Ольга от испуга нажала педаль и всем телом ощутила вжимающее в кресло ускорение. Космический город качнулся, подался навстречу и стал быстро приближаться. Навстречу ей выскочили два боевых корабля и, стреляя спиральными молниями, предприняли попытку тарана. Последнее, что она успела разглядеть перед тем, как зажмуриться, было страшное лицо злобного инопланетянина в кабине вражеской машины. Рука импульсивно дернулась, ее корабль завалился, а вместе с ним перевернулись картина боя и сам пилот. Страшно вибрируя, кресло опрокинулось, и пристегнутая Ольга закружилась вверх ногами. Столкновения удалось избежать, но теперь, вращаясь волчком, приходилось удирать от насевших сзади преследователей. Ее догоняли яркие росчерки выстрелов. Начиная понемногу ориентироваться, Ольга заработала джойстиком, ее звездолет качнулся, зарылся носом и, резко уходя к земле, вошел в штопор. Заломив кривую и выровняв курс, она влетела в космический город, обстреляла монстров и едва не врезалась в стальную балку, выпиравшую из разрушенного здания. Скорость боя нарастала. Кресло, к которому она была пристегнута, крутилось во всех направлениях, вздымаюсь вверх, заваливалось и тряслось. Вошедшая в раж Ольга, не слыша себя в шуме боя, кричала по-русски, верещала и охала, а наставник Гюнтер умирал со смеху, наблюдая ее кульбиты на экране монитора.
Через несколько минут ее окончательно подбили, и сеанс закончился невероятным по реализму падением звездолета на дно индустриального ущелья, полного биологических роботов.
Когда Гюнтер отстегнул задыхающегося от волнения пилота, Ольга вывалилась из кресла мягким комом. Смешавшиеся рефлексы и полная путаница в голове так закрутили нервный узел, что она с большим трудом смогла добраться до диванчика. Глаза горели, волосы были всклокочены, руки дрожали, и, пытаясь восстановить душевное равновесие, она выкурила три сигареты подряд. Гюнтер с тревогой наблюдал за ученицей, предложил ей коньяку из фляжки, но когда она стала возвращаться, немного успокоился и выключил оборудование.
Через полчаса они уже шли по вечернему Берлину, Ольга с хохотом рассказывала о своих ощущениях. Мир, машины на улицах, Гюнтер, инопланетяне, война на планете, бой, горящий звездолет, роботы - все смешалось в ее голове. В таком сумбуре она дошагала с Гюнтером до станции метро и стала прощаться.
- Все! Спасибо! Завтра я улетаю. Но я обязательно вернусь!
- Завтра? - задумчиво повторил Гюнтер.
- Да, вечером.
- Так пошли с нами в клуб, - неожиданно предложил он. - Мы с друзьями сегодня идем на технопати в мой любимый клуб. Это интересно для тебя?
- Конечно! - после недолгого раздумья согласилась она - Я обожаю вечеринки. У нас в Петербурге есть свой клуб в подземном убежище.
Быстро столковавшись, парочка круто изменила маршрут и маленькими улочками пересекла два квартала. Вскоре они достигли цели и через арку вошли во двор огромного нежилого здания. Разрисованные стены вздрагивали от плясавших по ним отсветов горящих костров. Откуда-то - казалось, что из-под земли - бухала музыка, на улице вокруг бочек с огнем, весело шумя, толпилась молодежь. Гюнтер быстро сориентировался, нашел приятелей и тут же познакомил их с русской. Ольгу приняли очень радушно, стали расспрашивать про Ельцина и Горбачева, предложили сигарет, нива, и, когда неприметная дверь подвала распахнулась, ее со смехом потащили внутрь.
