Книга Александра Зеркалова посвящена исследованию ершалаимских глав романа "Мастер и Маргарита" через призму первоисточников булгаковского текста - канонических Евангелий, Талмуда, трудов древних историков и более поздних авторов, на которых прямо или косвенно указывает текст знаменитого романа. Зеркалов не отвергает того, что писалось о творчестве Булгакова до него, однако идет дальше своих предшественников: в свете его выводов текст романа приобретает новое значение, а Булгаков предстает не только выдающимся художником, но и вдумчивым исследователем, которому не чужд научный подход.
Содержание:
Таким мы его помним 1
Введение 1
Часть I - Евангелие. Исторический фон 2
Часть II - Булгаков и Евангелие 11
Часть III - Римская империя 18
Часть IV - Роман о Пилате 25
Часть V - Булгаков и христология 33
Заключение 43
Примечания 43
ЕВАНГЕЛИЕ МИХАИЛА БУЛГАКОВА
Опыт исследования ершалаимских глав романа "Мастер и Маргарита"
Таким мы его помним
Александр Зеркалов - так подписывал свои литературоведческие работы писатель-фантаст Александр Исаакович Мирер (1927–2001).
Интересы его были на удивление многообразны. Проучившись год в МГУ, он был в 1947-м изгнан оттуда за чрезмерное вольномыслие. Не получив формального высшего образования, он тем не менее стал инженером высокого класса, возглавлял конструкторский отдел в крупном НИИ. Но делание карьеры обязывало соблюдать определенные правила игры, обладать "гибким позвоночником", а весьма деликатный в общении с людьми Мирер проявлял завидную твердость, когда ему навязывали чужое мнение. И карьера не состоялась.
Александр Мирер дебютировал в литературе в 1965 г. повестью "Будет хороший день!". Он писал много, но публиковался редко: за полтора десятилетия были напечатаны повесть "У меня девять жизней", книга для подростков "Субмарина "Голубой кит"" да несколько рассказов. Лишь годы спустя до читателя дошел написанный в 60-е годы роман "Дом скитальцев".
В то же время он обращается к литературоведению. Одно из главных его увлечений - религиозная проза Лескова, затем - после выхода "Мастера и Маргариты" - все внимание Мирера-Зеркалова поглощает Булгаков. "Евангелие Михаила Булгакова" выходило дважды - на сербском в Югославии и на русском в США, прежде чем стало доступно российскому читателю. В 2003 г. книга была опубликована нашим издательством.
"Текст" был последним местом работы Александра Исааковича Мирера. Именно он готовил к изданию получившее широкую известность собрание сочинений своих близких друзей братьев Стругацких, он же руководил редакционной группой, работавшей над первым в России полным собранием фантастики Станислава Лема, стоял у истоков многих других издательских проектов.
Мудрый, уравновешенный, энциклопедически образованный, немного наивный, остроумный, всегда щепетильно порядочный - таким мы все его помним. Похоже - но кто поручится? - у него не было врагов. Однако знаем наверняка, что друзей у него было множество. Теперь, когда его уже нет с нами и можно во всеуслышание произнести слова похвалы, от которых при жизни его коробило, скажем лишь, что Александр Исаакович Мирер, как и столь любимый им Булгаков, своей жизнью и своими трудами явил пример того, как, несмотря на времена и обстоятельства, всегда оставаться искренним и честным - перед людьми и собственной совестью.
"ТЕКСТ"
Введение
Исследование, предлагаемое читателю, охватывает лишь часть романа Михаила Булгакова "Мастер и Маргарита", а именно четыре главы. Эти главы сам автор называет "романом о Понтии Пилате". В тексте исследования они будут именоваться "вставным рассказом" или - что более точно - "ершалаимской частью".
Без сомнения, анализируя только часть романа, я обхожу важнейший канон литературоведения: произведение - нерасторжимое целое. Но есть и другой канон: в этом ремесле больше исключений, чем правил. Вероятнее всего, что под "романом о Пилате" Булгаков подразумевал - в условном литературном бытии - некий "настоящий" роман, с детством, отрочеством и другими ступенями жизни героя. А в "Мастера и Маргариту" поместил лишь части, куски этого романа.
