14 ноября 1923 года присяжные большинством в девять против пяти голосов признали Мориса Конради действовавшим под давлением обстоятельств, вытекавших из его прошлого и, стало быть, не подлежавшим уголовному наказанию. Судья также обязал убийц возместить судебные издержки и ходатайствовал о высылке Полунина из страны за злоупотребление правом убежища и нарушение общественного порядка. Этот оправдательный приговор был с большим одобрением встречен русской эмигрантской прессой. Парижские "Последние новости" писали 18 ноября 1923 года:
"Преклонимся перед приговором присяжных. Самое распределение голосов показывает, что в совещательной комнате аргументы "за" и "против" боролись упорно, и если, в конце концов, победители первые, то тем большее значение для нас имеет решение совести. Чтобы вынести это решение, швейцарские судьи должны были перешагнуть через угрозу репрессий швейцарцам, оставшимся в России, через предубеждение обвинителя, что этим создается безнаказанность политических убийств на швейцарской территории, – наконец, – через бесспорный факт самого преступления, совершенного Конради и признанного присяжными единогласно.
Оправдание Конради и Полунина не есть, конечно, оправдание "белого движения", как, быть может, постараются в противоположных целях представить дело обе стороны. Но это, несомненно, есть осуждение большевистского режима в том, что в нем является противоречием общечеловеческой этике и праву. Это есть осуждение системы насилия человека над человеком во имя классовой ненависти. Это есть признание, что к построенному на этом начале "государству общечеловеческие нормы закона и права неприменимы"".
Совсем по-другому встретили решение суда в советской России. По стране прокатились многотысячные митинги протеста. Трудящиеся требовали строго наказать убийц. В выражениях особо не стеснялись. Тут вам и "сучий куток эмиграции, возглавляемый монархической сволочью", и "отъявленные белогвардейско-эсеровские негодяи", и "мутная пена буржуазно-контрреволюционных кадетов". Точку поставила газета "Правда" :
"Путь обычный: святые всегда набирались из разбойников и убийц. Не удивительно, что когда русской белогвардейщине, то есть тем же разбойникам дворянам понадобился в ударном порядке святой, его, по старым традициям, выбрали из среды убийц и грабителей. Выбор оказался удачным и даже весьма удачным. Стаж у Конради оказался великолепный. Школу хамства, пьянства и разврата он прошел в царской армии. А там по этим предметам нужно было знать на пять с плюсом.
Школу грабежа и убийства Конради прошел у Колчака и Деникина. Убийство и грабеж в соединении с хамством, пьянством и развратом дали такой букет, что хоть сейчас без экзамена ступай в "равноапостольные". Кто мог лучше, чем он, подойти на амплуа "героев" и "святых" у зарубежной белогвардейщины?
И выбор, натурально, пал на него. Фашисты дали револьвер. Счет за него будет предъявлен русским монархистам, когда они получат новую субсидию от Антанты.
История вынесет свой приговор не над Конради, а над его судьями, над страной, где происходит этот знаменитый суд над всеми странами, где правит буржуазия. Пролетариат глубоко врежет в памяти своей приговор лозанского суда, чтобы при случае не забыть, чтобы при случае его вспомнить.
Конечно, не столько те 9 присяжных, 9 подобранных судей буржуазной совести, которые так ловко "разбили" свои голоса, что убийцы тов. Воровского ушли обласканными и поощренными. И даже не председатель суда, который с первого дня дал понять наемным убийцам, что они могут держать себя на суде как дома и угрожать новыми убийствами. И даже не прокурор, который так составил обвинительный акт, чтобы оправдать уличенных и скрытых преступников. И даже не следователь, который замел следы, ведущие к главным вдохновителям преступления, и посадил на скамью подсудимых одних исполнителей. Оправдала убийц тов. Воровского та международная шайка, которая выбрала место, время и обстановку убийства, которая застигла тов. Воровского в Лозанне, когда он мог не подозревать о вероломстве швейцарских властей, и, застигнув, пустила в него рукой Конради несколько пуль.
Международные организаторы убийства тов. Воровского обеспечили оправдание физическим убийцам. Пусть трудящиеся всех стран запомнят этот главный урок лозанского суда".
Чтобы не возвращаться к этой теме, скажу несколько слов о судьбах Конради и Полунина после процесса. Дроздовский штабс-капитан надолго исчезнет из Европы, прослужит несколько лет во французском Иностранном легионе в Африке. Незадолго до присвоения офицерского звания сержант Конради ударил по лицу своего командира. Тот обозвал подчиненного "русской свиньей". И капитан гвардейской артиллерии, награжденный орденом Святого Георгия IV степени за подвиги на фронте Первой мировой войны, не сдержался. Конради изгнали из легиона. Сведения о его дальнейшей судьбе крайне противоречивы, даже дата и причины смерти разнятся. Но, судя по всему, он был участником французского Сопротивления в годы Второй мировой войны и умер в 1946 году. Единственное, что точно известно: Морис Конради жил затворником, опасаясь мести чекистов.