Клуб размещался в подземном гараже огромного полуразрушенного гэдээровского универмага. Выглядело все довольно примечательно: серые бетонные стены, колонны с оранжевыми полосами, круглый металлический бар в центре танцпола, безумно громкая музыка и минимум света. Клуб в считанные минуты наполнился людьми, и молодежь образовала в нем настоящий водоворот. Решив ничему не удивляться и во всем участвовать, Ольга очень скоро оказалась в гуще танцующих. Но зная здесь никого, кроме весельчака Гюнтера, она не чувствовала робости и самозабвенно вытанцовывала среди незнакомых людей. Радость бурлящими пузырьками проникала в сознание, и в душном невентилируемом помещении ей быстро удалось почувствовать себя своей. Весь месяц, прожитый в Германии, все окружавшие ее люди, случившиеся с ней события - все доставило ей массу приятных впечатлений и несомненную пользу. Счастливо улыбаясь и танцуя, она вспоминала, как послала к черту свою подругу; ей нравились картины, которые она делала в институте, у нее появились новые друзья, она сама стала новой, и впереди ее ждало только хорошее.
Музыка, заставившая трепетать сердце, неслась дальше и дальше, Ольга захотела пить и стала пробираться к бару. Когда она уже разглядывала быстро потеющий от духоты стакан воды, на нее налетел хохочущий Гюнтер. По всему было видно, что он находится в необыкновенно приподнятом настроении. Гюнтер залопотал по-немецки, но потом поправился и стал изъясняться по-английски. Говорил он быстро и сбивчиво, постоянно срываясь на смех. Через некоторое время, сообразив, что Ольга по-прежнему пребывает в веселом недоумении, приобнял ее за плечи и крикнул на ухо:
- Скажи: а-аа!!!
Ольга рассмеялась его дурацкой просьбе и, широко раскрыв рот, пропела:
- А-а-аа!!!
Мгновенно этим воспользовавшись, Гюнтер двумя пальцами вложил ей в рот маленькую бумажку и, подняв вверх большой палец руки, состроил выразительную гримасу.
- Это хорошо! Ешь! - прокричал он на ухо Ольге, с сомнением шарящей языком во рту. - Это эсид! Будем танцевать!
После этих слов он радостно взвыл и, замахав руками, кинулся в танцпол. Быстро сообразив, чем угостил ее Гюнтер, Ольга несколько секунд раздумывала, но так ничего и не решив, проглотила горьковатый клочок изжеванной бумажки. "Какая разница?!" - не то подумала, не то приказала она себе.
- Я восьмерка! Я восьмерка! - звучало в голове громко и ясно.
Это численное определение было самым точным из всех словосочетаний, способных описать те телодвижения, которые Ольга выделывала под грохочущей колонкой. Давно забыв себя у бара, она вышла из собственной оболочки и, повинуясь прозвучавшей команде, утекла к месту наибольшей концентрации звука. Изливающаяся из горы черных ящиков энергия позволяла совершать телом замедленные движения, напоминающие восьмерку и составленные из сотен более коротких движений. Эти мелкие неконтролируемые движения, в свою очередь, энергичным пульсом прокачивали питающую субстанцию через мускулы и передавали полученные результаты сознанию. Постоянно видя свои летающие в стробоскопическом свете руки, Ольга попыталась перестать управлять ими и вдруг поняла, что если бы даже захотела, то не смогла бы этого сделать. Поразившись этому, она попыталась сконцентрироваться, чтобы такое управление стало возможным. Ничего не получилось. Ни сразу, ни потом.
"Восьмерка", это закольцованное движение, закрутившее ее тело, оказалось лентой Мёбиуса, неуправляемым сигналом, сбоем программы, чьим-то вмешательством. Ольга не осознавала всего происходящего вокруг, пока с трудом не опознала самого места событий. Только тогда ясно вспомнился страшный, потрясший обшивку корабля удар, дым из горящего двигателя, пронзительный писк приборов и тошнотворное падение в глубину дымящейся пропасти, полной врагов из атакуемого города. Она вспомнила, как разбился звездолет и потом наступила темнота. Из этой темноты к покореженной машине поползли жуткие чудовища, а дальше был провал.
