруг покинули Канев, стали уходить к Черкассам. Конецпольский выслал конные хоругви атаковать их. Колонна запорожцев сразу же изготовилась к бою и отразила неприятелей. Поляки наращивали усилия, бросали на подкрепление новые части. Но казаки на марше сохраняли четкий порядок, все наскоки отбивали. Однако остановить противника не пытались, и Конецпольский продвигался следом за ними.
Возле Черкасс отступавшие запорожцы соединились с другими контингентами. Но они опять обратились к Конецпольскому, просили "не воевать" – они, мол, хотят дождаться гетмана. Польский командующий некоторое время воздерживался от атак. Но грозно развернул свою армию, вывел на позиции орудия. Вид блестящих панцирных гусар, стройных перемещений пехоты, реющих знамен, многозначительной суеты вокруг пушек действовал на психику. По мере возникшей паузы боевой пыл запорожцев скисал. Наконец, подошел Жмайло с казачьей артиллерией. Конецпольский предъявил ультиматум – восставшие будут помилованы, если примут новые условия соглашения с казаками. В наказание за бунт – сокращение реестра, урезание самостоятельности войска. Ознакомившись с этими пунктами, запорожцы ответили отказом.
Тогда Конецпольский отдал приказ нанести удар. Разыгралось сражение. Казаки проиграли. Их оттеснили в урочище Медвежья Лоза возле Кураковского озера. Они не были окончательно разгромлены, еще имели силы сопротивляться. Но настроения были уже надломлены, запорожцы прислали делегатов к полякам, молили замириться. Конецпольский продиктовал им условия капитуляции – участники мятежа прощались, но реестр сокращался до 6 тыс. Гетман и другие начальники отныне должны были назначаться королем. Казакам запрещалось ходить в море, "проживать в панских имениях", сноситься с иностранными государствами. Они уже на все соглашались, спорили только о некоторых частностях. Поляки настаивали выдавать преступников, оказавшихся в Сечи. Запорожцы сумели выторговать, чтобы все-таки соблюдать традицию, не выдавать. Хотя при этом заверили, что готовы карать преступников своим, казачьим судом. По требованию Конецпольского казаки сместили Жмайло, выбрали гетманом дружественного к полякам Михаила Дорошенко. Он и подписал Кураковский договор.
Дальнейшая судьба Жмайло неизвестна. Может быть, он был тайно схвачен и убит. А может, скрылся на Дон или в Россию. Ну а Кураковский договор стал переломным событием, оборвавшим максимальный размах казачьих "вольностей" в составе Речи Посполитой, "героический период" начала XVII в.
Смоленская война
Отец царя Филарет Романов 8 лет провел в польском плену. Все это время королевские приставы и иезуиты усиленно обрабатывали его, склоняли принять унию. В награду сулили освобождение, пост русского патриарха при "царе" Владиславе – избрания Михаила Федоровича Речь Посполитая не признала, оставляла царский титул за своим королевичем. В случае отказа недвусмысленно намекали: с Филаретом может случиться то же самое, что с Василием Шуйским или Василием Голицыным, скоропостижно умиравшими "от тоски". Но Филарет был хитрым и мудрым политиком. Он не говорил "да", но и не говорил "нет". Оставлял католикам надежду "обратить" себя. Ссылался на недостаточное образование, не позволяющее ему оценить все тонкости духовной политики Ватикана и той же унии. К нему приставили преподавателей, он освоил латынь, греческий, изучал западное богословие. А в ходе занятий и бесед по его "обращению", собирая и сопоставляя крупицы информации, сумел вызнать тайные планы в отношении России и православия. Он понял, насколько страшным врагом для нашей страны является Польша.