Место его захоронения неизвестно. А ведь о храбрости Мориса ходили легенды не только в Дроздовской дивизии. Однако до сих пор крайне редко встречаются фотографии штабс-капитана, сделанные на фронте или в эмиграции. Конради таким образом защищали от всесильной Лубянки. Ведь опасения его сослуживцев не были напрасными. Еще в 1923 году, выступая на митинге в Москве, председатель ГПУ Феликс Дзержинский заявил: "Мы доберемся до негодяев" . Через десять лет при странных обстоятельствах умрет Аркадий Полунин. Умрет 23 февраля, в день Рабоче-крестьянской Красной армии…
* * *
В иностранном отделе ГПУ решили использовать удачную встречу Якушева с Артамоновым и, коли он выразил желание сотрудничать с органами, – приступить к серьезным действиям. На Лубянке хорошо понимали, что одного действительного статского советника явно недостаточно, чтобы эмиграция поверила в существование Монархической организации Центральной России. Было принято решение, выражаясь современным языком, привлечь в ряды контрреволюционной организации политических тяжеловесов, хорошо известных всему русскому военному зарубежью. Так, главой МОЦР стал генерал-лейтенант Русской императорской армии, профессор советской Военной академии, автор научных трудов о Первой мировой войне Андрей Медардович Зайончковский. Его заместителем – начальник Генерального штаба генерал-лейтенант Николай Михайлович Потапов. Якушеву досталась должность главы политсовета и ответственного за переговоры с эмигрантскими организациями. А Стауниц ведал финансовой составляющей и исполнял роль секретаря: именно он шифровал все письма за границу. Для пущей достоверности в "Трест" ввели и самых настоящих врагов рабоче-крестьянского государства: камергера Ртищева, балтийского барона Остен-Сакена, нефтепромышленника Мирзоева, тайного советника Путилова. Но русской эмиграции довелось увидеть только двух заговорщиков: Якушева и Потапова. Стауница решили от греха подальше за границу не отправлять. Тогда же МОЦР стала именоваться "Трест", как сказал бы Остап Бендер: для конспирации, гофмаршал.
Вот теперь можно было начинать играть по-крупному. Якушев сообщил Артамонову, что на съезде Монархической организации Центральной России постановили признать великого князя Николая Николаевича главой монархического движения как местоблюстителя российского престола и верховного главнокомандующего белой рати:
"Из прилагаемого постановления вы убедитесь в том, что съезд состоялся, и велико было наше огорчение, когда мы так и не дождались вашего представителя. Что касается моего приезда, то я счастлив буду, если позволят обстоятельства, повидать вас всех, дорогие собратья.
Теперь текст постановления нашего съезда – приведу только начало, которое глубоко волнует: "Горестно было русскому сердцу пережить горькую весть о том, что великий князь Кирилл объявил о своих притязаниях на императорский Российский престол. Болит сердце за наше общее дело. Мы здесь, пребывая в смертельной опасности, каждодневно готовы отдать наши жизни, сознавая, что только его высочество великий князь Николай Николаевич, местоблюститель престола, может спасти страждущую отчизну, став во главе белой рати как ее верховный главнокомандующий…""
Поздней осенью 1922 года Якушев поехал за границу в служебную командировку. Ему необходимо было встретиться с членами Высшего монархического совета и прежде всего с Марковым-вторым. Только заручившись его поддержкой, можно было внушить части эмиграции, что он – авторитетный представитель разветвленной подпольной организации, объединившей многих влиятельных заговорщиков в советской России.
По дороге в Берлин к нему присоединились старый знакомый Юрий Артамонов и племянник генерала Врангеля Петр Арапов, входивший в модную тогда Евразийскую организацию. В своем отчете Артузову Якушев достаточно подробно описал переговоры с Высшим монархическим советом:
"В Берлине состоялась первая встреча с заправилами Высшего монархического совета. Она происходила в магазине ковров, мебели, бронзы и фарфора в первом часу ночи. В этом магазине полковник фон Баумгартен служит ночным сторожем.
Почему избрано такое странное место, как магазин, для конфиденциального совещания? Оказалось – из предосторожности. Квартира, где помещается Высший монархический совет, принадлежит Е. Г. Воронцовой, там же обитает бывший обер-прокурор Синода – Рогович, болтун и рамолик, он стал бы подслушивать.