"Литературоведения вообще" не существует. Как, например, называть повествование о Пилате и Иешуа Га-Ноцри, если оно формально замкнуто, объявлено самостоятельным (по отношению к роману) литературным произведением - и одновременно выступает в нем как полноправный литературный герой, решительно влияющий на судьбы других персонажей? Роман "Мастер и Маргарита" поразителен тем, что весь построен на притяжении-отталкивании, похож на лоскутное одеяло, сшитое крепчайшими нитками. Он выглядит предельно дезорганизованным, эклектичным: трагедия, сказка, буффонада, откровенные до дерзости литературные реминисценции, мудрость, площадной цинизм - все перемешано и семантически, и по стилю. Булгаков махнул рукой на ремесленные правила - и победил. Ибо перед его читателем, пусть даже шокированным раешным зубоскальством, возникает то, что более всего необходимо человеку: объект сопереживания. И - что встречается много реже - объект для размышлений. "Там лес и дол видений полны…" Может быть, из-за эклектической многослойности роман и оказался полным тайн, испещренным загадочными, но явно многозначительными действиями. Это будит философское воображение, заставляет задавать роману вопросы.
Почему действие, начавшись в Москве, четырежды перебивается ершалаимскими сценами?
Почему сатана, едва явившись в Москву, казнит незначительного литературного деятеля? И за что?
Можно ли считать Иешуа Богом Сыном?
Если можно, то почему он так не похож на Христа?
Почему сатана творит не зло, а некое зло-добро, причем более похожее на добро?
Какое произведение перед нами? Религиозное или атеистическое?
Таких вопросов можно задать еще десяток, а то и два. Самим фактом своего существования они отвечают на вопрос уже другого порядка, единственно важный для литературоведения: в чем тайна очарования? Но все вместе они заставляют читателя конструировать робкую или отважную, наивную или мудрую этическую идею.
Именно заставляют. Читатель буквально вталкивается в размышление; ему приходится хвататься за философскую мысль, как за нечто определенное в разбегающейся вселенной булгаковской эклектики. Тема противостояния Бога и дьявола привычна, традиционна и потому кажется раз и навсегда разрешенной: Бог есть добро, дьявол - зло.
Конечно, тема лишь выглядит такой. Для читателя она служит мостками, по которым он надеется пройти над фарсовым глумливым хохотом. Но, ступив на эти мостки, кажущиеся прямыми, читатель попадает в настоящий лабиринт, о чем свидетельствуют только что сформулированные вопросы.
Если исследователь желает понять, в чем секрет невероятного, массового успеха "Мастера и Маргариты", он должен пройти по лабиринту и найти в нем порядок, организующий читательское сопереживание.
А есть ли в романе такой порядок?..
Сравнение с лабиринтом не случайно. В основу этого исследования положена идея путеводной нити, протянутой Булгаковым среди намеков, недомолвок, мистификаций. "Ершалаимская часть" - нить, намеренно запутанная, шифрованный ключ к тайнописи "Мастера и Маргариты". Поэтому я и решился анализировать ее отдельно от романа.
Можно заподозрить, что она выделена намеренно, в расчете на самое первое впечатление. Ее стилистическая обособленность бьет в глаза, она написана сдержанно, чеканно, без тени фельетонной ухмылки. Затем нас поражает разница в жанрах: московские главы сказочны, а ершалаимские - безупречно реалистичны. Но главное, видимо, в том, что вставной рассказ есть парафраз евангельской истории - отправной точки европейской этико-религиозной доктрины. И вот, взявшись за этот сюжет, необыкновенно важный для христианского - нашего - мира, и подчеркнув стилем серьезность своих намерений, Булгаков решительно этот сюжет видоизменяет. Евангелие Булгакова откровенно полемизирует с первоисточником.
Эта полемика побуждает читателя к самостоятельному мышлению. И она же является ключом к вопросу: какова этико-религиозная концепция "Мастера и Маргариты"?
Ответ на последний вопрос должен, по-видимому, содержать ответы и на все предыдущие вопросы этико-религиозной сферы.
Разумеется, сколько-нибудь полное представление о концепциях Булгакова можно получить лишь после анализа всего романа. В этой же работе мы лишь попытаемся приблизиться к решению, сравнив вставной рассказ с текстом Евангелий и других источников, указанных автором "Мастера и Маргариты".