При размене пленных Филарет вернулся на родину, стал патриархом и соправителем при сыне – принял титул "великого государя". Для восстановления хозяйства из полной разрухи он опирался на "всю землю". Земские соборы созывались регулярно, через несколько лет. Это дало прекрасные результаты. Россия быстро оправлялась от последствий Смуты. Во внешней политике Филарет начал сближаться с противницей Польши, Турцией. В Тридцатилетнюю войну не вступал, но держал сторону антигабсбургской коалиции. Возрождал и свою армию. А отношения с донскими казаками установились совсем не такие, как у поляков с запорожцами. На Дон ежегодно отправлялось жалованье – 7 тыс. четвертей муки, 500 ведер вина, 260 пудов пороха, 150 пудов свинца, 17 142 руб. деньгами и 1169 руб. 60 коп. "на будары" (баржи, которыми все это перевозилось). Казаки признавали власть царя, каждый год присылали в Москву посольство, "зимовую станицу", она привозила "отписки" о донских делах. Но Дон сохранял полную автономию, и подданными России казаки не числились – их принимали в Иноземном приказе (ведавшем служилыми иностранцами).
Это оправдывало себя. Едва Турция подписала мир с Польшей, как крымская конница перенацелилась за добычей на север. Москва вроде бы поддерживала с султаном и ханом прекрасные отношения, но в 1622 г. лавина татарских отрядов проломила русские кордоны и рассыпалась загонами, опустошив Епифанский, Даниловский, Одоевский, Белевский, Дедиловский уезды. На крепости не лезли, но полона угнали множество. Вот тогда-то к походам запорожцев стали присоединяться донские казаки. Из Стамбула посыпались жалобы. Султан даже предлагал взять казаков на свое содержание и переселить в Анатолию, позволив им "промышлять" против врагов Турции. Но в Москве разводили руками – на Дону люди "своевольные", государя не слушаются. А жалованье на Дон посылали по-прежнему. В общем, на "неофициальные" нападения татар снова стали отвечать "неофициально".
В Стамбуле правление матери и вельмож при больном султане Мустафе продолжалось недолго. Янычарским переворотом и убийством Османа II возмутились многие провинции. В Багдаде народ перебил всех находившихся там янычар. Этим загорелся воспользоваться персидский шах Аббас. Двинул войска, захватил Ирак и еще ряд восточных областей. А власть столичных временщиков вызвала непорядки и злоупотребления. Это усугубило смуты, волнения нарастали в самом Стамбуле. Придворная верхушка силилась как-то выкрутиться, жертвовала великими визирями – объявляла их виновниками всех бед и неурядиц, их смещали и казнили. Но никаких перемен к лучшему не происходило, и требовались новые козлы отпущения. За год сменилось 8 великих визирей!
Их отставки и казни народ уже не успокаивали, стали бузить войска, и османская знать все-таки свела Мустафу с престола, возвратила в "клетку". Султаном стал брат Османа II – Мурад IV. Такой же решительный и энергичный. Он взялся наводить порядок во внутренних делах. Шаху Аббасу объявил войну, отправил армию возвращать свои провинции, хотя сражения опять стали очень тяжелыми и затяжными. Мурад всерьез занялся и казачьими набегами. Стал наращивать флот на Черном море, выдвигать на командные должности способных моряков. Казаки стали получать чувствительные удары. Мы уже упоминали, как в 1625 г. турецкая эскадра разгромила их возле Трапезунда. В следующем году османский флот снова перехватил один из отрядов, уничтожил 20 запорожских чаек. Морские походы становились все более опасными.
А в это же время на Украине очень ощутимо менялась сама атмосфера. В старые времена здешние магнаты выступали покровителями казаков, и это получалось оправданным со всех точек зрения. Воинственная вольница защищала их владения, помогали осваивать пустующие приграничные земли. Местные паны сами участвовали в казачьих походах или организовывали их, и в их имениях умножался трофейный скот, лошади, овцы. Они были и поборниками православной веры, "вольностей", вечно находились в оппозиции правительству, мешали утверждению польской администрации – и их "маетности" заселялись беглыми крепостными, устремлявшимися сюда. Благодаря этому украинские магнаты стали самыми богатыми панами в Речи Посполитой, их владения были самыми обширными, самыми процветающими и доходными.