Это они, теперь все ясно, она по-прежнему находится в этой наполненной невероятным грохотом яме, едва уцелевшая и оставшаяся один на один с зацикленно двигающимися роботами. Она с ужасом поняла свою беззащитность, но в то же время осознала, что сбой в программе действует и на массу этих существ.
- Нужно выбираться! - прозвучал в наушниках чей- то голос.
- Нужно спасаться! - повторила его Ольга и невероятным усилием воли попыталась перебороть воздействие поврежденной программы.
Провал, в который свалился подбитый корабль, оказался страшным местом, найти выход она смогла не сразу. Бетонные развалины были плохо освещены, гремели страшные звуки, и слышались переговоры роботов, общавшихся на непонятном диалекте. Постоянно оглядываясь, замирая и падая от страха, она долго рыскала по подземелью, пока наконец не нашла лестницу, ведущую наверх. На вершине этого бесконечного подъема, в проеме открытой двери стояли два голых по пояс робота, от которых в ночное небо валил пар.
"Сварились", - решила Ольга, осторожно пробираясь между ними на свежий воздух.
Миновав дымящихся, Ольга выскочила наружу и даже вскрикнула от неожиданности. Перед ней стояла толпа призрачных существ, а посреди нее был один, одетый в серебряный скафандр. В вытянутой руке он держал горящий факел. Ей показалось, что при ее появлении призрачные радостно завыли, а взбодренный их голосами серебряный махнул факелом и выпустил изо рта длиннющую струю оранжевого пламени. Поняв, что это начало конца, Ольга рванула с места и помчалась без оглядки. Пытаясь найти выход из этого страшного мира, она с безумными глазами неслась по двору универмага, и только пробежав круг, разглядела арку и вылетела на улицу.
Силы скоро кончились, и ей пришлось остановиться, чтобы передохнуть. Жуткое место, где разбился ее звездолет и где в огне едва не погибла она сама, осталось далеко позади. Преследования не было. Задыхаясь в атмосфере чужой планеты, она присела на землю, и в это время со страшным воем ее объехало такси. Программа снова ожила и начала свое преследование. Ольга вскочила на ноги и поняла, что отдыхала посреди дорога. Ночной Берлин, окружавший ее, предстал в образе того самого злополучного города, над небом которого она еще недавно билась с врагами галактики. Чувствуя, что не стоит этого делать, она все же медленно обернулась и, подняв голову, уставилась на неоновую рекламу "Дойче Банка": на крыше высоченного стеклянного здания сидела невероятных размеров собака, горящая оранжевыми линиями. Не поверив тому, что видит, Ольга отшатнулась и поняла, что ее движение замечено - чудовище шевельнулось. Она попятилась, зашагала назад и увидела, что по всему туловищу исполинской собаки побежали разноцветные искры. В то же время стало ясно, что собака не одна На крышах еще по крайней мере пяти зданий, приготовившись к прыжку, сидели такие же огромные звери, отличавшиеся от первой только размером и разнообразием ослепительных расцветок.
Бежать! Бежать!
И она побежала по Ораененбургер-штрассе. Побежала с такой скоростью, что местами обгоняла свой собственный страх, дико стучавший пульсом в голове. Свора неоновых собак сорвалась с крыш и беззвучно погналась за ней, раскидывая по улицам россыпи светящихся точек. Ольга бежала, сколько хватило сил. Постоянно оборачиваясь, она видела горящих собак и понимала, что они настигают и ей не уйти. Выбившись из сил, она стала задыхаться и тут увидела стоявшего посреди улицы давно подбитого и полностью сгоревшего робота. Его обуглившаяся до черноты голова была хорошо различима на фоне каких-то светящихся руин.
"У него должно быть оружие! - мелькнула в голове спасительная мысль. - К нему!"