Я кое-что уже знал об этих господах, ночь до Берлина прошла в разговорах с Артамоновым и Араповым, которых по молодости лет не очень допускают в высшие сферы. Они недовольны и не без яду рассказывали мне, что делается в этих сферах, пополняя мою эрудицию.
Кирилловцы, сторонники Кирилла Владимировича, провалились окончательно. Высший монархический совет ставит на Николая Николаевича – "местоблюстителя престола". Кирилловцы его отвергают как претендента на трон. Он не прямой наследник и бездетен. Окружают Николая Николаевича титулованные особы, впавшие в маразм, и болтуны. Сохранил солидные средства принц Ольденбургский, он почетный председатель совета.
Сидя в золоченом кресле в стиле Людовика XV, я произнес пламенную речь, выразил верноподданнические чувства "Треста" по отношению к "блюстителю" престола и добавил, что подробнее изложу все в докладе, который пишу. По лицам этих господ понял, что экзамен выдержан, но ожидается приезд из Парижа Н. Е. Маркова, ближайшего советника Николая Николаевича. Он доверяет Маркову.
Марков прибыл в Берлин вместе со старым князем Ширинским-Шихматовым. Свидание состоялось на Лютцовштрассе, 63. Оба уставились на меня, когда я говорил о создании монархической партии внутри России, тесно связанной с Высшим монархическим советом за границей.
Однако Марков, желчный и глупый старик, прервал мою декларацию и спросил о настроениях Красной Армии и какие именно части армии я считаю наиболее подготовленными к участию в перевороте. Чувствую, что старцы не разбираются в военных вопросах. У Маркова в руках шпаргалка с вопросами.
– Когда можно рассчитывать на переворот?
– Придется подождать года два.
– Кто ваш верховный эмиссар?
Отвечаю, как условлено в Москве: "Генерал Зайончковский".
– Православный? Хорошо.
Обрадовались, что не входит Джунковский: "Ненадежный человек".
Марков торжественно сообщил, что был принят Николаем Николаевичем.
– Его высочество согласился возглавить монархическое движение, но ждет призыва из России, о существовании вашей организации знает.
Испускаю вздох облегчения. Почтительно высказываю желание увидеть кого-нибудь из императорской фамилии. Марков обещает свидание с великим князем Дмитрием Павловичем (Николай Николаевич никого не принимает). На этом кончается трехчасовая беседа.
Два дня мы обсуждали программу берлинского монархического съезда. Возник разговор о тактике "Треста". Козырял старыми черносотенными лозунгами. Никаких партий, кроме монархической. Восстановление самодержавной монархии. Земельная политика? Тут вскочил Николай Дмитриевич Тальберг – маленький, щуплый крикун: "Предлагаю конфисковать имение Родзянки как виновника революции". Его успокаивали: "Конфискуем". Я вношу проект: "Образование государственного земельного фонда, вся земля принадлежит государю, он жалует землей дворянство, служилое сословие. Крестьянам – "синюю бумажку" – купчую на землю, но, разумеется, за выкуп, за деньги. Переходим к тактике. Вопрос об интервенции: называют 50–60 тысяч белых и 3–4 тысячи иностранцев. Откуда начинать поход – с севера или с юга?"
Гершельман предлагает с Петрограда. Подготовить торжественную встречу в Московском Кремле. Монарх непременно из рода Романовых. Основные законы пересоставить до коронации.
В Берлине у меня продолжались переговоры с молодыми – Араповым и Артамоновым. Их настроения таковы, что явилась мысль о создании внутри Монархического совета оппозиционной партии из молодых. Арапов, конечно, убежденный монархист, но особой формации, участник так называемых евразийских сборников "На путях" и "Поход к Востоку". В лице его "Трест" приобрел сторонника и почитателя. Я убедил его, что мы готовим переворот не для того, чтобы отдать власть старцам, которые ничему не научились и ничего не забыли. Нам надо выработать программу и тактику на основе того, мол, чтобы Россия по своему географическому положению руководила Европой и Азией. И потому пути "Треста" совпадают с евразийским движением. Сказал и слегка испугался: неужели клюнут на такую чепуху? Представьте – клюнули.
Бросил мысль о вожде наподобие "дуче" Муссолини. Встретили с энтузиазмом. В общем, молодые – хороший материал для оппозиции старцам…"
Якушев превосходно справился с возложенной на него ролью лидера крупнейшей антибольшевистской организации, взгляды которой совершенно идентичны позиции Высшего монархического совета. Именно под влиянием его выступлений в журнале "Двуглавый орел" в № 78 от 25 февраля 1923 года появилась знаковая статья о пользе сохранения Советов после свержения правительства Ленина:
"Наша эмиграция должна теперь усвоить, что в местных советах, очищенных от коммунистической и противонародной накипи, находится истинная созидательная сила, способная воссоздать Россию. Эта вера в творчество истинно русских, народных, глубоко христианских советов должна сделаться достоянием эмиграции. Кто не уверует в это, оторвется от подлинной, живой России".