Обосновав выбор темы теоретическими соображениями, я должен добавить, что первопричиной выбора были мои наклонности и возможности. Вставной рассказ показался мне доступным для исследования методами "нормальной науки" - ибо он имеет четкий, необыкновенно содержательный прототип и содержит массу параллельных мест, негативов, переделок этого прототипа. Каждая такая параллель есть "задача-головоломка", а решив их совместно, можно подойти к решению центральной головоломки - об этико-религиозной концепции. Именно расшифровка таких интеллектуальных задач, в принципе поддающихся решению, есть стандартное и любимое занятие работника нормальной науки. Будучи типичным "нормальным исследователем", я не мог взяться за весь роман сразу, ибо он восходит к нескольким прототипам. Роман нельзя, таким образом, анализировать в рамках одной идеи и - предположительно - в едином методе.
Короче говоря, у меня не было надежды решить сразу все интеллектуальные головоломки, содержащиеся в романе. Все это определило структуру работы. Она выполнена как рассказ о последовательном решении головоломок - своего рода литературоведческий детектив. И, как полагается в детективном повествовании, пришлось рассказать о предшествующих событиях - в нашем случае о евангельском действии, - иначе читатель не смог бы понять, какие головоломки пришлось решать литературному следствию. Пришлось, таким образом, воспроизвести сюжет Евангелий, хотя он известен каждому интеллигентному читателю. Этот пересказ помещен в первой части работы; одновременно выделяются сюжетные и этические противоречия, которые, как мне представляется, были шестьдесят с лишним лет назад отмечены Булгаковым - и обыграны им в "романе о Пилате".
Еще раз подчеркну, что в этой работе нет полного анализа теологии и в особенности этики "Мастера и Маргариты". Работа замкнута - но лишь в той степени, в какой вставной рассказ является самостоятельным произведением. Она служит платформой для дальнейшего анализа в той мере, в каковой "роман о Пилате" служит концептуальной основой большого романа.
Слова "бог", "отец", "сын" и подобные пишутся с прописной буквы, если они употребляются как имя собственное христианского божества. Библия цитируется по Синодальному изданию с принятыми сокращениями: название книги, номер главы, номер стиха. В цитатах сохраняется написание русского источника. Цитаты из "Мастера и Маргариты" приводятся с номерами страниц московского издания 1973 года, повторенного в 1975 и 1978 годах ("Белая гвардия", "Театральный роман", "Мастер и Маргарита"). Информация, на которую автор в дальнейшем изложении ссылается, снабжена номерами в прямых скобках, например: [1]. Далее в тексте номера повторяются, когда читателю стоило бы вернуться к отмеченному месту.
Часть I
Евангелие. Исторический фон
1. Общие соображения
В вероисповедном смысле Евангелие - важнейшая часть Нового Завета, второй, собственно христианской части Библии. Это четыре книги, называемые каждая "Святым благовествованием" - от такого-то автора: от Матфея, от Марка, от Луки и от Иоанна. Первые три принято называть синоптическими (согласованными). Действительно, они имеют большое сюжетное и идеологическое сходство, а Евангелие от Иоанна, или "Четвертое Евангелие", во многом от них отличается. Все книги повествуют о жизни и гибели Иисуса из Назарета, прозванного Христом, мессией - спасителем людей, посланным Богом. При этом Евангелие указывает, что Бог, пославший Христа, - не кто иной, как бог иудеев Яхве; что явление и деяния Христа были предсказаны ветхозаветными книгами.
Это - ветхозаветная линия в Евангелии.
Новая линия: Иисус, в отличие от библейских пророков, не только человек, но и сын Бога и сам тот же Бог - Бог Сын, или "Слово".
В литературном смысле Евангелия поразительны несогласованностью, в особенности между синоптиками и Иоанном. Дальше мы столкнемся с некоторыми, но далеко не со всеми, расхождениями в сюжетах. Разночтения в проповедях, более важные для религиозного произведения, бросаются в глаза еще сильнее. Однако именно внутренние противоречия, так раздражающие историков, помогли в свое время христианству завоевать Европу, и христианская традиция из них возникла, так что теперь уже надо рассматривать Евангелия как единое литературное произведение, первый в европейской истории полифонический роман. Разночтения делают его многомерным - так сказать, и по вертикали, и по горизонтали. Во-первых, рассказ о жизни и гибели Иисуса повторен четырехкратно, и каждый раз с различными элементами сюжета и психологии главного героя. Во-вторых, этот герой имеет две ипостаси: человеческую и божественную. В-третьих, внутри каждой книги Иисус духовно меняется от завязки к развязке. В-четвертых, его высказывания то восходят к ветхозаветному беспощадному Богу, то к человеколюбивому новозаветному Богу - последнее движение можно видеть и внутри каждой книги, но в особенности от Марка через Матфея и Луку к Иоанну. Наиболее "христианен" Иисус в Четвертом Евангелии. Все это создает художественное ощущение полифонии, делает Христа объемным, вспахивает почву для бесчисленных художественных реминисценций.