Вызвав свои последние силы и дрожа всем телом от страха, она рванулась вперед и едва не сбила с ног мирно курившего у автобусной остановки африканца. Увидев еще издали невменяемую девушку, мчащуюся глубокой ночью по пустынным улицам Восточного Берлина, он поначалу не обратил на это внимания, но когда девушка с размаху налетел а на него, повисла на груди и что-то жалобно залопотала, все понял.
- Это трип. Не волнуйся, - как мог успокоил ее темнокожий парень.
9
- Андрей! Ты где? Зачем ты опять куришь?! Я же просил а тебя не курить траву в квартире! И вообще не курить! У меня же Лиза, почему она должна дышать твоим дымом?! Почему ты молчишь?! Я так больше не могу!
Андрей сидел на узком подоконнике, прижавшись плечом к холодному стеклу, и, прищурившись, смотрел в окно. Тьма февральского вечера шевелила неясные силуэты деревьев, а в плохо прикрытой форточке скулил подвывающий ветерок. Андрей смотрел вдаль, но безрадостный уличный пейзаж, нарисованный двумя оттенками траурно-черной сажи, расплывался в табачном дыму. Где-то в глубине этого призрачного рисунка на качающейся от ветра проволочной волне висела искрящаяся в ресницах лампочка, а еще дальше за ней в морозном воздухе мерцало северное сияние городского электрического зарева.
Андрей сидел на этом подоконнике впервые. Вот уже полгода его мучительно раздражало, что он не может на него присесть, он молча дулся на закрытую дверь комнаты и копил бешенство. В этой маленькой комнатке до вчерашнего дня жили Маринины друзья-немцы, снимавшие у нее эти двенадцать квадратных метров. Тихие и чистоплотные студенты-гуманитарии уходили на учебу рано утром, а появлялись вечером, коротко ужинали и тихонько исчезали в своей келье. В целом это были мирные и безобидные ребята, но все же он вынес им приговор еще тогда, когда впервые появился в этой квартире. Они раздражали его своей приветливостью, ровным, незаинтересованным общением, немецкой педантичностью в быту и безэмоциональностью.
"Рыбы, а не люди" - прозвал он их про себя и записал в черный список. Но не эта их склизкая аморфность раздражала Андрея больше всего - немцы всегда появлялись не вовремя. Они бесцеремонно входили в кухню только тогда, когда он сажал Марину к себе на колени или начинал целовать. Бескомплексные студенты близоруко пялились на них через свои круглые очочки, а он ловил на себе их взгляды и спиной ощущал в них скрытое насмехательство. На своем тарабарском языке немецкие жильцы наверняка обсуждали его жеребцовую активность и Маринины стоны, потому как слышали по ночам частые шлепанья их босых ног в ванную комнату. Так из этой двенадцатиметровой комнатки они постепенно переселились в его ежедневное раздражение и очень скоро до смерти ему надоели. Прошло еще какое-то время, и Андрей тихо их возненавидел, как ненавидят коммунальных соседей, как ненавидят врагов.
Как только появилась ненависть, обстановка в квартире начала накаляться.
Марина задыхалась от его сумасбродства, но поначалу решительно отказывалась видеть причину их частых скандалов в своих тихих друзьях. Андрей не унимался.
В квартире полгода висело напряжение, и наконец немцы молча собрали сумки, оставили на столе ключи и пропали без записки. Поначалу Марина думала, что они вернутся, а поняв, что потеряла друзей, набросилась на своего мучителя.
- Ты мне всю душу вымотал! Чем они тебе мешали? Какая гадость получилась!
- Они меня достали, - буркнул с подоконника Андрей. - Я хочу ходить голый по квартире. Я ненавижу коммуналки. Здесь всего сорок квадратных метров…
- Ну уж извини! Сколько есть! Тебе все время что-то не так! Все не по-твоему!
Андреи повернул лицо и холодно посмотрел в хорошо знакомое, но разгневанное лицо своей подруги.
- Да! Не по-моему! - взъярился он, вскакивая на ноги.
- К черту все! К черту эти сорок метров! К черту твоих друзей! Этих и тех, что, пока меня нет, дарят Лизе гребаных медведей!!!