Но прежние лихие рубаки сходили со сцены, а с их сыновьями хорошо поработали иезуиты. Старый князь Константин Острожский, киевский воевода и главный защитник православия, умер, а его сын и наследник Янош был уже католиком. То же самое происходило с Вишневецкими, Заславскими, Ружинскими. Они не только окатоличивались, но и ополячивались, вживались в состав польской аристократии. Отделялись от родного народа. Презирали его еще сильнее, чем настоящие поляки. Превращались в более ярых врагов православия, чем потомственные католики. Образ жизни "новых" панов тоже менялся. Их суровым предкам для развлечения достаточно было потешиться на охотах, жирно поесть и крепко выпить, поплясать с гостями в своих замках. Потомки предпочитали обретаться в Варшаве. Сверкать при дворе, на заседаниях сената, сейма. Проводить время в круговерти пышных праздников и балов. Паны строили в столице роскошные дома, украшали их статуями и картинами, покупали импортные диковинки, нанимали французских и итальянских поваров, готовивших изысканные блюда.
Гусей, кур и свиней, которых принесут в оброк крестьяне, хозяевам становилось мало. Требовались деньги, и чем больше, тем лучше. Но сами паны никогда хозяйством не занимались, не торговали. Такие занятия они считали недостойными для себя. Хотя выход нашли, стали сдавать свои имения в аренду евреям. Их еще в XIV в. облагодетельствовал литовский государь Витовт. Во время своей борьбы за власть он влез в огромные долги к ростовщикам. Расплачиваться было слишком напряженно, да и не хотелось, и Витовт удовлетворил заимодавцев иначе. Ввел особые законы, иудеи объявлялись под покровительством государства, обижать и оскорблять их запрещалось под страхом серьезных наказаний вплоть до смертной казни.
Поэтому евреев в Речи Посполитой было много. В городах у них имелись особые кварталы, строились синагоги, и их положение оказалось более привилегированным, чем у православных. Ведь их-то закон защищал, а православных – нет. А для панов они получались превосходными партнерами. Они были оборотистыми, деловыми, а для народа чужими, поблажки и сговор исключались. Возник взаимовыгодный симбиоз. Арендаторы благодаря покровительству пана выкачивали из населения прибыли – естественно, не забывая собственный карман. А пан получал наличные и пускал их на ветер.
Ну а борьба с татарами наносила землевладельцам крупные убытки. При набегах сгорят деревни, угонят скот и крепостных. Паны теперь добивались, чтобы на границе поддерживался мир. Пускай лучше король откупается от Крыма ежегодной данью. Он платил из казны, а личные богатства магнатов сберегались. Соответственно, и казаки оказывались помехой. Они были средоточием вольнолюбивых настроений, прибежищем для беглых крестьян, своими экспедициями давали повод для татарских нападений. Казаков принялись усиленно прижимать. В хозяйских имениях пресекли обычай отлучаться на Сечь "казаковать". Отлучился – значит беглый. Взялись и за тех, кто раньше подобным образом заработал себе звание казака. В реестре не состоишь – стало быть, "хлоп".
А сокращение численности реестра дало возможность проводить политику "разделяй и властвуй". Массой в 12 тыс. казаков манипулировать было трудно, она смешивалась с нереестровыми. Контингент в 6 тыс. был гораздо более управляемым. Его поделили на полки, сотни. Ставили командиров из шляхты. Самих реестровых старались оторвать от простонародья и сечевой вольницы. Ты казак – а они мужики. Ты выше их. Те, кто не в реестре, не настоящие казаки, такое же "быдло", в отличие от тебя. Корпус из 6 тыс. – это были уже не 300, не 800 казаков. Это была серьезная сила для усмирения крестьянских волнений, для кордонов и сторожевых баз на Днепре, чтобы взять под контроль дороги на Сечь, перекрывать путь в море. Походы все равно продолжались. Запорожцы, конечно же, знали расположение постов, ухитрялись проскакивать мимо них. Многие реестровые сочувствовали им, "не замечали". Но масштабы операций снизились, флотилии стали гораздо меньше. Впрочем, это компенсировалось выходами лодок с Дона.