Самое интересное, что эта статья появилась через две недели после публикации статьи… самого Якушева, в которой он достаточно подробно описывает будущее устройство России: царь и Советы. (Когда сегодня начинают убеждать, что этот лозунг ввел в оборот А. Л. Казем-Бек в 1926 году, не могу сдержать ироничной улыбки. Все было значительно раньше. Лидер младороссов просто позаимствовал модную идею, придуманную либо Артузовым, либо Пилляром.)
Марков-второй сдержал свое обещание: Якушеву удалось встретиться с великим князем Дмитрием Павловичем. Очарованный выступлением председателя политсовета Монархической организации Центральной России, он вручил письмо лидерам "Треста", в котором одобрительно отзывался об их деятельности.
* * *
В августе 1923 года Якушев отправился в Берлин в очередную командировку. В этот раз он должен был встретиться с представителями русской армии генерала Врангеля. В частности, с генералами фон Лампе и Климовичем. Свидание с последним заставляло агента ГПУ изрядно нервничать. Ведь Евгений Константинович Климович, бывший начальник департамента полиции Российской империи, возглавлял контрразведку в штабе Врангеля. Якушев прекрасно понимал: одно неверное слово – и он будет раскрыт. Более того – убит. А страх перед смертью издавна считался лучшим стимулятором для человека в критической ситуации.
7 августа встреча состоялась. На ней кроме Якушева, фон Лампе и Климовича присутствовали известный политик Шульгин и консультант при военном представительстве Врангеля в Берлине Чебышев. Гость из Москвы с любопытством, скрываемым за полным благородного достоинства взглядом, рассматривал знаковые фигуры для русской эмиграции. Потом он сделал двухчасовой доклад. Якушев говорил осторожно. Начал с экономических вопросов, подчеркнув, что новая экономическая политика большевиков способствует грядущему монархическому перевороту. Народ ждет монарха. И это главное. Осветил земельный вопрос. А вот по военным делам говорить отказался. Дескать, трудно ему, человеку сугубо штатскому. Но скоро в Берлин приедет начальник штаба МОЦР, авторитетный военный, который сможет удовлетворить любопытство представителя Врангеля.
Едва Якушев закончил говорить, как встал Климович. Пристально глядя в глаза гостю, он попросил его ответить всего на один вопрос: каким образом столь многочисленной организации удается избежать арестов? Агент ГПУ внутренне похолодел. Позднее в своем отчете для Лубянки он напишет, каков примерно был его ответ:
"Господа, неужели вы думаете, что гражданская война, голод и возврат к нэпу не посеяли разочарование, неверие в революцию? Дальше, прошу не обижаться, но вы, господа, судите примерно как в басне Крылова: сильнее кошки зверя нет. А кошка нас кое-чему научила, хотя бы конспирации. Мы имеем своих людей во всех звеньях советских учреждений и имеем возможность отводить удары. Наконец, господа, сидя здесь, в Берлине, трудно иметь представление, что делается в Москве, в России…"
У других участников встречи вопросов не возникло. Фон Лампе поблагодарил Якушева за интересный доклад и проводил его. Едва за гостем закрылась дверь, как встал Климович. Оглядев своих соратников, он, чеканя слова, бросил: "Господа, это опасный человек. Он провокатор ГПУ". На него набросились с упреками, мол, как можно так говорить о соратнике из Москвы. Климович сделал вид, что согласился, и лишь его глаза выдавали сокровенные мысли: от своих слов он не отказывался.
Для Якушева испытания не закончились. Дело в том, что о его визите к представителям барона Врангеля немедленно узнали лидеры Высшего монархического совета. Для них чины русской армии были лютыми врагами. Прежде всего генерал Климович, открыто называвший Маркова-второго перечницей. Подробности нелицеприятного, но крайне необходимого ГПУ для укрепления позиций "Треста" разговора с Марковым Якушев описал в своем отчете для Артузова:
"– Готовы ли вы к перевороту?
– А вы готовы? Назовите имя будущего хозяина земли русской?
– Голубчик, Вы должны понять…
– А мы назвали это имя на съезде МОЦР: его императорское высочество Николай Николаевич! Другого люди не знают и знать не хотят!
– Но единственная преграда – великий князь стар и бездетен. Неприемлем как претендент на престол с легитимной стороны. Существует закон о престолонаследии. Мы понимаем ваши чувства, но вы поступили неразумно…