Но - только на фоне исторической традиции. Только для читателя, заранее знающего, о ком идет речь; имеющего свои воззрения на этот предмет (безразлично - позитивные или негативные в религиозном смысле). Всем известно, кто таков Иисус из Назарета и какой была его судьба, но это имеет и оборотную сторону: современный читатель, даже религиозный, очень редко прочитывает все Евангелия совместно. Чаще читаются избранные места из отдельных книг, и полифония, о которой я только что говорил, остается незамеченной.
Историки религии объясняют евангельские разночтения и динамику от книги к книге довольно просто. По-видимому, ни один из авторов не был современником Христа. Создание Евангелий растянулось во времени примерно так же, как и развитие христианской религиозной организации. А это развитие шло от секты внутри иудаизма до самостоятельной церкви, взаимно враждебной с иудаизмом. Следы этих борений и дошли до нас в форме некоторых из евангельских противоречий.
Создание секты первохристиан внутри иудаизма объясняется политической и религиозной обстановкой внутри Римской империи и ее палестинских провинций.
Некоторые из этих обстоятельств мы с вами рассмотрим дальше.
2. Завязка действия. Проповедь
История рождения Иисуса Христа в романе Булгакова не затрагивается, и поэтому мы не будем пересказывать ее подробно [1]. Родители его жили в городе Назарете, что в Галилее - северном районе Палестины, - а родился он в городе Вифлееме, что к югу от Иерусалима [2]. Кроме него в семье Иосифа были и другие дети. Все обстоятельства рождения и детства Иисуса евангелисты показывают как исполнение ветхозаветных пророчеств. Отмечу особо, что Иоанн детства не затрагивает.
По рождению Иисус - иудей. Христианскую инициацию - крещение в воде - он принимает от другого иудаистского пророка, Иоанна Крестителя. После этого Иисус начинает проповедовать собственное учение, излагая его обычно притчами. Он приобретает 12 ближайших учеников-простолюдинов (апостолов) и ходит с ними по всей Палестине [3]. Двенадцать апостолов Евангелие возводит к 12 коленам израилевым - родам палестинских евреев.
Проповедь, приписываемая Евангелиями Иисусу из Назарета, не менее многолика и противоречива, чем его деяния, - впрочем, их нельзя отрывать друг от друга. Евангельские проповеди, взятые вместе, составляют основное содержание христианской догматики. О них написаны библиотеки разнообразных толкований. По моему мнению (подчеркиваю - это мнение личное), важнейшими идеями были три: "последние станут первыми" - бедные лучше богатых, униженные лучше угнетателей и т. п. [4] Затем, идея о скором наступлении "Царства Божьего" - насильственного, волею Бога, установления справедливости на земле. Справедливость здесь понимается несколько своеобразно: как соответствие новозаветным морально-этическим установкам, "истине".
Эти основополагающие идеи проводятся Евангелиями однозначно.
Третья идея, не менее важная практически и этически, - равенство всех людей перед Богом [5]. В Евангелиях она еще не развернута до конца и подается как равенство иудеев и язычников (приверженцев всех прочих религий). Но высказывается и противоположная идея, что "спасены" могут быть только иудеи. Новозаветный проповедник первой мысли, апостол Павел, в литературе именуется иногда "апостолом язычников", а проповедник второй, Петр, - "апостолом иудеев". Победа линии Павла внутри раннехристианской церкви была важнейшим условием победы христианства над предшествующими религиями.
[6] Уместно вспомнить, что мученическая, позорная смерть Иисуса на кресте была его важнейшим деянием и одновременно важнейшей проповедью. С трагической наглядностью она объединила Бога с человеком, причем человеком низшего сословия; превратила позор в торжество, унижение в величие; продемонстрировала доминанту духа над телом.
К сожалению, в этой работе нет места для рассказа о том, почему перечисленные четыре элемента евангельской проповеди обеспечили торжество христианства в начале нашей эры, каким образом они сохранили свою эффективность до наших дней. Но читатель увидит, что этическое кредо булгаковского Иешуа Га-Ноцри в этих точках соответствует евангельской матрице.
[7] По современным воззрениям, новозаветная идеология была сплавом из ветхозаветных пророчеств (модифицированных иудейскими сектами и философами) и эллинско-римской философии.