- Каких медведей?! - лицо Марины сделалось бурым от ярости. - Каких медведей?! Что ты с ним сделал?! Лиза! Девочка моя, иди ко мне!
Она выбежала из комнаты, а Андрей неожиданно зло усмехнулся ей вслед:
- Я его казнил.
Он, рассвирепев, действительно разорвал в клочья красивого плюшевого медведя, не без оснований подозревая, что он подарен Лизе одним из давних Марининых воздыхателей. Часто повторяющиеся приступы ревности давно душили его, но эта выходка превзошла все мыслимые пределы. Марина вбежала в комнату с комком развороченной ваты, а сзади нее послышался пронзительный плач маленькой Лизы.
- Гад! Сволочь! Я тебя ненавижу! Как ты посмел?! Ведь она же все утро, пока мы спали, тихонько искала его, а нашла в мусорном ведре.
- Я тебя предупреждал - еще одно свидание у меня за спиной…
- Какое свидание! Я знаю этого человека десять лет. Это взрослый человек, он просто мой друг.
- К черту твоих друзей!
- Знаешь что! К черту тебя! Не нравится моя жизнь - убирайся в свою. Ты уже это делал! Мне надоели твои спектакли!
Не видя дна в колодце своего бешенства, Андрей резко шагнул к ней и крикнул:
- Скоро уйду!
Марина в ужасе отшатнулась и побледнела еще больше.
- Ты меня не любишь, - тихо произнесла она, и слезы потекли у нее из глаз. - Я давно это вижу. Так не поступают с теми, кого любят.
Андрей хотел сказать еще какую-то резкость, но ее неожиданные слезы горячими стрелами вонзились в его холодное сердце. Он не мог видеть, как она плачет. В последнее время она часто плакала, и только это ненадолго смиряло его с собственной неудовлетворенностью. Марина не понимала, что его постоянно раздражает, или не хотела понимать, а потому пришла к одному-единственному женскому выводу.
- Ты меня не любишь, - закрывая лицо руками, повторила она и опустилась на пол.
- Люблю… - коротко бросил Андрей, но тут же осекся.
Вся эта сцена с плачущей на полу Мариной меньше всего походила на тот фонтан восторга, с которого пол года назад начинался их роман. Теперь же, прожив с ней эту короткую жизнь, Андрей начал чувствовать, что сходит с ума.
Причины этого безумия были похоронены у него глубоко в душе, но он, по правде сказать, ни разу не копался в себе, доискиваясь ответов.
А напрасно - там было все: и гадкое чувство, что он у нее не первый, и несовместимость жизненных интересов, разница в возрасте, его постоянное курение марихуаны, отсутствие жизненной мудрости и стремление получить все сразу.
Еще в самом начале их романтических отношений Андрей понял, что Марина не ценит его любви к ночному клубу. Это уязвляло его гордыню и не позволяло рассчитывать на нее как на партнершу по психоделическим оргиям. Она не курила, практически ничего не пила, не слушала музыку, вела очень размеренный образ жизни и только морщилась, когда он, воняющий прокуренным клубом, приходил домой и заваливался спать. Но и это было бы ничего. Беда была в том, что когда он просыпался, то оказывался в плену строго отформатированного и довольно традиционного уклада ее жизни.
Вот тогда и начиналось удушье. Ему хотелось страстных экспериментов и безудержного секса, а Марине нужны были чувство дома и хоть малая, но забота о дочери. Почти во всем он получал от нее желаемое, но истинной платой за это эротическое счастье был ежедневный обряд смирения бушевавших в нем бесов, вершащийся на алтаре фальшивого семейного благополучия. Насилуя себя, Андрей даже начал общаться с ее родителями, пробовал подружиться с пресными друзьями, но ужасно скучал в их обществе и тихо бесился от распиравших его порочных устремлений. Наркотики и грязный секс - вот что мерещилось ему на этих скучных дружеских обедах.